"Фантастика 2025-99". Компиляция. Книги 1-19

– Не станет же эта пожилая дама есть троих звездоходов сразу, – серьезно заметил Белоцветов.

«Меня окружает какой-то кошмар, – подумал Кратов. – Я видел кошмар во сне, а проснувшись, обнаружил, что один кошмар попросту сменился другим. Я сижу на чужой планете в компании немыслимых раздолбаев и слушаю их бессвязные беседы ни о чем. Чем темный зверь хуже того же Белоцветова? И от того, и от другого, кажется, нет спасения. Стоило ли лететь за парсеки и парсеки от Земли, чтобы подвергнуться таким истязаниям мыслей и чувств? Разумеется, никто не ожидал, что мир, словно бы в насмешку и надругательство названный Авалоном, хотя бы в небольшой степени будет соответствовать собственному имени. Сплошь и рядом в Галактике имена планетам даются не за достоинства, а вопреки изъянам. Самая жуткая планета, на которой я побывал, называлась, между прочим, Тенерита, что в переводе с магиотского означает „нежность“. Ничего, хотя бы отдаленно претендовавшего на эпитет „нежный“, там не было и быть не могло, потому что каждые полчаса все взрывалось, извергало потоки лавы и гейзеры черной кипящей жижи, и оказался я там потому лишь, что нужно было эвакуировать каких-то сумасбродов-кладоискателей, купившихся на имя, а на стационаре „Кархародон“ в ту пору сложился непредвиденный и жуткий дефицит драйверов. И более прелестных девушек, чем на планете Тартар, я в жизни не встречал: все как на подбор крупные, сильные, с длинными мускулистыми ногами, с улыбками от уха до уха, все без изъятий с высшим ксенологическим образованием, и все, так и стоит перед глазами, обожали купаться нагишом в прозрачнейших и чистейших местных озерах… К чему мне снился зверь? К чему судьба занесла меня на Авалон? Какой в том смысл?.. А может быть, и нет никакого смысла, и бесполезно его доискиваться, а все дело в том, что я подсознательно, втайне от самого себя, всеми силами удлиняю свой путь, пытаясь отсрочить неминуемую развязку чрезмерно затянувшейся истории о рациогене и экзометральных зверях. Я даже могу предполагать, чем все закончится. И мне вовсе не нравится такое завершение моего… гм… анабазиса, но неприятная особенность высшей драматургии заключается в том, что там детально расписаны не только все роли, но и финал. Так что мои жалкие попытки столкнуть строго расписанный сценарий в импровизацию и хеппенинг обречены на провал. И как бы еще режиссер не осерчал на лицедея, несущего отсебятину…»

4

Голос Белоцветова отвлек его от тягостных размышлений и вернул к реальности:

– …Я тоже слышал про Авалонскую Башню. Но поначалу путал с Вавилонской. А затем предполагал, что это какое-то природное образование, пока не повстречал вас.

– Собственно, с Башни все и началось, – объяснил Урбанович. – Это уж потом, много позже здесь обосновался ваш клиент, доктор Монтойя, со своими агрохимерами, когда ко всеобщему удивлению обнаружилось, что здешние ландшафты сулят некие дивные открытия в области терраформ-технологий и прикладного почвоведения. Это к вопросу о жидком дерьме… Поначалу имел место небольшой ксенологический форпост с десятком энтузиастов, которым никто не верил, от которых никто ничего не ждал, как оно, впрочем, и случилось.

– Странно, что я ничего не слышал, – сказал Кратов. – Ни о какой Башне.

– И вправду странно, – усмехнулся Ветковский. – Вам не кажется, Консул, что вы выпали из профессионального дискурса?

– Перестань, Лев, – поморщился Урбанович. – Доктор Кратов не обязан знать обо всем. Никто не обязан знать обо всем, даже тектоны. Хотя они-то как раз изо всех сил стараются ничего не упустить из виду… Вот здесь сидят три весьма приличных и уважаемых ксенолога. И пусть теперь поднимут руки те, кто слыхал, к примеру, об Эрандекском криптополисе.

Кратов с охотой поднял руку.

– Я ответственный специалист, – объявил Ветковский. – Если о чем и не слыхал, то не стану и притворяться.

– А о трансмантийных катакомбах Онатаршохана? – спросил Урбанович.

Кратов повторил свой жест. К удивлению ксенологов, к нему присоединился Мадон.

– Я работал на стационаре «Сирано де Бержерак», когда были найдены катакомбы, – пояснил тот в ответ на недоумевающие взгляды. – А потом трижды высаживался на Онатаршохане вместе с Арланом Бреннаном. Неприятное местечко, доложу я вам. Постоянный мороз по коже. Кажется, что все, кто там умер тысячи лет назад, на самом деле вовсе не умерли, а лишь дремлют и с неудовольствием поглядывают на непрошеных гостей из своих гробниц.

