"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Все слова лгут. Эти — тоже.
Достав из кухонного ящика тряпочки, ёршики и оружейную мазь в жестяной банке с говорящей этикеткой «Глухарь», Алекс принялся разбирать револьвер. «Анаконда» сорок четвёртого калибра, словно он охотился на очень крупную дичь…
…Отщелкал, как семечки из подсолнуха, патроны, вынул барабан и вооружившись зубной щеткой, обмакнул её в мазь.
На мой профессиональный взгляд, револьвер и так был в идеальном состоянии, а значит, нехитрое сие действо требовалось, чтобы занять руки и освободить голову — привычка, свойственная многим военным…
—
Его молчание создавало пустоту, что-то вроде вакуума, которую хотелось непременно заполнить. Поэтому я спросил:
— Что, Сирия?
— Комиссовали давно?
— Почти год. Но откуда вы…
— Элементарно, Ватсон: Макаровым награждают за ранения и доблесть в бою. В данный момент мы воюем где? В Сирии. Отсюда вывод…
— Может, нужно было спросить, а не шарить по моим вещам?
— Может, — отложив кольт, Алекс достал из шкафчика хрустальные рюмки и бутылку водки. «Арктика», — прочёл я этикетку. Дорогой сорт. И не везде купишь. — Но так быстрее.
Он разлил водку по рюмкам, одну подвинул мне.
— Хотите сказать, я должен стерпеть, потому что мне некуда деваться? — брать водку я не спешил.
— А что, есть? — Алекс глянул коротко, с дружелюбным интересом, и вернулся к чистке револьвера. — Когда мы встретились на улице, ты собирался идти на вокзал.
— Может, я домой собирался.
— В Ростов? Не смешите меня, юноша. С таким образованием и такими замашками… Жить вам в Ростове от силы месяц. Затем — перо под вздох и головой в воду.
Покопался Алекс в моих вещах основательно. Узнать, что я из Ростова, можно было лишь найдя фотографию с дарственной надписью, заложенную в одну из книг…
Но в остальном он прав. Вот и отец всегда говорил: в тебе будто два человека: ботаник и гопник. Гопнику в Ростове — самое то, раздолье. Но как ботаник ты здесь не жилец… Он сам, на свою пенсию, купил мне билет до Питера и напутствовал поступать на филфак. Как в воду глядел: оказалось, военный переводчик — идеальное для меня амплуа. До тех пор, пока ранение не превратило организм в бесполезный хлам…
— И поэтому вы решили, что я без звука соглашусь работать в вашем… «агентстве»? — я сделал кавычки в воздухе.
— А чем плохо моё агентство? — удивился Алекс. — На мой взгляд, вам выпал счастливый билет. Свой угол, нормальная еда, интеллигентное общество. Вы хоть заметили, какие у меня девушки работают? Да любой на вашем месте…
— Девушки у вас и вправду замечательные, — перебил я. — Но вот всё остальное… Простите, но ни воспитание, ни честь офицера не позволят мне работать на такого человека, как вы.
Глаза его вмиг сузились, а щеки побледнели. Я застыл.
Собственные заскоки подвигли меня на углублённое изучение психологии, и теперь я видел: по той же причине, по которой я начинаю говорить очень тихо, мой новый знакомый Алекс спадает с лица. Обычные люди в гневе лицом багровеют, покрываются румянцем. Он же — бледнеет.
— Извольте объясниться, милостивый государь, — руки Алекс держал свободно, на столе. Но пальцы чуть подёргивались, и в этот момент я сильно порадовался,
что револьвер оказались разобранным.— Невольно я стал свидетелем вашего разговора с дилером, — ответил я. — Мушки, Говоруны, Серебрянки… А также «акварели» и «масло»… Вы толкач. Меняете искусство на наркотики.
Впервые тогда я увидел, как шеф потерялся. С тех пор я имел возможность наблюдать это редкое явление лишь однажды, и это только подтверждает, какое чрезвычайное впечатление произвели мои слова…
Посидев минуту или две, он молча хватил водки, хищным движением подхватил мою рюмку, тоже опрокинул в рот… А затем поднялся, прямой, как шомпол, и удалился.
Я было решил, что таким нехитрым способом мне намекают на то, что пора бы и честь знать, и уже поднялся, когда Алекс вернулся с тяжелым на вид брезентовым армейским мешком.
Грохнув его на барную стойку, чем вызвал содрогание стёкол в окнах, он развязал горловину и показал картонную коробку, вид которой я опознал безошибочно.
— Вот это — мушки, — пояснил Алекс, вытряхивая из коробки несколько гладких, медно отсвечивающих патронов. — Обычный тридцать восьмой калибр, форсированный заряд. Не нужно объяснять, что делать с такими «мушками»?
Я молча хлопал глазами, проклиная себя за тупость и скоропалительность выводов.
— А вот это — говоруны, — из другой коробки он сыпанул патронами покрупнее. — Калибр у них уже сорок четвертый магнум, а прозвище своё они получили за характерный бормочущий грохот при вылете из ствола. — И конечно же, серебрянки. — Передо мной выстроилась шеренга заострённых капсул высотой сантиметров по десять каждая. — Стальной сердечник, мягкая серебряная рубашка. Для чего нужны серебряные пули, в наше время осведомлены даже дети. Спросите любого сорванца на улице, и вам популярно объяснят, что охотиться на оборотней, вурдалаков и прочую нечисть без таких патронов нечего и думать. Загрызут.
— Не хотите же вы сказать…
— Сказать, милостивый государь, я ничего не хочу. Кроме того, что охотно вызвал бы вас к барьеру, и наказал за диффамацию. Но невинную голову, как говориться, и меч не сечёт, — Алекс аккуратно собрал патроны, каждый в свою коробочку, и убрал назад, в мешок. — А вы, без сомнения, человек совершенно невинный. Сиречь — несведущий. Так что, на первый раз, прощаю.
— А как же вурдалаки?
— Ммм… А что с ними?
— Вы берётесь утверждать, что они реально существуют?
— Извольте следовать за мной, милостивый государь.
И не дожидаясь моего согласия, Алекс стремительно направился к выходу.
На улице было мерзко. Царил тот глухой предрассветный час, когда и звуки гаснут, и мысли не могут обрести четкой формы, и самоё людское существование с его домами, машинами, и дневным столпотворением, кажется лишь навеянным сырым речным туманом мороком.
Высокое крыльцо особняка, в котором располагалось агентство, спускалось в сад, по зимнему времени раздетый и неухоженный. К широким кованным воротам вилась дорожка, шириной в одну лопату — по краям её громоздились слежавшиеся сугробы, в свете уличного фонаря фиолетовые, как синяки на лице алкаша.