"Фантастика 2025-86". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– Новые загадки и никакой ясности, – пробормотала Шепсет, грустно усмехнувшись, но Нахт услышал.
– Ты сама по себе загадка. Уверен, им тоже любопытно на тебя взглянуть.
– Совершенно точно, – кивнул Таа, – и на это – мой особый расчёт.
Щёки жрицы окрасились румянцем, а в глазах, как показалось меджаю, вспыхнул огонёк гнева или обиды. Конечно же, кому такое понравится, быть для других только диковинкой, непонятным инструментом, который и хочется использовать, и боязно.
Нахту хотелось как-то поддержать Шепсет, показать, что уж он-то воспринимает её иначе. Но он просто не знал, как это сделать. Взять её за руку показалось глупым, потому меджай молча подхватил чашу и залпом выпил
– А когда назначена встреча? – спросила Шепсет.
– Полагаю, что прямо этой ночью. Потому я советую вам как следует отдохнуть, – Таа лукаво усмехнулся, – а не тратить время и силы на попытки исследовать тайны чужой обители.
Это словно ознаменовало конец разговора – чати отпускал их. На пороге вырос молчаливый слуга, жестом пригласил воина и жрицу следовать за ним и препроводил их в другую часть дома. Нахту выделили место с воинами Таа, а Шепсет поручили заботам средних лет женщины, исполнявшей здесь роль хозяйки в отсутствие чати.
Меджай предпочёл бы не разделяться, да и жрица явно хотела с ним что-то обсудить с глазу на глаз, но беседу пришлось отложить. Они лишь успели обменяться понимающими взглядами, давая друг другу понять, что были здесь не одни.
Глава IV
1-й год правления Владыки
Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона
Шепсет
В обществе хозяйки дома – или домоправительницы, следившей за хозяйством, Шепсет так и не поняла – жрице было неловко. Та не вела себя враждебно, но и доброжелательности не проявляла, только сухую учтивость. Показала комнату на женской половине дома, где жили пара её родственниц, так же следивших за домом, и удалилась.
Шепсет обрадовалась, что пока что осталась одна, без чужих людей. С удовольствием она умылась из оставленной для неё чаши и съела немного фруктов и сыра. Потом растянулась на свободной лежанке, чтобы немного отдохнуть, но спохватилась – достала из сумки бережно завёрнутую алтарную статуэтку Беса, подаренную Садех. Поставив защитника у изголовья, жрица разложила перед ним несколько ломтиков фруктов и сыра и только после уже легла обратно.
Приятно было снова оказаться на твёрдой земле, да ещё и в уединении, а не покачиваться на волнах Итеру на переполненной людьми палубе. За окном в саду умиротворяюще шелестели плодовые деревья, и птицы выводили какую-то тихую мелодичную трель. Это успокаивало сердце, и в какой-то миг дремота настолько охватила сознание, что Шепсет показалось: выгляни она сейчас, увидит сад малого дворца, где Владыка предавался раздумьям в тишине послеобеденных часов. И она сможет прийти к нему, просто помолчать с ним о важном. А рядом будет Ветер, озорник, которого правитель частенько баловал лакомством или лаской. И всё это казалось таким реальным…
В следующий миг сердце кольнуло тревогой. Не сразу, но Шепсет поняла, что случилось: собака не вошла с ней в комнату, не сопела сейчас рядом. Это было так странно!
Девушка вскинулась, озираясь. Поняла, что уже настолько привыкла к присутствию своей странной спутницы,
словно та была её неотъемлемой частью, вроде Ка [240] . Глупо, конечно, ведь это создание было совершенно самостоятельным. Но ведь не могла же собака просто взять и исчезнуть? Вместе они шли к некрополю, да и обратно вроде бы вернулись втроём.240
Ка (др. егип.) – одна из составляющих души в верованиях древних египтян. Иногда переводят как «Двойник». Жизненная и магическая сила, олицетворение воли и потенциала, тесно связанная с земными проявлениями человека. Считалось, что Ка может жить в скульптурных изображениях людей.
– Хека? – тихо позвала Шепсет, оглядывая мягкий полумрак комнаты. Сквозь тонкие занавеси на окне пробивался солнечный свет, падая на устланный соломенными циновками пол причудливой сеткой. Бес всё так же загадочно улыбался у изголовья – тени падали на его лицо, оживляя. Девушка коснулась его, черпая в этом уверенность, потом поднялась и выглянула в сад. Снова позвала собаку, но той будто и след простыл. Было очень тихо, только шелестели деревья и пели птицы. Странно, но не доносилось ничьих разговоров.
Девушка выскользнула в коридор, надеясь столкнуться если не с хозяйкой, то хотя бы с кем-то из слуг. Но в доме будто не было ни души. И когда Шепсет, пройдя по коридору, вышла за порог, ей показалось, что даже сам город замер в ленивом послеполуденном мареве. Она совершенно не представляла, куда идти и у кого просить помощи. Хотелось найти Нахта – с ним всё было легче, – но он почему-то тоже покинул дом вместе с остальными. Или так ей только показалось?
Растерянно жрица сжала фаянсовый амулет – старого сглаженного временем шакала Инпу, подаренного ей старым бальзамировщиком, нанизанного на шнур из-под одного из амулетов Нахта. Медленно она пересекла порог, обошла вокруг дома, зовя собаку. Запоздало возникла мысль: с чего этому созданию вообще откликаться на имя, которое ей придумали только вчера? Да и не обязана ведь она была сопровождать Шепсет постоянно. Может статься, привела на нужное место да и скрылась. Или вовсе ушла по Ту Сторону.
От этой мысли стало тяжело и безумно одиноко, словно в груди образовалась рана и теперь саднила. Из Шепсет будто вынули кусочек, и она снова стала неполной, расколотой на части, лишённой ориентиров.
– Нахт!
Собственный голос прозвучал как-то жалобно, надтреснуто.
Её верный страж не отзывался. Сколько бы она отдала сейчас за это надёжное, заземляющее ощущение его присутствия… Девушка даже не ощущала себя частью окружающего пространства – как когда очнулась на столе бальзамировщика и не понимала, что с ней и где она.
Время застыло. Даже солнечная ладья не двигалась. Воздух приглушённо гудел от зноя, и не смолкали птичьи трели, но вокруг не было ни людей, ни животных.
«Может быть, все ушли на какой-то ритуал? – подумала Шепсет, нерешительно ступив на узкую улочку. – Но почему тогда не позвали меня? Или это не для наших глаз? Но где же тогда Нахт?»
Звать меджая снова девушка не стала – слишком страшным сейчас было его молчание. Она побрела по улочке среди плотно жавшихся друг к другу домов с облупившимися стенами. Селение было каким-то тусклым, неухоженным, и только солнечное золото сглаживало впечатление. Шелест ветвей, пение птиц – вот и вся жизнь. На ум пришло одно слово – покинутый. Этот город выглядел покинутым, и Шепсет казалось: загляни она в чьё-то окно, так непременно увидит там нетронутое хозяйство, словно владельцы дома только-только вышли, побросав все свои дела.