"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Как подступиться к Соколову, Дорохов не знал. Тот, как назло, был фигурой стандартной и невыдающейся, и с какой стороны не посмотри — внешность, карьера, биография — всё ровное и среднестатистическое. Пять лет назад Денис Евгеньевич занял свой нынешний пост, придя на смену ушедшему на покой предшественнику, а до этого лет семь был его замом, то есть никаких подковерных интриг, сопровождающих приход к власти, там не просматривалось — Слава, как водится, копнул, но ничего не нашёл. Личная жизнь Соколова тоже разнообразием не баловала, никаких слухов, сплетен или, упаси господи, измен. Больше двадцати лет брака, жена в секторе связи, дочь, тоже там — как раз сейчас проходит стажировку.
Мелькнула шальная мысль попробовать через Соколовскую
Поэтому оставался только один вариант. Слабенький, надо сказать — вряд ли его дядя, недавно изгнанный из Совета, знал какие-то тайны своего бывшего коллеги, но чем чёрт не шутит. Всё же дядюшка Соломон проработал бок о бок с Соколовым не один год, может, что и знает. Маловероятно, конечно, но вдруг…
В еврейском квартале, как и в большинстве жилых секторов Башни, было пустынно — обед закончился, и люди в основном были на работе, но Слава всё равно огляделся на всякий случай, прежде чем свернуть в общий коридор, ведущий к квартире Соловейчиков. В своё время дядя Моня отказался от переезда на Надоблачный ярус, как ему было положено по новой должности. Тогда дядино решение показалось Славе странным, но сейчас это было даже на руку.
Дорохов быстро пересёк коридор, радуясь про себя, что никого не встретил из своей многочисленной родни (любая такая встреча рисковала вылиться в час пространной беседы с перечислением всех родственников поименно, в пустопорожние разговоры о здоровье этих родственников и здоровье их детей), прошёл мимо помещения Синагоги, с содроганием вспомнив, как мама в детстве таскала его туда на общие собрания и молитвы. Да, прибабахов у его народа хватало: пара тысяч евреев, живших в Башне, цепко держались за традиции и обычаи, подчас старомодные, а иногда и откровенно смешные, и вишенкой на торте была религия, совершенно нелепый атавизм, поскольку от настоящей веры остались лишь ритуалы, обряды и церемонии, непонятные и скучные. По крайней мере у Славы от одной только мысли о Синагоге сводило скулы.
Коридор упёрся в обычную, обитую стандартным пластиком дверь, за которой — Слава знал — скрывалась просторная квартира, по площади и роскоши ничуть не уступающая дорогим апартаментам Надоблачного яруса. Слава чуть задержал взгляд на мезузе, небольшом свитке с текстом какой-то молитвы (ещё один глупый привет из прошлого), подумал, хорошо бы дядя был дома один, и осторожно нажал на кнопку звонка.
Дверь открылась, и Слава, не успев толком рассмотреть, кто перед ним, тут же был буквально сбит с ног радостными причитаниями.
— Ой, Славочка, радость-то какая! — тётя Сима, родная сестра его матери, проигрывающая Розе Моисеевне в росте, но отнюдь не в величии великолепного бюста, тут же вцепилась в Славу обеими руками и потащила вглубь апартаментов, крича при этом так, что Слава тут же оглох на правое ухо. — Монечка! Монечка!
