Фарги Падающая звезда
Шрифт:
— Боже… — Джерри отставил свой бокал и в отчаянии схватился за голову, но потом вдруг встрепенулся и с надеждой взглянул на Джона. — Но меня же видел Мелис! Вдруг он меня узнает?
— Мелис — это твоя проблема, — заявил тот.
— Да, моя… — сдался Джерри. — Ну и жизнь меня ждёт… Ни выпить, ни морду кому-нибудь набить… И женщин, небось, водить нельзя?
— Сюда — нет, — отрезал Джон с серьёзным видом.
— Ну и скотина же ты, малыш! — рассмеялся Джерри.
— Да не бойся, — улыбнулся Вейдер. — Ты же понимаешь, что это — лучший
— Точно, — усмехнулся Брай. — Душ всегда под рукой. Можешь вообще в ванне спать.
— Сейчас ты в лоб получишь, — фыркнул Джерри. — Ладно, уговорили. Но если я провалюсь…
— Не провалишься, — успокоил его Кристоф. — Мне тоже сперва казалось, что светская жизнь — это не для меня. Но стоит только начать, и пойдёт как по маслу. Из Пустынного Льва не так уж сложно переквалифицироваться в светского.
— А ты откуда знаешь?
— А он меня уже замучил всякими раутами, — усмехнулась я. — На Рокнаре половина портных на него работают.
— Она преувеличивает, — обаятельно улыбнулся Кристоф.
Джерри покачал головой и снова взялся за свой бокал. Огонь в камине уже не казался таким ярким, зато в окно лился нежный розовый свет разгорающегося рассвета. Я вдруг подумала, что вот сейчас близиться тот самый миг, когда закончатся девять суток, истёкшие с момента последнего жертвоприношения Фарги. Быть может, он ещё был бы здесь. Его душа витала бы над нами, он был бы рядом, видел бы нас, слышал бы наши голоса. Ведь он был здесь ещё недавно. Я вдруг поняла то, что должна была понять давно. Кристоф говорил, что только от самого Скайрейнджера можно получить информацию о его прежних инкарнациях. Значит, там внизу, в «камере обскура», он действительно был рядом, он показал мне то, что могло помочь нам закончить нашу работу. Он говорил со мной. И это не было безумием.
Алый свет, лившийся в окно, становился всё ярче, постепенно превращаясь в прозрачный свет солнечного утра. Мы сидели молча, и в этом молчании не было ни печали, ни сожаления. Я знала, что мои друзья, как и я, думают сейчас о нём, но на их лицах я видела улыбки. Наверно, именно этого он и хотел, чтоб о нём вспоминали легко и светло. Он терпеть не мог грусти и слёз.
— Что это такое? — вдруг вскочил Брай.
Он прислушивался к чему-то, и на его лице явно читалось смятение. Кристоф тоже поднялся и, прищурившись, произнёс:
— В восточном крыле.
— Что в восточном крыле? — нахмурился Джерри.
И в следующий момент, мы услышали отдалённый свист, похожий на завывание ветра, грохот опрокидываемой мебели, треск электрических разрядов.
— Студия! — крикнул Джерри и бросился к двери.
Мы выбежали за ним. Странный шум постепенно стихал, и к тому времени, как мы добрались до дверей студии, всё стихло. Джерри с зажатым в руках бластером
замер возле двери. Он вопросительно взглянул на Джона. Тот изящным движением извлёк из кобуры «Блекстарр» и кивнул. Одним ударом распахнув дверь, Джерри ворвался внутрь и замер.— Никого! — сообщил он. — Бог мой!
Последний его возглас заставил нас насторожиться. Джон вошёл следом и, осмотревшись, кивнул нам. В студии всё было перевёрнуто вверх дном. Так показалось мне сперва, но мгновение спустя я поняла, что такое впечатление создавали перевёрнутые и сдвинутые огромные кресла, раньше стоявшие у стен. Оба пульта и рабочее кресло были на месте. Рабочий терминал включён и над ним сияло голубизной полотно экрана с тёмной фигурой в центре. Я сразу же узнала ту, оставшуюся незаконченной картину Фарги. Но теперь она была закончена.
— Бог мой… — вслед за Джерри выдохнул Брай. — Это же…
Я услышала щелчок, словно кто-то нажал на пульте кнопку, включая звуковое сопровождение, и снова взглянула на картину.
Не знаю, что это было. Звучала ли эта волшебная музыка, слившаяся из прозрачного звона тончайших струн, вокруг меня, или это пела моя душа, узнавая руку и кисть Фарги, его манеру и его стиль. Смугло-золотой единорог с блестящей чёрной гривой пробивался из небытия и вторгался на безмятежное глубоко-голубое небо. Напряжённо изогнутая мощная шея, мускулистая широкая грудь, согнутые в ударе передние ноги с серебряными точёными копытами, разбивали хрустальную границу между мирами. И яркие глаза, чёрные и звёздные, как ночь Саади, озорные, диковатые, светящиеся счастьем и любовью, триумфально смотрели на нас. «Я вернусь! — смеющейся флейтой звучало вокруг. — Так и будет! Ждите! Я вернусь!»
Новый день разгорелся над островом Хюр, и белый силуэт Скалы Падающей Птицы снова купался в ярких лучах солнца. Пели птицы, и на цветах как бриллианты сверкали капли утренней росы. Мы вышли в сад Фарги. Нам не нужно было ничего говорить. Мы простились с нашим другом, ушедшим далеко. Мы простились, но в этом прощании была надежда на новую встречу. Он обещал, а значит, он вернётся. Может, пройдут годы и века, но этот освобождённый им от Зла мир снова услышит его смех, это солнце снова отразится в его ласковых глазах. И, может быть, тогда он придёт сюда уже не для того, чтоб сражаться и умереть, а для того, чтоб жить и учить людей любви и надежде.
Я брела по садовой дорожке, едва касаясь пальцами разросшихся розовых кустов, источающих благоухание и свежесть. Я смотрела на нежные, но так отважно распахнувшиеся навстречу солнцу и миру цветы, и вспоминала слова столь любимого им Хайяма. Слова, в которых как в зеркале отразились его душа, его жизнь и его любовь…
Будь всесилен как маг, проживи сотни лет,
В тёмной бездне веков не увидят твой свет.
Лишь в легендах порой наши судьбы мерцают.
Стань же искрою счастья средь этих легенд.