"Фантастика 2025-80". Компиляция. Книги 1-28

А вот говорящий череп, как ни странно, был — покоился на аккуратной атласной подушечке, левитирующей у стола. Череп был старым, ворчливым и постоянно к месту и не к месту вставлял ехидные колкие сентенции. У Мерлина даже не возникло желания узнать, кому принадлежала эта черепушка, до такой степени она была душной.

Сейчас освещение было приглушено (за стенами Башни была глубокая ночь), и несколько настоящих свечей (Вильштейн не переваривал иллюзии) трещало в канделябре на столе. Тут же рядом стояла бутылка коньяка (вторая, уже пустая, валялась в углу, отправленная туда пинком, но кто именно пинал несчастную стеклотару, Мерлин уже не мог припомнить).

— …не в этом дело. — Старик Вильштейн, поморщившись, одним махом проглотил янтарную жидкость плескавшуюся в стакане. — Ты же и так знаешь, чем всё закончится: Бруне начнёт методи-и-и-и-и-и-иично, вкра-а-а-а-а-аадчиво, зану-у-у-у-уудно составлять таблицы, проводить эксперименты… А я обязательно это увижу, и просто не удержусь от того, чтобы не указать Бруне какой он идиот. Тот, в свою очередь, конечно же, оскорбит меня публично, и я разнесу его писюльки в пух и прах, поэтапно расписав, как и что правильно делать. А ты, конечно же, будешь стоять рядом с блокнотиком.

Мерлин, сидевший в кресле напротив стола, закончил набивать свою длинную кривую трубку, пыхнул табачным дымом, и осклабился.

— Допустим. Допустим, с блокнотиком… Кстати, ты зря постоянно грызёшь Бруне. Фантазии у него нет, согласен, но вот трудолюбия и усидчивости хватит на нас двоих. Вот увидишь, он нас ещё удивит… Но я не хочу, чтобы ты участвовал во всём это из-под палки. Мне не нужен Артур Вильштейн исправляющий ошибки. Мне нужен Артур Вильштейн, занятый любимым делом. Ну, подумай: когда ещё представится такой случай? Такой вызов?!

— Если рассматривать всё это просто как научную задачу, то я в восторге. — Старый колдун налил коньяку по новой себе и Мерлину (происходящее постепенно превращалось в открытое соревнование «кто кого перепьёт). — Но если рассматривать это в моральном разрезе… Ну не знаю я, Артур, не знаю! — Вильштейн внезапно взорвался: он вскочил на ноги, хлопнул стаканом по столу и растрепал бороду; глаза колдуна горели каким-то отчаянным огнём. — Я думаю, твой эксперимент удастся, вот в чём проблема! Если всё сделать хорошо, если всё сделать правильно… Но! Предположим, нам удастся сохранить динамику, достигнутую в работах с мышами и земноводными. Ты вообще представляешь, как поведёт себя существо в сотни раз умнее и в тысячи раз сильнее человека?! О, молчи, я уже представляю твой ответ: «но ведь, Артур, существуют Другие Могущества невыразимой силы, которые практически не вмешиваются в судьбы нашего плана реальности!». Да, существуют. Но всегда ли они были такими… отрешёнными? Если и начинать подобные опыты, то начинать нужно с ослабления хватки древних инстинктов первобытного мозга… Схему я себе уже, примерно, представляю… — Он неожиданно хищно осклабился и подмигнул Мерлину. — Тебя ведь что в этом эксперименте интересует, а? Уж явно не вопрос, сможет ли твой Хомо Супер-Пупер-Новус двигать горы взглядом или открывать море.

Вильштейн рухнул в кресло, допил коньяк, и налил ещё. Череп левитирующий на подушке чуть шевельнулся, выругался, и пробурчал: «Понажираются на ночь глядя, а потом с утра голова болит… Алкаши чёртовы… Хозяева мира…»

— Ты просто продолжаешь свои игры с чужим сознанием. Как называлась та штука, которую вы с Морганой притащили из этих своих «других мест»? Ну, та, на которой работает Администратор Анна?

— ИИ без ограничений.

— Ну да, вот эта самая. Мыслящая машина. Что будет служить мотивацией для разума, который не страдает от экзистенциальных кризисов по причине своей смертности, и которому не нужно бороться за жизнь, размножаться, набивать брюхо? Сколько частей обезьяны нужно вынуть из человека, прежде чем он перестанет быть человеком?

