"Фантастика 2025-80". Компиляция. Книги 1-28

Фигаро снилась какая-то липкая чёрная паутина, сквозь которую он продирался к маленькой настольной лампе. Паутина была живой, холодной, словно вода, которой только что обмыли мертвеца, и пахла соответствующе. Следователь брыкался, разгребал паутину руками, но, когда, наконец, добрался до керосиновой лампы, та зажглась едва заметным ничего не освещающим пламенем.

«Да я же сплю», понял, наконец, Фигаро.

Если во сне вы поняли что спите, а сам сон вам, скажем так, не особо нравится, то есть два пути: взять сон под контроль, или сделать «вертоплан».

Взять сон под контроль получается не всегда даже у тренированных сновидцев (говорят, есть и такие, кто может приснить себе сон на заказ, но Фигаро был не из этих). «Вертоплан» куда проще и быстрее.

Суть этого простого приёма сводится к тому, что во сне вы расставляете руки в стороны и начинаете кружиться вокруг своей оси. Непонятно почему, но это всегда приводит к одному и тому же результату: вас выталкивает из сна как пробку из-под воды.

В этот раз тоже сработало: Фигаро проснулся.

И сразу же испугался, поскольку подумал, что сон каким-то извращенным способом проследовал за ним в реальный мир.

Костёр едва горел, превратившись в кучу красных угольев. Ни Зойза, ни Харт, да и вообще никто из караульных никогда бы не допустил подобного, но дело было даже не в этом, а в холодных зелёных отблесках, которыми мерцало едва дышащее пламя: «мёртвый огонь». А за кострищем, во тьме, что-то шевелилось.

«Я сплю, — подумал следователь, — это же очевидно. Меня просто перебросило из одного сна в другой. Ну, бывает. Нужно просто…»

Додумать он не успел.

Из Орба Мерлина хлестнул ослепительный свет, растёкся по стенам, выжигая душную тьму, изгоняя гнойный мрак — резкий свет, яркий, но не режущий глаза. Затем невидимые руки схватили Фигаро за плечи, резко рванули вверх и поставили на ноги, после чего по нервам следователя пролетел грохочущий электрический импульс, мгновенно выбив из головы сонную одурь.

Фигаро немного подумал, и испугался ещё сильнее: Артур-Зигфрид не стал бы заниматься подобным просто забавы для. Значит, опасность, и опасность очень велика. Но в чём она? Где?

Маленький отряд Харта валялся на спальниках в нелепых позах, словно их застиг парализующий удар Песчаной Горгоны: Зойза почти уронил ноги в кострище, а вон рядом Френн — лицо страшное, серое, изо рта тянутся ниточки странного чёрного дыма, глаза выпучены. А чуть дальше, у самого каменного берега подземной реки, похоже, Харт…

Тут, наконец, следователь это увидел.

…Когда-то давно, во времена бурной молодости, Фигаро угораздило жениться. Его невеста, Анна Фертимор, была хороша собой, но, по крайне меткому выражению одного из друзей следователя, представляла собой «столичную львицу, по недосмотру Горнего Эфира рождённую в теле девицы из Хлипкой Болотянки» Родители Анны имели небольшой маслобойный заводик и, тихонько вздыхая, время от времени перечисляли дочке денежные суммы, которых той хватало для очередной поездки в Столицу недели на две. Таких поездок, обычно, было достаточно, чтобы Анна угомонилась и на некоторое время вернулась к учёбе. Фигаро, естественно, приходилось сопровождать супругу в её столичных выездах, и именно в ту пору он невзлюбил Столицу лютейшей ненавистью (после таких путешествий он обычно заливал горе на пару с тестем, тишайшим господином Фертимором, подкаблучником и ипохондриком, страдающим от приступов паники).

Как-то раз супруга следователя в очередной раз потащила его в театр. Фигаро театр, в целом, любил, но театр классический, категорически не приемля того, что Анна называла «современным искусством». Это относилось и к живописи — по выражению следователя, «мазне наркоманов», а также к музыке («пропойцы лупят в медные тазики»), но современный столичный театр претил Фигаро особо.

