"Фантастика 2025-96". Компиляция. Книги 1-24

План был прост и гениален, как всё, что придумывалось на бегу. Кляпа незаметно, но намеренно приблизилась к мужчине. Валентина, наблюдая изнутри, поняла замысел сразу и попыталась заорать от ужаса, но максимум, что могла – это мысленно махать руками, как в мультике про привидений.

Станция дернулась, вагон качнулся, и Кляпа, конечно же, не удержалась на ногах – а точнее, сделала вид, что не удержалась, – и мягко приложилась всем телом к мужчине, как если бы хотела с ним слиться в одну анкету для соцопеки.

Тот вздрогнул, словно его обожгли утюгом. Лицо изменилось мгновенно: из усталого унылого чиновника он превратился в встревоженного подростка, который впервые почувствовал, что у женщин вообще—то есть мягкие места, и они иногда соприкасаются.

Кляпа же, как истинная артистка, изобразила полную невинность: ах, мол, какая неловкость, простите—простите, сами видите – вагон, народ, культура падения на мужчин отработана плохо. А сама тем временем аккуратно продолжала касаться бедром его бедра, плечом его плеча, а бедром другого бедра того, чего трогать в приличном обществе не принято.

Валентина внутри сжалась до размеров неудачного кексика. Мужчина начал странно покашливать, ёрзать, снимать и надевать очки, шмыгать носом и всё больше превращаться в комок нервов и гормонов.

А Кляпа, словно опытная режиссёрша, только чуть наклонила корпус вперёд и, прижавшись к мужчине вплотную, начала едва заметно тереться лобком о его бедро, с тем же изяществом и невинным выражением лица, как дирижёр, поднимающий палочку перед началом вальса: мол, держи темп, мальчик, не отставай. И, кажется, если бы вагон проехал ещё одну станцию, у мужчины в штанах зацвёл бы целый сад бабочек. Валентина при этом чувствовала всё – каждый миллиметр чужой реакции, каждый стон души, каждую каплю липкого испуга.

В какой—то момент ей даже показалось, что, если бы на вагоне стоял измеритель неловкости, он бы взорвался, обдав пассажиров конфетти и сиреневым дымом.

На следующей остановке мужчина выскочил из вагона с такой скоростью, что на мгновение показалось: метро обзавелось новой системой экстренной эвакуации. Его портфель, забытый на полу, остался сиротливо валяться у ног Кляпы, а вокруг – затишье, полное многозначительных взглядов и нервных шмыганий носами.

Кляпа гордо откинула волосы назад, будто ветер океана трепал её локоны, и, не обращая внимания на всё это мелкое людское шушуканье, вальяжно поправила юбку. Валентина в этот момент мечтала умереть. Или хотя бы закопаться в первый попавшийся рекламный стенд.

На этом чудесном моменте – с гордо стоящей посреди вагона Кляпой, с выпученными глазами Валей внутри и оставленным портфелем у ног – день только начинался.

Офис встретил Валентину как буря встречает плохо пришитый зонт: с яростью, недоверием и явной готовностью вырвать из реальности последний оплот здравого смысла. Уже у самых дверей она почувствовала, как воздух вокруг сгустился, будто кто—то сварил его в одном котле с кофе и сплетнями.

Мужчины, едва завидев её, начинали вести себя так, будто вместо обычной коллеги в здание вошла ожившая реклама нижнего белья. Кто—то пытался незаметно поправить галстук, кто—то в панике терял документы, а особо впечатлительные – собственное достоинство в глазах начальства. Один бедолага уронил папку с отчётами прямо под ноги Кляпе и, пытаясь её поднять, заодно ухитрился ухватиться за каблук Вали. Он замер на секунду, как лягушка под взглядом удава, а потом, сдавленно хрюкнув, рванулся прочь, оставив на ковролине след в виде жирного пятна стыда.

В коридоре зашушукались женщины. Они сбились в плотные стаи возле кулера и в углах офисных лабиринтов, напоминая опытных рыбаков на базарной площади, обсуждающих размеры самой жирной щуки. Одни шептали о таинственном любовнике, якобы поселившемся у Вали в шкафу вместе с коллекцией туфель на каблуках убийственной высоты. Другие подозревали секту – причём не какую—нибудь унылую секту на тему «возлюби брокколи», а настоящую, с ритуалами, заклинаниями и, возможно, жертвоприношениями отделу бухгалтерии.

