"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Следующие десять-пятнадцать минут, показавшиеся Кириллу вечностью, он был у Савельева на подхвате. Павел Григорьевич действовал быстро и чётко, на какое-то мгновенье Киру даже показалось, что перед ним Данилыч, уверенно и негромко отдающий команды — ключ, отвёртку, индикатор, сальник… Савельев уже не ругался, перед Киром был другой, совершено незнакомый ему доселе человек — сосредоточенный, собранный, напряжённый, как сжатая до упора пружина. Злость и раздражение исчезли, осталась только жёсткость, врезавшаяся глубокими морщинами в потемневшее лицо, в серых глазах — Никиных
— Назад! — рявкнул Савельев, больно оттолкнув его в сторону. — Куда суёшься, недоумок? Не видишь, пар горячий стравить надо. Хочешь, всю рожу себе ошпарить?
— А вы?
— А мне не жениться, — буркнул Павел Григорьевич.
— Вышли! Оба! Живые!
Голоса доносились до Кира как сквозь вату. Ноги тряслись и руки не слушались — мозг, только сейчас осознав всю пережитую опасность, включил защиту и упрямо требовал от Кира присесть, забиться куда-нибудь в угол, подальше от всех, чтобы его не дёргали и ни о чём не спрашивали. Людей он видел, как в тумане: лица мешались, расплывались, превращаясь в неровные и радужные пятна, и сквозь эти пятна проступало то лицо Литвинова, неожиданно помолодевшее и ожившее, то лицо отца, почему-то закаменевшее, с упрямым ртом-складкой, то лицо Анны Константиновны, по-прежнему неживое и застывшее.
— Откуда?
Кирилл не сразу понял, что Савельев обращается к нему. Стальные и злые нотки, вернувшиеся в голос Павла Григорьевича, сбивали с толку. Кир стоял и тупо моргал глазами, пытаясь сообразить, что от него хотят.
— Откуда ты знал, что течь в третьем насосе?
— Я? — из ушей словно выдернули затычки, и голос Савельева, неожиданно громкий, оглушил, ударил в раскалывающиеся от боли виски. — Так там… вчера мы… пятно же под тем трубопроводом…
— Вчера? Ты, дебил тупоголовый, понимаешь, что наделал? — Савельев схватил Кира за плечи, сжал, случайно задев незажившую рану, встряхнул с силой. — Ты, мать твою, хоть иногда соображаешь? Ты вообще в курсе, что тут могло произойти?
От резкой боли, пронзившей плечо, у Кира потемнело в глазах. Лицо Павла Григорьевича было совсем близко. Кирилл видел капли пота, блестевшие на его изрезанном морщинами лбу, едва наметившуюся щетину на щеках и подбородке, стальной блеск глаз, холодный и острый, жёсткий рот, искривившийся в злой гримасе.
— До тебя, недоумка, хоть доходит, что мы чудом катастрофы избежали, — продолжал орать Савельев. — Чудом, мать твою! Ещё бы немного, и нас бы тут всех разнесло, это-то ты понимаешь?
— Паша, ты погоди ты! — сбоку послышался голос Литвинова. — Что ты орёшь. Дай ты хоть слово сказать парню …
— А ты, Боря, лучше не лезь. С тобой я ещё поговорю. Тоже мне, адвокат выискался. Всё, делайте, что хотите, но, чтобы я этого идиота здесь больше не видел! Заприте его куда-нибудь. От греха подальше. Пока из-за него Башня не рухнула — этот сможет, даже не сомневаюсь. Ходячая катастрофа. Где бы ни появился — сразу всё через задницу! Он же знал про утечку! Знал и ничего никому не сказал!
— Стойте! — худенькая женская фигурка в белом халате ввинтилась между
ним и Савельевым. — Да погодите вы! Павел… Григорьевич, не кричите! Отпустите его, убьёте ещё сгоряча парня.Маруся, а это была она, отодвинула Савельева, повернулась к Киру, внимательно вглядываясь в глаза.
— Кирилл. Ты что, забыл вчера записать в журнал про утечку?
— Я… не забыл. Я записал, — проговорил Кир.
— Точно? — Мария Григорьевна прищурилась. — Точно записал?
— Точно, — кивнул Кир.
— Где журнал? — крикнула Маруся. — Ну?
— Записал, конечно, — Павел Григорьевич не желал сдаваться, хотя напор сбавил. — Чёрта лысого он записал! Ещё одна защитница тут… вашу мать…
— Да погоди… те, — отмахнулась Маруся. Кир подумал, что она тут, похоже, единственная не боялась Савельева, остальные, даже Литвинов, под его горячую руку лезть опасались. — Где журнал?
— Вот он, Мария Григорьевна, — к ним подбежал Гоша. — Вот журнал!
Маруся выхватила журнал, открыла на последней странице, хмыкнула и сунула его прямо под нос Савельеву.
— Ну? Смотри! Вот же… третий бустерный насос. Утечка — предположительно. Вчера вечером запись сделана!
Кир подумал, что, наверно, он сейчас должен бы порадоваться, что оказался прав, и Савельев выходит зря на него орал, но радоваться не получалось.
— А вы, Мария Григорьевна, откуда знаете? — тут же напустился на сестру Савельев. — Я же вам, кажется, запретил тут по вечерам работать! Или вам все мои распоряжения по боку? И вообще вы что тут делаете? Где ваше рабочее место? За показаниями реактора кто следит?
— Гордеев следит, — недовольно фыркнула Маруся.
— А должны вы! Так что марш на рабочее место и чтоб я вас тут больше не видел! — Павел Григорьевич отвернулся от Маруси, крикнул в толпу. — Чья смена после Шорохова была?
— Мартынова.
— Чтоб через пять минут Мартынов был у меня!
— Так спит Мартынов, отсыпается после трудовой ночи, — кажется, это сказал Дудиков.
— У меня в кабинете будет отсыпаться!
Последние слова Савельев бросил уже на бегу. Про Кирилла он забыл, словно его и не было.
— Ну что, мужики, — тихонько присвистнул Дудиков. — Кажись, кошмары Мартынову обеспечены.
Все стали потихоньку расходиться. К Киру подошёл отец.
— Что с руками? — он показал глазами на покрасневшие ладони, где уже начали вздуваться пузыри.
— За вентиль горячий без рукавиц схватился, — буркнул Кир.
— Дурень, — покачал головой отец. — Ну впредь наука. Давай дуй в медсанчасть.
Он поискал кого-то глазами, и Кир почти сразу понял кого — Анну Константиновну. Но она уже и сама шла к ним. Едва только взглянула на его руки, как сразу всё поняла.
— Пошли, — скомандовала ему, и Кирилл послушно устремился за ней следом.
Наложенная мазь приятно холодила ладони. Боль отступала, втягивала щупальца, и, если б не чугунная голова, Кир вообще чувствовал бы себя как новенький.
— Сейчас ещё укол сделаю тебе обезболивающий, — Анна Константиновна ловко набрала в шприц лекарство. Ожог на руках она ему обработала сама, нежно, почти невесомо касаясь длинными тонкими пальцами его горящей кожи.
— Да зачем укол? — попытался вяло отбрыкнуться Кир. — Уже не болит совсем.