– Ну, допустим, – сказал Урбанович немного растерянно. – Я только хотел доказать, что никто не может быть всеведущим. Кроме Всевышнего, разумеется, который, во-первых, не только всеведущ, но столь же всемогущ, как и всепрощающ. А во-вторых, сам все это в этом мире и устроил.

– Так что там за Башня? – спросил Кратов.

Белоцветов же отреагировал в своей обычной манере:

Большая башня с толстою стеной, Главнейшая темница в той твердыне (Где рыцари в плену томились ныне, О коих был и дале будет сказ)… [69]

69

Джеффри Чосер (1340/1345-1400), «Кентерберийские рассказы». Перевод с английского О. Румера.

– Вообразите себе эту гнусноватую планету с высоты птичьего полета, – сказал Урбанович. – То есть куда ни кинь взгляд, одни бескрайние болота, зеленовато-бурая гладь, полускрытая тяжелыми влажными испарениями… какие-то самого гадкого вида пузыри лопаются… смрад, естественно… и вдруг – она. Башня. Эдакий нежданный ландшафтный всплеск на полторы мили в высоту и один бог ведает на сколько в глубину. Да не просто башня, а изящное архитектурное строение в не присущем ни одной известной культуре стиле, да не из ординарного грубого камня, а из слоновой кости!

– Так уж и слоновой, – усомнился Мадон.

– Разумеется, нет, – ответил Урбанович. – Откуда на Авалоне слоны? Здесь одни сапрофиты и сапрофаги, причем не обнаружено ни единого живого организма, превышающего по размерам детский башмачок. Просто этот образ был первым, какой пришел в голову первооткрывателям при виде Башни.

– Они сами придумали эту странную метафору? – с интересом спросил Белоцветов.

– Разумеется, нет, – сказал Ветковский. – Откуда у ксенологов образное мышление? Посмотрите хотя бы на нас с Марком или вот на Консула… Кажется, Сент-Бёв.

«Еще один тупик на моем пути», – подумал Кратов. Кое-что об этой парочке он уже выяснил. Несмотря на то, что Ветковский был ксеносоциологом, то есть занимался сравнительным исследованием общественного устройства внеземных культур, а Урбанович изучал языковые системы вокального типа и по этой причине считался ксенолингвистом, создавалось впечатление, что оба владеют информацией, простирающейся далеко за пределы их профессиональных интересов. Темными крыльями вздымались за их спинами какие-то неясные тени неких широко не афишируемых спецопераций, странным образом связанных с мрачноватой организацией под названием «Департамент оборонных проектов», и не только они… В свете этих сомнительных аллюзий возникал резонный вопрос: что эти люди потеряли на скучной планете с бедной биосферой, где по указанной причине нет ни общества как такового, ни языковых систем, ничего, что бы имело касательство к самому понятию цивилизации.

– Башня есть, – сказал Белоцветов прямо и бесхитростно. – А хозяев нет? И вы торчите в этом смердеже, чтобы их отыскать и вернуть забытую вещицу?

– Мы не торчим, – возразил Урбанович. – Это полевые ксенологи торчат, и довольно давно. Мы присоединились примерно декаду тому назад. Речь идет, разумеется, о местной декаде, что эквивалентно четырем земным неделям.

– И каковы результаты? – спросил Кратов.

– Никаких, – сказал Ветковский. – Дело в том, что Башня никого не впускает.

– А вы пробовали постучать? – осведомился Мадон.

Ветковский захохотал, а Урбанович, болезненно кривясь, сказал:

– Мы… а точнее, они испробовали все неразрушающие способы получить информацию об устройстве Башни. Загвоздка в том, что материал, из которого она сложена… мнимая слоновая кость… представляется чрезвычайно прочным и одновременно хрупким. Эти данные получены при помощи квантового сканирования. Прорезать в нем отверстие означает вызвать разрушение неопределенного фрагмента всей структуры, а то и обрушение. Чего, по понятным причинам, мы допустить никак не можем.

– Хорошо, – сказал Мадон. – Сканирование. Тогда вы, по крайней мере, имеете представление, что находится внутри.

– Ни малейшего, – сказал Ветковский, моментально сделавшись серьезным. – Помехи… возможно даже, энергетические поля высокой насыщенности.

– И чего тогда они здесь торчат, эти ваши ксенологи? – удивился Белоцветов. – Только время теряют.

– А что им остается? – пожал плечами Урбанович.

– Домой вернуться, – желчно сказал Мадон. – В семью.

– К новым обещающим свершениям, – подхватил Белоцветов.