Коридор в квартире Соловейчиков был широким, но до такой степени заставленным всевозможной мебелью, что Слава то и дело натыкался на тумбочки, пуфики, колченогие стульчики, деревянные табуретки и облезлые банкетки. Здесь был даже овальный покерный столик, непонятно какими судьбами оказавшийся в квартире дядюшки, крайне не одобрявшего никакие азартные игры. Перемещение по коридору осложнялось ещё и тем, что на освещении дядя экономил, лампочки были заботливо вывернуты, и, если бы не свет из гостиной, символизирующий, видимо, свет в конце туннеля, пришлось бы передвигаться на ощупь, и небольшими синяками дело бы
не ограничилось. Впрочем, привычную травму Слава всё же получил, со всего размаху вписавшись лбом в дубовый шкаф, чьи рассохшиеся дверцы были всегда полуоткрыты. Про наличие шкафа Слава знал, но задевал его регулярно — то ли шкаф был таким загадочным предметом, то ли Соловейчики его нарочно каждый раз передвигали, и он вырастал на Славином пути в самый неподходящий момент.— Славочка, мальчик, как хорошо, что ты не забываешь о своих бедных, всеми забытых родственниках, — тётя Сима ловко лавировала между предметами интерьера, не сбавляя ни темпа передвижения, ни темпа речи. — А я как раз на обед домой забежала, хотела Монечку покормить. Ты знаешь, твой дядя совсем расклеился, ничего не ест. А мужчина должен хорошо кушать. Ах, Славочка, как жаль, что мне надо уже бежать, у меня ведь ученики. Но я так счастлива, что ты пришёл. Твой старый дядя очень обрадуется, потому что его теперь ничего не радует — он ушёл в свои переживания и так оттуда и не вернулся. Славочка, поговори наверху, тебя послушают, ты же умный мальчик и на хорошем счету. Потому что Монечка тоскует в своём кабинете и отказывается кушать. А это нехорошо — твой дядя уже не молод, а в этом возрасте надо следить за своим питанием, тем более, ты же знаешь, у Монечки слабый желудок. Может, вы с ним вместе поедите? У меня остались котлетки, ты же любишь котлетки, Розочка говорила, что ты всегда их кушаешь с удовольствием…
При упоминании о котлетках к горлу Славика подступила тошнота.
— Тётя Сима, спасибо, я только что пообедал. Я совершенно сыт, — поспешно открестился он.
— Ах, как жаль! Ну, может быть, за компанию? Монечка, Монечка! Посмотри, кто к нам пришёл. Славочка, наш племянник! Давайте вы с ним пообедаете? Нельзя же совсем без еды! У тебя откроется язва!
Тётя Сима не замолкала ни на минуту, таща за собой Славу, как на аркане. Они миновали гостиную, вывернули в другой коридор — из столовой, справа, тянуло ненавистными котлетками, — и Слава внутренне сжался, уже представляя себе, через чего опять придётся пройти.
К счастью, дядя Славину нелюбовь к котлеткам полностью разделял, потому что из дядиного кабинета донеслось недовольное ворчание.
— Сима, я же сказал, что не голоден. Ради бога, отвяжись от меня со своим обедом!
— Монечка, так нельзя! Ты доведёшь себя до беды! Ты хочешь оставить меня вдовой с ребёнком на руках?
Славик хмыкнул. Ребёнку, с которым дядя Моня собирался оставить тётю Симу, было хорошо за двадцать, Давид был вполне самостоятельным юношей, делал карьеру в секторе логистики и уже давно жил отдельно. Впрочем, сейчас эта карьера висела на волоске — Башню лихорадило из-за кадровых перемен, но Слава надеялся, что это всё ненадолго. Ведь именно над этим он сейчас и работал.
Они с тётей Симой наконец-то добрались до дядюшкиного кабинета — тётя Сима проворно обошла три разномастных дивана, а Слава ожидаемо зацепился штаниной брюк за торчавший из бархатной обивки гвоздик — и очутились перед дядей Моней, который (тут тётя Сима не покривила душой) выглядел неважно. Осунувшийся и печальный, он сидел за пустым столом, подперев рукой дряблую щёку. Увидев племянника, Соломон Исаевич изобразил подобие грустной улыбки.
— Здравствуй, Слава, — проговорил он и издал душераздирающий вздох. — Пришёл навестить старого, всеми забытого дядю, к которому позабыли дорогу все родственники? А ведь бывало тут было не протолкнуться, а теперь…
И дядя снова вздохнул.
— Дядя Моня, здравствуйте! — Слава приветливо улыбнулся. По крайней мере дядя себе не изменил и из образа вечно несчастного человека не вышел, что было уже неплохим знаком. — Как ваше здоровье?
— Ну какое у него здоровье, Славочка? — тут же влезла тётя Сима. — Никакого здоровья! Совсем себя не бережёт. Как вышел в отставку, так и сидит тут, почти никуда не выходит. А я ему говорю, чтобы он хотя бы гулять выходил, надо двигаться. И обязательно хорошо питаться.