"Фантастика 2025-71". Компиляция. Книги 1-10

Лишь изредка встревал, поправляя Вернидуба там, где он что-то совсем не так понял. Но не сильно. В остальном же — наблюдал. Ему безумно интересно было посмотреть на то, как местные реагируют на те или иные его идеи. Со стороны. Заодно и не рискуя сильно. Ведь всегда можно было сказать, что Вернидуб не так понял его.

Он смотрел и думал о том, что сейчас, в сущности, идет вербовка в партию его сторонников. Причем таких людей, которые имеют вес среди местных. Во всяком случае — к ним прислушиваются.

Брат Вернидуба, к примеру, был ведуном-травником. Лекарем. Да и сын у него подвязался как ученик. Серая векша ведал делами скотьими. Красный лист гадал, то есть, был волхвом. Хотя немного и травами занимался. Ну и алкоголем: приглядывал за варением пива, настаиванием браги и заведение медов. Сам Вернидуб же… внезапно, оказался ведуном, тронутым Перуном. Который отвечал за целый спектр задач. Среди которых, например, значилось плодородие в широком смысле этого слова. Так что седой занимался и приглядом за землей, и помощью в подборе пар, и даже травки от слабости мужской мог посоветовать.

Так-то да — каждый жил в своем роду.

Однако это не мешало им постоянно болтаться по округе, оказывая помощь за некое вознаграждение. Отчего и репутацию имели, и известность. Составляя своеобразный клуб по интересам. Маленький, но значимый. Ежели все они скажут «фи» — мало кто решится против выступить…

— Еще бы Боряту перетянуть с ребятами, — беззвучно произнес ближе к вечеру Неждан, когда все уже укладывались спать. В землянке. Перед тем долго изучая печь…

Глава 7

166, октябрь, 16

Шел мелкий, противный дождик.

Зябкий.

Как порой и бывает нередко в разгар осени.

Крупные капли сбегали с крыши навеса и громким стуком ударялись по деревяшкам, подложенным под них на земле. Чтобы влажный грунт не разбивали.

Журчал ручей в обводной канавке.

Под навесом же стояла благодать. Сверху не лило, да и снизу не заливало. А от небольшой каменной печки в центре шло тепло. Ветер же из-за частичного перекрытия плетеными стенами в метра два почти что и не гулял. Особенно снизу, так как до колена удалось эту плетенку обмазать глиной, замешанной с соломой.

Неждан и Вернидуб трудились.

Без всякой спешки и суеты, перерабатывая те растительные волокна, которые удалось заготовить к этому моменту. Чесали их.

Скучно и нудно, но очень важно.

Уже бывало зябко на улице, и медлить с изготовлением одежды стало совершенно невозможно. С мехом же ситуация продвигалась плохо. В ловушки попадалась в основном всякая мелочь и то нечасто, а основной прибыток с охоты приносили птицы.

Почти все ловушки, которые расставил в лесу Неждан, были ориентированы на хищного зверя. Но из-за дождей волчьи ямы постоянно стояли заполненными водой и часто теряли маскировку. А иные ловушки либо переставали работать как надо, либо давали массу фальшивых реакций.

Вот и выходило, что хоть какой-то прибыток с охоты на зверя давали лишь немногочисленные и довольно примитивные мелкие ловушки. Да и те часто отказывали.

Дожди же всю округу превратили в натуральную кашу.

Грунт раскис так, что к той же реке, если не по заранее положенным плахам, не пройти. По колено или глубже уходили ноги в жижу. Холодную жижу. Из-за чего приходилось ходить в некотором подобии болотоходов. Привязывая к деревянным башмакам плетеные площадки, чтобы увеличить площадь опоры. Жили они недолго, но позволяли бродить по всему этому «миру дождя».

— Эх… баньку бы сейчас. — тяжело вздохнув, произнес Неждан.

— Что?

— Баньку, говорю. А… — осекся он, увидев взгляд визави. — Ясно. Нет. Не хочу рассказывать. Лень. Да и толку никакого.

— Отчего же никакого?

— Ее не поставить. До весны поздней уж точно. Хотя я бы и на будущее лето не загадывал.

— А что сие, баня?

— Баня это… хм… вроде небольшого такого жилища с печью, в котором очень крепко топят, чтобы от жара было едва терпимо. И моются. То и полезно, и приятно. Но делать ту баню — морока из морок. Да и без горячей воды она лишена смысла. А значит, хитрую печь ставить… — махнул рукой Неждан.

— Неужто так хороша?

— Не пересказать.

— А ты почем знаешь? Ты же в ней, чай не мылся ни разу.

Парень не стал отвечать. Да и что тут ответить?

— Отчего же молчишь?

— Когда твои друзья-товарищи приходили, я много слушал и думал. — попытался сменить тему Неждан. — Разве можно иметь сродство сразу с двумя богами?

— Я и сам никогда о таком не слышал. Но в тебе я вижу то одного бога лик, то другого. Больше Велеса, конечно. В ремесла ты вон как уходишь — со страстью и умом, да к воде тянешься. Но и Перун проступает. Твои поступки порой не спутаешь ни с чем. У меня самого поначалу голова кружилась от такого, и я чудил.

— Тоже на лося али кабана бросался?

— И на лося, и на иных. Ярость свою учился долгие лета держать в кулаке.

— Ты еще скажи, что оружия стараешься в руки не брать.

— Так и есть. — кивнул седой. — Как беру, просыпается что-то внутри. Ты меня с этими дротиками да копьем прямо всего взбаламутил. Покой ушел. А нутро Перуна лезет наружу. Годы сказываются. Иначе бы в тягость было.

— А может есть другой какой бог, какому подходит мое сродство?

— Какой? — очень серьезно спросил Вернидуб.

— Тебе виднее. Ты же в них разбираешься?

— Нет, не вижу иного, — покачал он головой. — Бабы [88] небесные с мужами сродство не держат. Да и нет в тебе ничего от них. Что Заря, что Мара лишь за руку ведут. Хотя порой ведуньи Мары в травах ладно понимают. Ведунов Даждьбога мне не ведомо. Даже и не слышал, чтобы когда-то где-то бывали. А если бы и нашлись, то иные совсем были. Остаются только Велес да Перун.

— А Див с Макошью?

— Макошь тоже баба небесная. Ты ей без интереса.

88

Баба здесь не низкая форма, а просто архаичная, в значении «женщина». Откуда выражение «обабиться» изначально означалось «стать женственной», являясь феминитивом «возмужать».

— А Див?

— Он далек. Слишком далек. Кликай — не кликай — не отзовется. Видать, голосок у человека слабоват.

— А его ведуны бывали?

— Он не лезет в дела смертных. Всем ведают дети его. Они, стало быть, и есть его ведуны.

— Странно, — покачал головой Неждан, продолжая вычесывать волокна крапивы. — Я не чувствую никакого внутреннего противоречия и беспокойства. Не понимаю, как эти два бога могут во мне уживаться. Они же совершенно разные. Словно день и ночь.

— Уживаться? В тебе?! Нет! — хохотнул Вернидуб. — Сродство, это когда ты начинаешь их чувствовать, слышать. Те воспоминания, о которых ты сказываешь — очень высокое сродство. Никогда о таком не слышал. Бывало, проскочит что-то одно-другое и не всегда по делу, ибо не столько слышишь, сколько чувствуешь. Вроде показалось так, а на деле — иначе. Ты же… — покачал он головой.