Кляпа, не снижая царственного размаха, вела Валентину сквозь офис, как дирижёр ведёт оркестр к триумфальному финалу. Походка – лёгкая, уверенная, в меру вызывающая, в меру убийственная для позвоночника. Плечи отведены назад, бёдра покачиваются так, что, если бы офисный линолеум был хоть чуть живее, он бы взмолился о пощаде. Полуулыбки метались направо и налево, ловя души несчастных сотрудников, как сети ловят беззащитную селёдку.

Валентина внутри сидела в стеклянной банке собственного сознания и лупила кулачками по стенкам, наблюдая за происходящим с ужасом. Она чувствовала себя то ли узником, то ли марионеткой на балу уродов. Каждая улыбка коллег, каждая фраза, адресованная этому новому облику, казались ей пощёчиной по гордости и гвоздём в крышку гроба её скромной, тихой, забитой личности.

Когда мимо неё проходил начальник отдела логистики – лысоватый, пузатый и вечно пахнущий одеколоном «Морской бриз для пенсионеров», – он чуть не врезался в кофемашину. Причём сделал это с таким энтузиазмом, что пролил кофе на белую рубашку и, не растерявшись, выдал: «Это к счастью!» – и быстро ретировался в подсобку, оставляя за собой шлейф аромата паники и стыда.

Кто—то из айтишников уронил ноутбук, не выдержав зрелища Валиных ног в туфлях—убийцах. Ноутбук с предсмертным писком задымился, добавив в офис запаха сгоревших надежд и битых пикселей. Валентина внутри вскрикнула, но Кляпа только кокетливо щёлкнула каблуками, как дирижёр палочкой о край пюпитра, созывая новый акт абсурда.

Женщины, наблюдая за этим представлением, спорили всё жарче. Марина из бухгалтерии ставила на то, что Валя вступила в подозрительную сеть финансового коучинга, где за миллион рублей учат, как правильно носить красные каблуки и разрушать жизни мужчин одним взглядом. А Лена из отдела кадров, закусывая бутербродом с колбасой, уверяла, что всё проще: "Накупила курсов по соблазнению в интернете, вот теперь и тренируется на живых!"

Кляпа тем временем наслаждалась каждым моментом своего торжества. Внутри тела Вали происходил целый театр жестокости: прикосновение к дверной ручке было похожим на приглашение в рай; взгляд через плечо – на смертельный выстрел в сердце каждого несчастного, кто осмелился посмотреть в её сторону дольше одной секунды.

Кофемашина, невинный свидетель вчерашних скучных утренников, за день стала местом паломничества. У кулера вообще собрались все те, кому хотелось поболтать, посплетничать и обсудить новую офисную легенду. Особенно горячо обсуждали юбку Вали: одни видели в ней вызов корпоративной этике, другие – пощечину здравому смыслу, третьи же – откровение, ниспосланное прямо с небес.

Валентина в своей банке всё это слышала, видела, чувствовала, и хотелось ей только одного – вернуться в свой унылый серый брючный костюм, натянуть поверх голову бадлон и запереться в архиве среди пыльных папок, где её никто бы не трогал, не видел, не шушукался за спиной. Но Кляпа словно нарочно выжимала из неё остатки страха и стыда, заставляя каждый шаг быть заявлением, каждый взгляд – ударом гонга в безумном балете самоуничижения.

И самое ужасное – в какой—то момент Валентина поймала себя на мысли, что ей… слегка нравится. Где—то глубоко внутри, за толстым стеклом ужаса и ханжества, что—то маленькое, мерзкое и безумное радостно похрюкивало от восторга. Ей нравилось внимание, нравилась власть над взглядами, нравилось, что каждый вздох мужчин вокруг словно подчинялся одному её движению.

Эта мысль испугала её куда сильнее, чем весь спектакль Кляпы.

Дмитрий Иванович, начальник отдела продаж, мужчина лет пятидесяти с выражением вечной юности на лице и пивным брюшком под рубашкой от "прошлого успеха", стоял у дверей, словно сам Купидон, отработавший вахту в ночном клубе. Его глаза при виде Валентины мгновенно наполнились таким восторженным обожанием, что, казалось, сейчас из—за ушей у него вылетят радужные единороги.