Фантом памяти

Да нет же, никакой я не урод. Если верить Мимозочке, таких, как я, огромное количество, но мы все стесняемся своего отличия от стандарта и поэтому притворяемся, скрываем свою непохожесть на соседа. А зря! Мы, оказывается, имеем право быть такими, какие мы есть. А если мы собой недовольны, если свои индивидуальные особенности считаем дефектами и пытаемся их скрыть или скорректировать, то тем самым предаем собственную личность. Вообще-то утверждение довольно спорное. Есть множество аргументов "против", но и немалое количество "за". В любом случае, это теория, над которой имеет смысл подумать.

Последние слова я мысленно договаривал себе, уже подходя к двери своей комнаты. Сейчас быстренько приму душ, смою честный спортивный пот, возьму плавки и халат и отправлюсь в бассейн...

В комнате кто-то побывал. В принципе, это мог быть кто угодно, и медсестра, и врач, и санитарка, двери здесь не запирались: мало ли, кому-то станет плохо, и врач даже войти не сможет. Но после визита медсестры на тумбочке рядом с кроватью обычно оставались прописанные врачом таблетки, а визит санитарки, убиравшей комнату, отмечался влажностью пола и прочих поверхностей и сверканием сантехники. Никто из персонала не имел привычки (да и не посмел бы, я думаю) рыться в моих вещах и бумагах. А бумагами несомненно кто-то интересовался. Я это заметил сразу.

Собственно, ничего секретного в них не было, я не мафиози и не политический деятель, да и бумаг-то как таковых у меня практически не было. Я имею в виду бумагу как официальный документ. Все, что было мною прочитано и изучено, уже давно увезено Мусей назад, в ее офис. Оставались только блокноты, в которых я делал краткие записи, не полагаясь на память. Чье-то удачное выражение, чей-то жест, занятная привычка, любопытный факт, неожиданная мысль все то, что обычно составляет так называемые "записные книжки писателей". Иногда в такие блокноты записывались отрывки длиной в несколько абзацев, если не хотелось или не было возможности включить компьютер. Иногда - сюжетные повороты или фрагменты будущего диалога. Как только все, записанное в такой блокнот, перекочевывало в рукопись, сам блокнот безжалостно выбрасывался, я никогда их не хранил и архивов не создавал. Неужели эти короткие отрывочные записи могли кого-то заинтересовать?

"Могли, - ответил я сам себе, - если речь идет о том, чтобы помешать мне написать книгу о милиционерах, то им важно каждое слово, каждая мысль. А также каждый источник информации, который у меня есть. Поэтому полезли в блокнот. Они подобрались совсем близко ко мне".

Тут же память услужливо подкинула мне сквозняк в тренажерном зале и чьи-то торопливые удаляющиеся шаги. Кто-то предусмотрительно убедился в том, что я тружусь на физкультурной ниве, стало быть, комната пуста. Странно, почему я не выглянул в коридор, когда услышал эти шаги? Услышал - и тут же закрыл дверь. Не хотел видеть? Побоялся? Предпочел перед самим собой сделать вид, что дверь открылась случайно, от движения воздуха? И тут же придумал себе изящную байку про поклонниц, которые спят и видят улицезреть своего кумира без штанов, в одних шортах и с голым торсом.

Меня затрясло. Я стоял под прохладным душем и злобно матерился вполголоса, когда мыло то и дело выскальзывало из дрожащих пальцев. К черту бассейн, к черту Мимозу с ее выворачивающими душу разговорами, никуда я не пойду. Я сейчас оденусь и отправлюсь на сестринский пост. И не сойду с места, пока не заставлю медсестру вспомнить, кто входил в мою комнату. И было ли это только сегодня или и раньше случалось?

* * *

Сегодня дежурила хорошенькая Рита, которая усердно строила мне глазки. Та самая Ритуля, с которой я разговаривал перед домиком техперсонала, когда умер Фомич, и которую я про себя окрестил Куколкой, но не в том смысле, что она напоминала детскую игрушку, а исключительно потому, что под плотно облегающим, словно вторая кожа, халатиком всегда находилось что-нибудь уж очень яркое и переливающееся. Под скучноцветным коконом пряталась тропическая бабочка. И что самое поразительное: Рита не расстегивала халатик, не распахивала его, но каким-то немыслимым образом давала возможность мужской части местного населения узреть скрытое под белой тканью сверкающее великолепие. Ну просто наследница Гарри Гудини, Маргарита Копперфилд.

