"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Нет, преподобный комиссар, это личные причины, вам не о чём беспокоиться. Мы давно хотели оставить ликвидаторскую работу и послужить на благо церкви, — поспешил ответить Джон, а Маэстро стоял как молчаливый истукан, но всё же выдавил из себя короткий кивок. Лицо богатыря было хмурым и сосредоточенным.
— Похвальное рвение, за проведённые здесь годы вы действительно многого достигли. Думаю, я помогу вам устроиться по прибытии в Москву, — не показывая своего разочарования, елейно пообещал Андроник.
Он как надрессированный пёс везде чуял подвох и неправду, так и сейчас, что-то было в этих двух
Однако лицо комиссара не выражало ничего, кроме участия. Он уже успел кое-что нарыть в этом рассаднике ереси. Серапион давно вызывал у Синода множество вопросов своими вольностями в управлении Вологодской губернии, вот и поступило поручение мягко запустить коготки в дела епископа.
Но стоило Андронику копнуть глубже и тут сразу всплыло столько… И всё повязано на этом самом Артёме Барятинском — вот же совпадение. Некий Аркадий Тулинский, маленькая сошка, бесталанный клирик, к тому же ещё казнокрад под пытками сознался, что снабжал барона священной литературой. Преступника сдали его же друзья, которым тот проболтался по пьяни, а Ракитин умел ловко налаживать сеть доносчиков, куда бы он ни прибыл.
Также ему сознался один из библиотекарей Вологды, что несколько раз видел, как Барятинского препровождали в особую комнату для важных гостей и что туда заходил послушник со стопкой книг.
Два факта, так явно вопиющих о покушении на церковные знания, не могли остаться незамеченными и тут гадать нечего — за спиной высоких покровителей барон творит непотребные вещи. Якшается с епископом, имеет в личном окружении бывшего клирика, ветерана Северной войны, а также запустил свои загребущие ручки даже в святая святых — инквизицию!
Некий Радмир Вельский, по словам многих очевидцев, состоял в дружбе с аристократом. Известно, что Артём Борисович спас группу теневиков, чем и заслужил их особое расположение.
«Это никуда не годится. Здешние порядки — позор для церкви Клирикроса. Император не должен увидеть ослабление наших братьев».
Его Величество и так активно проводил совещания со всеми Восьмёрками среди некромантов, а глава охранки, граф Шувалов, стал чуть ли не его закадычным другом и заходил к императору без стука! При этом с патриархом Даниилом с момента коронации юноша виделся всего дважды.
Клирики поклонились и вышли из кельи, а Андроник сцепил пальцы в замок и задумчиво посмотрел на свои ухоженные ногти.
Эти двое — самые обычные бесхитростные братья, пусть и немного заблудшие, но раскаивающиеся в своём проступке. По их лицам и так всё видно. Комиссар знал, как с такими работать: несколько недель доверительного общения, пара лекций про нерушимость святых идеалов и оба выложат ему всё на блюдечке. Он станет для них отцом, нет — даже больше! А кто хочет разочаровывать своего родителя?
И вот так ниточка за ниточкой в этом деле появятся и другие злодеяния. За чтение священной литературы барона мог отмазать Серапион, дескать, всё было под его контролем, и ничего лишнего мирянин не прочитал. За такое, конечно, поругают, но простят — слишком мелко. Нужны были прямые доказательства в ереси, более существенная грязь, за которую можно потопить даже епископа.
— Проследи за ними, — сказал в пустоту Андроник и рядом выплыл из тени его невидимый
глазу охранник, весь обвешанный чёрными квадратиками наград.— Будет сделано, преподобный комиссар, — сказал тихий голос, и простоватого вида парень снова исчез в мире теней.
«Не прикроет тебя пурпурная мантия, господин Барятинский. За свои грехи придётся ответить».
Выходя из бастионского монастыря, Джон с облегчением вдохнул ночной воздух. Сегодняшние события вызвали в нём целую бурю эмоций: от неконтролируемого гнева до благоговения. Признаться, им с Маэстро стоило больших трудов сдержаться и не напасть на Артёма, потому как они чтили постулаты церкви с самого детства.
Джон мало любил распространяться о своей мирской жизни, но до того как попасть к братьям, успел хлебнуть лиха.
Рано осиротевший, в возрасте семи лет, он долго искал пропитание на скупых до жалости московских улицах. Столица не любила слабость — это он понял практически с первых дней. Страх, боль и голод стали его постоянными спутниками в Хитровке.
Это был глухой угол Москвы, где теснились грязные деревянные лачуги, сбитые в кучу, словно прятались от глаз властей. Запахи дыма, кислого пота, прелой земли и дешёвой водки, которую льют прямо из-под полы, ещё не скоро выветрятся из его воспоминаний.
Полутёмные трактиры, разудалая ругань, драки за пару золотников табака… Узкие улицы, извиваясь, уводили всё глубже в самую душу этого опасного места, где каждый встречный — либо вор, либо беглый каторжник, а честный человек туда забредал разве что по недоразумению. На каждом углу стояли нищие и бездомные, а грязные дети шныряли между лавок, норовя что-нибудь незаметно стащить.
Одним из таких ребятишек был и он, Джон, точнее, мальчик Серёжа. Как сейчас он помнил ту сворованную из плетёной корзины снедь. Вкусно пахнущая, перевязанная кулинарной нитью пастрома. Этим куском мяса можно было питаться недели две. Бугристый и весь в разноцветных специях он был слишком тяжёл для его ослабевших детских рук, но они упрямо продолжали его держать, даже когда надо было сбрасывать «груз» и уходить улочками.
Джон не забыл, как остановился и вгрызся в деликатес, пытаясь набить рот, как можно большим количеством говядины. Тогда он наивно думал, что таким образом успеет чуть-чуть облегчить свою ношу, но, увы, церковный служка догнал его, опрокинул на грунтовую дорогу магией и принялся забивать ногами.
А остановил его уже тот, кого обворовали — отец Филарет. Это был старец лет семидесяти, с беспорядочной седой бородой и умными выцветшими синими глазами. Несмотря на возраст, мужчина двигался весьма бодро и своим шагом, не пользуясь тростью или чем-то ещё.
Священник спокойным, наполненным силой голосом велел служке прекратить избиение. Джон так и не отпустил пастрому, даже когда на неё попала грязь. Он в бешеной спешке грыз её и набивал желудок, даже когда специи обожгли ему язык, а глаза заслезились.
Хоть он и был тогда маленьким, но памятью обладал отменной и запомнил на всю жизнь слова этого священника.
— Не силой побеждает человек беду, а сердцем. Уворовать кусок мяса может каждый, но душу свою укрепить добрыми делами — не всякому под силу. Запомни, сынок: богат не тот, кто сыт, а тот, чья совесть чиста.