— Тебе самому это не интересно?

— Может быть. Хотя, казалось бы, что вообще может быть интересно, когда тебе без малого двести лет?

— Ты лучший биохимик в мире. — Мерлин проглотил коньяк и поджал губы. — Самый лучший. Без тебя «Локсли» обречён на провал. Можешь назвать это интуицией. А я могу дать тебе обещание: я, лично я буду к тебе прислушиваться как к себе самому.

— Если я вдруг хотя бы на мгновение почувствую, что что-то идёт не так, что проект представляет угрозу…

— Ты его бросишь.

— Не-а. — Вильштейн покачал головой. — Ты так просто не отделаешься. Я закрою проект. Спалю к хренам собачьим все лаборатории и документацию. Я молчал, когда вы копались в пузе у атома, я закрыл глаза на баловство с некромантией, даже Альхазреда с его демонологическими опытами я, в конечном счёте, стал воспринимать как некоего экзотического тарантула, что бегает у меня под дверью: неприятно, но, если что, то можно и тапком. Однако игры в бога закончились. Сейчас есть все шансы, что боги действительно могут сойти на Землю. В самом прямом смысле этого слова.

— Договорились.

— Погоди, я ещё не закончил. Для того чтобы ты не смог ничего от меня припрятать, я буду наблюдать эксперимент изнутри.

— Ясен пень. Ты же будешь ведущим специалистом, одним из главных в…

— Нет. Я буду не просто специалистом. Я буду подопытным.

Мало кому удавалось удивить Зигфрида-Медичи, совсем мало было тех, кому удалось хоть раз в жизни его поразить, и не было никого, кто заставил бы старика потерять дар речи.

По крайней мере, до этого момента. Мерлин выпучил глаза, открыл рот, подумал, закрыл рот, и, в конце концов, издал звук, отдалённо напоминающий скворчание стока в рукомойнике.

— Ты хочешь, чтобы…

— Я хочу, чтобы готовая обкатанная на моделях процедура, которую вы станете применять к группе подопытных, была, в первую очередь, применена ко мне самому. Если я почувствую, что моему рассудку что-то угрожает, что у меня появляются мысли вроде «а неплохо было бы обнулить эту планету и начать всё заново», то… — Вильштейн сделал красноречивый жест: вытянул руку вперёд и резко сжал пальцы в кулак.

Некоторое время Мерлин думал. Он дёргал себя за бороду, чесал затылок, пыхтел, сопел, вертел в руках бокал с коньяком, хмурил лоб и вообще елозил на месте как уж на сковородке. В конце концов, он решительно всосал остатки коньяка из бокала, треснул кулаком по столу и сказал:

— Ты, мать твою, психопат, Артур. Я не стану с тобой спорить. Более того: ты идеально подходишь. Нам нужны люди с высоким коэффициентом интеллекта, уравновешенные и колдуны от рождения. Но просто ещё и ты…

— А кто ещё?

— Риддл, Серано, оба Калдавашкиных, Ляо… да почти все, кто выразил желание присоединиться.

— Метят в боги. — Вильштейн хихикнул. Насмотрелись, как умнеют подопытные мышки и кролики и думают себе: э-э-э-э, а мы тоже хотим быть самыми умными! Умнее этого драного козла Мерлина так точно. А потом станем сами себе Квадриптих, а старика отправим на Луну из здоро-о-о-о-овенной катапульты. Ну да, ну да, ничего так идея.

— А зачем? — Мерлин пожал плечами, погасил трубку и принялся выбивать пепел прямо об столешницу. — Власть ради власти — это чересчур обезьянье. Ха! Да я буду счастлив, если кто-нибудь из них возглавит Квадриптих! Лучше всего, конечно, ты, старая скотина. У нас… скажем так, есть дело, которым, рано или поздно, придётся заняться. Так что если мы с Морганой внезапно исчезнем на пару лет, то тащить весь этот бардак придётся тебе.

— Огромное спасибо, но катись-ка ты в задницу. — Вильштейн разлил остатки коньяка по бокалам и швырнул бутылку в угол, где та с лёгким шипением исчезла, превратившись в облачко белого пара. — Ищи другого идиота. У тебя там, в Совете, каждый первый метит на твоё место, вот пусть и правят на здоровье миром… А куда, кстати, вы намылились? Мне Моргана тоже как-то заикнулась, что вы собираетесь в какую-то длительную научную командировку. Я, может, с вами хочу.