–  Как дела, Ритуля?
– я решительно уселся на стул, приставленный сбоку к сестринскому столу.

–  Замечательно, Андрей Михайлович, - лучезарно улыбнулась в ответ красавица.
– Что я могу для вас сделать? Таблеточку? Укольчик? Чайку с конфеткой? Как раз чайник только что закипел. Налить?

Чаю я не хотел, но все равно кивнул.

–  Налей, если не жалко. Ритуля, у меня к тебе серьезный разговор.

–  Да?
– девушка заинтересованно округлила глаза.
– Слушаю вас внимательно, Андрей Михайлович.

–  У меня в комнате сегодня убирали?

–  Пока нет, наша санитарка тетя Зина приболела, вместо нее будет убираться Раиса из кардиологии, но только после того, как свое отделение вымоет.

–  Понятно. А то я смотрю, что-то пол сухой, словно его не мыли, хотел скандал устроить. А вы мне почему таблетки не принесли, Ритуля? Я пришел после тренажеров, думал, сейчас как дерну пару пилюлек для поддержания иссякших сил - а на тумбочке пусто. Манкируете?

–  Да вы что, Андрей Михайлович!
– возмутилась Куколка.
– Я никогда ничего не забываю. Вам сегодня днем ничего не положено, у вас назначения только на утро и на вечер, могу журнал показать. Вам уже целый месяц днем лекарства не дают. Забыли, да?

–  Это я так заигрываю, - я таинственно понизил голос.
– Значит, ни санитарка тетя Зина, ни вы сами ко мне в комнату не входили, так?

–  Так, - с готовностью согласилась Ритуля.
– А в чем дело-то?

–  Пока не знаю. Просто хочу узнать, кто же это меня навещал, если не вы и не санитарка.

–  А что, пропало что-то, Андрей Михайлович?
– Куколка не на шутку перепугалась.

–  Да нет, все на месте, не волнуйтесь. Но кто-то явно заходил, вот я и хочу узнать, кто же это был. Не видели?

–  Нет. Но я вообще-то отходила... Я же не сижу постоянно на месте, то лекарства разносить надо, то еще что-нибудь...

–  То в туалет сбегаете, - с улыбкой дополнил я, - то в буфет за пирожками и конфетками. Ритуля, припомните-ка, за все то время, что я здесь валяюсь, кто-нибудь, кроме персонала, заходил ко мне в мое отсутствие?

Девушка задумалась, а я тут же осек сам себя. Почему это "кроме персонала"? Кто сказал, что человек, работающий на моего "условного противника", должен быть непременно посторонним? Что, нельзя подкупить какого-нибудь доктора, сестричку или санитарку? Элементарно.

–  Под персоналом я имею в виду Эмму Викторовну, моего лечащего врача, дежурную медсестру и тетю Зину, - решил уточнить я.
– Вот кроме них троих, ко мне кто-нибудь когда-нибудь заходил, когда меня не было в комнате?

–  Я не знаю, - Куколка уставилась на меня широко открытыми глазами, в которых булькало недоумение, - я же не слежу, когда вы в комнате, а когда вас нет. Вы же не тяжелый больной, вы ходячий. Эмма Викторовна с самого начала нас всех предупредила, чтобы мы вас не дергали, что у вас свободный режим и вы можете делать, что хотите и когда хотите. И вообще, Андрей Михайлович, у нас в отделении четверо лежачих больных, у них постоянно что-то случается, сестры подолгу находятся у них в комнатах, и на посту в это время никого нет. И вообще, Андрей Михайлович, сестры отвечают только за здоровье больных, за медикаменты, процедуры и оказание первой помощи, комнаты у нас не запираются, и если у вас что-то пропало, то вам не ко мне нужно обращаться, а в службу охраны.

Куколка разнервничалась вконец и от защиты перешла к нападению.

–  Да успокойтесь вы, ничего у меня не пропало.

–  Как же успокоиться, когда вы пришли и обвиняете, что я плохо за вашей комнатой смотрю. А я не обязана, мое дело - назначения...

Девушка всхлипнула, и я почувствовал себя одновременно тираном-извергом и полным идиотом. Надо было срочно чем-то отвлечь Ритулю, но единственное, что мне в этот момент пришло в голову, была нелепая смерть Фомича и обещанный, но так и не налитый чай с конфетами. Ладно, хоть что-то.