Фантом памяти

–  Ни в коем случае. Это другая методика.

–  И как, действует?

–  Это вы мне должны сказать. По моим ощущениям - действует, а как по вашим - не знаю.

Я прислушался к себе. Тошноты больше не было. И голова стала ясной, мутный песок, забивший ее, рассеялся. Впрочем, это могло быть результатом того, что я полежал и подремал. Наложение рук! Выдумает тоже. Шарлатанство одно.

Спустя два дня я уже не был так уверен в том, что это шарлатанство. Ужасающего вида синяки и кровоподтеки, которые я без удовольствия лицезрел в зеркале еще вчера, как-то уж очень быстро поблекли и съежились, отбитые места на теле перестали болеть после первого же сеанса, а после четвертого я чувствовал себя бодрым и сильным. Только душа болела. Остро, невыносимо и тягостно.

Елена проводила по два сеанса в день, сказала, что так надо. Сразу после него прощалась и уходила, не пыталась задержаться, не просила налить чайку и вообще ничем не обременяла меня. К концу второго дня я начал испытывать к ней нечто вроде симпатии, густо замешенной на благодарности. И потом, если "эта штука" (так я про себя называл метод лечения, применяемый Степановой дачницей) действует, то надо поподробнее расспросить Елену и использовать материал в очередной книге. Это могло бы стать неплохой "розочкой на торте".

Однако после четвертого сеанса, уже стоя в дверях, Елена сказала:

–  Тело ваше мы более или менее привели в порядок. Но душа у вас продолжает болеть. Вам нужно разобраться с тем, что с вами произошло в восемь лет. Это в вас до сих пор сидит и пустило такие глубокие корни, что вы не можете нормально жить.

Я похолодел. Возникло странное чувство нереальности и одновременно совершенно реального пребывания в страшной сказке.

–  А по-моему, я живу совершенно нормально, - искусственно бодрым голосом заявил я.
– Вы меня полечили, за что я вам бесконечно благодарен, и теперь у меня все в полном порядке.

–  Андрей Михайлович, - в ее интонациях появилась незнакомая мне доселе жесткость, - один из смертных грехов - это грех лжи. Не в том смысле, что вы обманываете других, это сколько угодно. А в том, что вы не хотите говорить правду самому себе. У вас не все в порядке, и живете вы не нормально. Перестаньте обманывать себя. Вы боитесь оказаться униженным и отвергнутым. Подумайте об этом. Если захотите, чтобы я вам помогла, - телефон вы знаете. Всего доброго.

Она ушла, а я еще долго сидел в холле на диванчике, ошалевший от услышанного. В восемь лет... Откуда она узнала? Тридцать шесть лет прошло, и я никогда никому не рассказывал об этом, но я и никогда об этом не забывал.

Весь следующий день я промаялся, пытаясь то работать, то что-то сделать на участке. И к вечеру не выдержал и позвонил Елене.

На этот раз она пришла не сразу, я прождал ее почти полчаса.

–  Послушайте, - начал я с места в карьер, - я не собираюсь перед вами исповедоваться и изливать душу. Чего я боюсь - это мое личное дело, и делиться с вами я не намерен. Но я был бы вам очень признателен, если бы вы объяснили мне, как узнали про тот случай, когда мне было восемь лет. Меня интересует только это.

Я говорил, неотрывно глядя в ее лицо, произносил заранее заготовленные слова и с каждой секундой все отчетливее понимал, что я сейчас ей все расскажу. Мне это нужно. И это не принесет мне никакого вреда, потому что она умна и поймет все Правильно, и не станет меня осуждать, упрекать, объяснять, что я был не прав. Она просто выслушает и поймет.

Так в мою жизнь вошла Елена...

И точно так же она вошла в нее второй раз, уже сейчас, когда я снова попал в ту ситуацию, которую она назвала экзистенциальной. Снова пьяные ублюдки, ищущие, кого бы обобрать и избить. И снова острое и четкое понимание того, что меня сейчас могут убить. А если не убить, то, во всяком случае, унизить, заставить испытать такую душевную боль, что лучше бы умереть сразу.

–  Почему ты ничего не сказала мне?
– спрашивал я, не переставая обнимать ее, словно боялся, что ее снова отнимут у меня.
– Ты видела меня каждый день, ты сидела со мной за одним столом, ты все знала и молчала. Почему?

–  А какой смысл говорить, если ты все равно этого не помнишь?
– ее рука все время гладила меня то по спине, то по плечу.
– Мало ли кто что тебе будет говорить, пользуясь твоим беспамятством. Ты бы мне не поверил, ты бы подозревал, что я просто сумасшедшая фанатка, которая решила подсуетиться и удачно втереться к тебе в доверие, а то и в постель. Ведь ты бы именно так подумал, я тебя знаю.

–  Да, - соглашался я, - я бы подумал именно так. Но каково же тебе было...

Я осекся, вспомнив некоторые детали. Например, как Мимоза расплакалась и убежала, когда я сказал, что не пришел на ужин, потому что ко мне приехала жена. Могу себе представить, каково ей было это слышать, ведь она нормальный человек и прекрасно понимала весь подтекст сказанного. И вообще она могла видеть, что каждый раз, когда приезжает Лина, я пропускаю или бассейн, или трапезу, а потом прихожу с таким выражением лица, какое бывает у сытого кота, нажравшегося дармовой сметаны. Уж ей-то, моей любовнице, отлично известно, какое лицо у меня бывает после занятий любовью. И она молча терпела это.

–  Но зачем, милая моя?
– я сгорал от стыда.
– Зачем ты так мучила себя? Зачем ты вообще устроилась в этот санаторий?

–  Чтобы быть рядом с тобой. А вдруг тебе понадобилась бы помощь? А вдруг мне удалось бы стать тем детонатором, который вернул бы тебе память? Или амнезия прошла бы, а рядом никого из близких. Так хоть я была бы под рукой. Ведь я знала, какие именно события ты забыл, и понимала, как больно тебе будет вспомнить об этом. Я должна была быть рядом с тобой в этот момент.

Да, тут она была права. Кроме нее, о моем унижении не знал никто. Я никому не рассказал. Поэтому никто не рассказал об этом мне самому, когда мое сознание, так удачно воспользовавшись аварией и травмой черепа, избавилось от неудобного воспоминания.

–  Это стоило тебе больших денег.

–  Я продала браслет, который ты мне подарил на Новый год. Этого хватило на три месяца.

–  На три месяца? Но ведь ты ушла из санатория раньше...
– Я вдруг вспомнил Бегемота. Он разговаривал с Еленой в парке санатория, а на следующий день она объявила, что заканчивает лечение. Что бы это значило? Мне стало муторно.

–  Меня попросил твой врач, Михаил Викторович.

–  О чем попросил?!

–  Чтобы я уехала. Он сказал, что в ходе длительных бесед с тобой выяснилось, что твое отношение ко мне и твои мысли обо мне как о соседке по столу мешают тебе сосредоточиться на воспоминаниях, которые необходимы для успеха его лечения. Что я являюсь для тебя раздражающим фактором. Одним словом, он попросил меня, чтобы я уехала из санатория.

–  Ничего не понимаю! Какие мысли?! Какое отношение к тебе, если я тебя забыл? Что за бред? Ты чего-то не договариваешь?