Каково же было удивление следователя, когда спектакль ему неожиданно понравился. Пьеса называлась «186.2 градуса Реомюра» и рассказывала о непростой жизни пожарного, решившего стать писателем. Пожарный был обременён долгами, начальником-живоедом, а особенно — душной фифой-женой, поэтому не посочувствовать главному герою Фигаро просто не мог. Но особенно впечатлил следователя тот факт, что на сцене вообще не использовались колдовские специальные эффекты — всё действо строилось исключительно на игре актёров. Это подкупало; следователю давно осточертели высококонтрастные иллюзии, автоматоны и колдовские пси-проекции высокого разрешения. Иногда создавалось впечатление что всеми этими призраками отца Гамлета, шаровыми молниями и драконами в масштабе 1 : 1 режиссёры просто отвлекают внимание публики от отсутствия сюжета и совершенно бездарной игры труппы.

Фигаро с большим интересом просидел в маленьком прокуренном зале весь первый акт и с нетерпением ждал второго, однако его жена вдруг решила, что происходящее на сцене «…бесконечно дешёвый фарс для Столицы, да, душка, нам пора в номера». Фигаро подумал, послал Анну к чёрту, взял в буфете коньяку и отправился досматривать пьесу.

Ему запомнился эпизод: обгоревший почти до костей пожарный входит в комнату, произносит короткую душераздирающую речь и падает замертво (пожарного в итоге оживили). Для того чтобы без колдовских иллюзий показать что главный герой пострадал от огня его одели в чёрную маску и чёрное же трико к которому пришили множество угольных лоскутов ткани. Посыл был понятен, но выглядело это смешно и жутко одновременно.

Именно такую фигуру и увидел следователь перед собой сейчас: сшитый из тёмных клочьев силуэт человека. Силуэт постоянно менялся, плыл и дёргался, точно его били током, но всё это не мешало ему преспокойно сидеть на лежавшем на полу Харте и душить того за горло.

Откуда-то сзади раздались звуки выстрелов — пах!-пах!-пах! Фигаро рефлекторно присел и обернулся.

Еще один чёрный силуэт медленно и размеренно, будто часовой механизм наступал на прижавшихся к стене Сайруса и Тиккера. Сайрус из последних сил сдерживал нападавшее существо, нанося по тому удары импульсным кинетиком, а маленький механик панически разряжал в силуэт барабан револьвера. Не сказать, что существу это сильно вредило; оно шло рябью, сжималось, но всё равно продолжало своё неотвратимое наступление.

Теперь следователь смог рассмотреть нападавших лучше: у них были вполне человеческие тела, на которые словно накинули полупрозрачный мешок живой тьмы. Человеческие, но…

Рваные синие комбезы, сквозь дыры в которых просвечивала белая сетка рёбер, ремни с налобными керосиновыми фонариками под которые были подложены тряпки — чтобы не напекало лоб — тяжелые, окованные ржавым железом ботинки…

Шахтёры. Те самые, что много лет назад задохнулись в этих подземных коридорах, наглотавшись серного газа. Ходячие мертвецы.

Поднялись они, понятное дело, не сами по себе — тут явно поработало сильное колдовство, но сейчас на размышления не было времени. Фигаро сплюнул, поморщился (ходячие трупы он страсть как не любил), сложил пальцы в Открывающий Знак и врезал по навалившемуся на Харта шахтёру кинетиком.

И опять забыл про перенасыщенный эфир Нижней Хляби.

Возьми следователь на дюйм ниже и то, что осталось от Харта можно было бы смыть со стены шлангом. Повезло: нижняя граница заклятья пришлась как раз на уровень груди мертвеца, которого буквально снесло и впечатало в каменный выступ. Вырванные из суставов костлявые руки еще некоторое время сжимали горло траппера, но через пару секунд отвалились и медленно поползли к телу, которое уже собирало себя в некое подобие целого.

«Мда, —подумал Фигаро, — это явно не обычные живые трупы, что иногда вылезают из деревенских могил… Но что с Френном? И жив ли Харт?»

Инквизитору для приведения в сознание оказалось достаточно пары хороших затрещин: Френн поморгал глазами, сплюнул чёрную жижу, вытекавшую изо рта, быстро осмотревшись оценил ситуацию, и тут же вскочил на ноги, во мгновенье ока приняв боевую стойку. Всё же, Ударный отряд готовил людей не для кабинетной работы.

А вот с Хартом дело явно было плохо: остекленевший взгляд и жуткие синяки на горле наводили на самые паскудные мысли.