"Фантастика 2025-63". Компиляция. Книги 1-27

Шучу, я прекрасно знаю, в чём эта причина. Точнее, в ком. Его фамилия начинает на «З», а заканчивается на «верев».

Впрочем, я рад видеть обеих девушек. Галантно приветствую обеих и провожаю за столы. Даша сегодня в обтягивающем белом платье, которое прелестно подчёркивает все изгибы её миниатюрной фигуры. Лариса в красном наряде с глубоким декольте — одно удовольствие смотреть на неё.

Музыканты играют ненавязчивую мелодию, официанты разносят закуски и разливают всем вино. Поднявшись, я стучу вилкой о бокал, призываю к молчанию, и произношу первый тост:

— Дорогие друзья! Я благодарен вам за то, что вы нашли время посетить сегодняшнее торжество. Вы знаете, что недавно я завершил короткую, но весьма непростую войну. Кто-то из вас сражался рядом со мной, кто-то помогал иначе. Но если вы здесь — значит, я вас ценю и уважаю, и готов в любой момент прийти к вам на помощь так же, как вы пришли на помощь ко мне. Этот бокал за вас!

Раздаются радостные возгласы, под которые я осушаю бокал. Приступаем к еде. Все присутствующие тоже по очереди произносят тосты, прославляя мою победу и выражая признательность за приглашение. Граф Самойлов преподносит неожиданный подарок — военный мундир с золотыми пуговицами, на которых изображён герб рода Зверевых.

— Почти всю войну ты прошёл в футболке и джинсах, Андрей. Если вдруг придётся снова воевать — надо выглядеть достойно! Пусть враги сразу видят, с кем они сражаются, — смеётся Борис Анатольевич.

— И намочат штаны от страха, — поддакивает Виктор.

— Спасибо, ваше сиятельство. Отличный мундир, — с искренней благодарностью говорю я.

Немного выпив и перекусив, мы отправляемся танцевать. Я по очереди приглашаю Дашу и Ларису, чтобы никто из них не обиделся. Потом официанты приносят жареных на вертеле поросят, и мы снова садимся за столы.

— Поросята великолепны! Андрей, кто это готовил? — спрашивает командор, уплетая уже третью порцию мяса.

— Это повар Валерия Васильевича. Даже не пытайтесь его переманить! Я уже сам положил на него глаз, — отвечаю я.

— Барон Писемский! Вы обязаны прислать его ко мне, пусть научит моих людей нескольким рецептам, — почти приказывает Фурин.

— Буду рад, ваше сиятельство. Приезжайте как-нибудь ко мне — это ещё не всё мастерство, на которое способен мой повар, — с улыбкой говорит Валерий Васильевич.

Вино льётся рекой, и обстановка становится всё веселее. Капитан Радов вступает с графом Самойловым в полемику по поводу боевых артефактов, Виктор вовсю флиртует со старшей дочерью Писемского, а я снова приглашаю девушек танцевать, приказывая музыкантам играть что-нибудь повеселее.

Когда время уже близится к полуночи, гости начинают разъезжаться. Первыми нас покидают капитан Радов с женой и неожиданно Зайцева. Она ссылается на то, что завтра у неё смена в госпитале на базе ордена. Но мне кажется, она немного на меня обиделась. Как-то так получилось, что с Ларисой я всё же танцевал чаще, чем с ней.

Не могу не отметить победоносное выражение лица Ларисы, когда она видит, что соперница покидает «поле боя».

— Потанцуем ещё? — спрашивает она, лихо допивая вино из бокала.

— А ты ещё в состоянии? — с ухмылкой интересуюсь я, намекая на то, что она уже немало сегодня выпила.

— Ты удивишься, Зверев! Или самого уже ноги не держат?

— Ещё как держат. Пошли, если не боишься.

— А чего мне боятся? — с вызовом спрашивает она.

— Я так тебя измотаю, что утром встать не сможешь, — говорю я.

— Ты… что? Ты про танец говоришь? — лицо Ларисы вдруг становится почти таким же ярким, как её волосы.

— Конечно. А ты про что подумала?

— Ни про что, — бурчит она, принимая мою протянутую руку.

Идём танцевать, но на сей раз, я прошу музыкантов сыграть что-нибудь помедленнее. Кладу руку на талию Ларисы и принимаюсь кружить её в медленном танце. Во время танца Огонёчек то крепко прижимается ко мне, то вдруг смущается и разрывает дистанцию. Заглядывает мне в глаза, будто собирается что-то сказать, но никак не решится.

Скоро уезжают и Самойловы. Барон Писемский и командор переходят к тяжёлым напиткам и осушают уже вторую бутылку коньяка, закусывая оставшимся мясом. На нас с Ларисой никто не обращает внимания. Мы делаем перерыв, во время которого она ходит припудрить носик, а затем залпом выпивает ещё бокал красного и снова зовёт меня танцевать.

Соглашаюсь, и мы возвращаемся на танцпол. Лариса снова прижимается ко мне так близко, что я через одежду чувствую жар её тела.

— Спасибо за праздник, Андрей, — говорит она.

— Пожалуйста. Тебе спасибо за то, что помогла во время войны.

— Разве я могла тебя бросить?! — возмущается она.

— Такая возможность была. Но ты храбро сражалась, и я благодарен за это, — глядя ей в глаза, произношу я.

Огонёчек ничего не отвечает. Бросив быстрый взгляд по сторонам, и убедившись, что никому нет до нас дела, она вдруг останавливается и говорит:

— Андрей.

— Что?

— Это… в общем… да пошло оно всё!

С этими словами она притягивает меня к себе и жадно, со всей страстью целует. Уже знакомый клубничный вкус её губ смешивается со вкусом вина, и поцелуй ударяет в голову сильнее, чем алкоголь.

Понимаю, что со стороны Ларисы это импульсивный поступок, о котором она, скорее всего, наутро пожалеет. Но не отталкивать же её? Тем более, что поцелуй такой приятный и обжигающе горячий, что я едва не теряю голову.

— Ой. Что же я делаю?! — вдруг выкрикивает Лариса, вырывается из моих объятий и бросается бежать, подобрав подол платья.

— Огонёчек, подожди! — со смехом тороплюсь за ней.

— Нет-нет-нет! Отстань от меня, Зверев! Это всё ты виноват со своими благородными поступками, невероятной силой и комплиментами! — на бегу возмущается она.

— Давай хотя бы такси вызову.

— Не надо, я сама!

— Да не убегай ты, — догоняю её и беру за руку.

— Мне стыдно, — Лариса закрывает глаза свободной ладонью.

— За что? Всё нормально. Мы с тобой оба свободные люди, можем делать, что захотим.

— Нет, это неправильно. Закажи мне машину, пожалуйста, я хочу домой, — возражает Лара.

— Хорошо, как скажешь.

Вызываю такси премиум-класса, усаживаю в него Ларису и прошу водителя ехать аккуратно, сразу оставляя ему пару купюр на чай. Огонёчек стыдливо прячет лицо в ладонях и даже не прощается. Усмехнувшись, наклоняюсь и целую её в щёку: