Фартовый чекист

В конце концов все детали были обговорены. Едва начало темнеть, Сидорчук со своими людьми и с подкреплением в составе Макарова, Данилова и Панченко отправились пешком к монастырю. Двое милиционеров, выделенных Пастуховым, верхом поскакали к дорожной развилке.

Участники засады договорились о порядке своих действий. В случае появления в ночное время на развилке подозрительного человека милиционеры его задержат и доставят в Веснянск. Если он опередит их и проберется в монастырь, то там его встретят чекисты.

Сидорчука немного беспокоила неопределенность ситуации, поэтому он посчитал нужным как-то объясниться с Макаровым. Тот с самого начала большей частью помалкивал, но при этом сохранял на плохо выбритом лице выражение глубокого скепсиса. Он жил в этом городке не первый год и был уверен в том, что ни монастырь, ни бродяги, туда наведывающиеся, не заслуживают ни малейшего интереса. Сидорчук попытался донести до него свои сомнения.

– Слушай, в этой истории мне и самому ничего не понятно, – начал он. – На ощупь идти приходится, вроде как вслепую. Но я уверен, что мы его найдем. Просто нужно подождать немного, примериться…

– Не знаю, чего ты тут ищешь, – сдержанно ответил Макаров. – Только мое мнение вот какое. Здесь за пять лет такого наворотили!.. В девятнадцатом вообще, говорят, мясорубка была – не приведи господи!.. Чуть не треть населения выбили. Ну, кого в самом деле в расход пустили, кто от голода, болезней помер, а кто и уехал неведомо куда. Твой приятель, я думаю, тем же путем отправился. Ничего не поделаешь, времена суровые, каждый к смерти готов должен быть. Хоть к своей, хоть к гибели товарища.

– Это все верно. Только ты Постнова не знаешь, – убежденно сказал Сидорчук. – Этот дьявол будто заговоренный.

– Так мы его на развалинах стеречь будем? – с еле уловимой насмешкой в голосе спросил Макаров.

Егор Тимофеевич не заметил издевки, почесал затылок и сокрушенно проговорил:

– Ты бы мне полегче вопрос задал! А вообще предупредить хочу. В монастыре у нас встреча с Ганичкиным назначена. Это в целях конспирации. Поэтому надо ребят предупредить, чтобы они его в виду имели. Он про нашу вылазку ничего не знает.

Макаров покачал головой и заявил:

– Да уж, если тебе ничего не понятно, то я начисто в ваших делах запутался. Но больше всего меня вот что смущает. Скажи, ты теперь как рассчитываешь, каждую ночь на этих развалинах проводить или только через раз?

Теперь Сидорчук уловил иронию в его словах и хмуро сказал:

– А это как получится. Надо будет, поселимся здесь, понятно? Меня не шутки сюда шутить отправили, товарищ Макаров.

Закончить этот интересный разговор они не успели, потому что к этому времени уже вышли за пределы города, и в сумерках перед ними замаячили щербатые стены монастыря. Сидорчук сверился с хронометром. Стрелки уже подобрались к десяти часам. Ганичкин мог появиться в любую минуту.

– Не шуметь! – приказал Егор Тимофеевич. – Занимаем позиции по углам монастыря, чтобы все подходы были под наблюдением. Ты, Чуднов, будешь на подхвате, вроде как проверяющий. Станешь обходить посты. Я сам пойду к могилам. Макаров со мной. Если со стороны появится кто-нибудь, сообщаете Чуднову, он дает знать мне. Ну что еще?.. При форс-мажоре действовать по собственному разумению. Стрельбы ни при каких обстоятельствах не открывать.

– Даже если он в моей шкуре дырку захочет провертеть? – с интересом спросил Чуднов.

– А ты ему шкуру не подставляй! – грубо сказал Сидорчук. – Ты в оба смотри! Мы с тобой для чего тут поставлены? Чтобы в оба смотреть. Ты операцию не срывай, ясно? Всякий, кто тут ночью объявится, мне живым нужен. Это, между прочим, всех касается, слышишь, Макаров?

– Ясно! – невозмутимо отозвался тот. – Только я бы так резко вопрос не ставил. Неизвестно, кого мы ищем, чего нам тут ждать, какая напасть может приключиться. Я бы так сказал – стрелять, но по ногам.

– Тогда мы точно кого-нибудь угробим, – мотнул головой Сидорчук. – С таким нашим настроем. Я приказал не стрелять, и точка! Кто нарушит – под трибунал пойдет.

– Тебе виднее, – не стал спорить Макаров. – Только как бы потом жалеть не пришлось. Тут место такое, с виду тишь да гладь, а обернуться может самым чудным образом. Уж поверь мне.

– Я тебе верю, – сказал московский гость. – А делать будем по-моему.

Они уже подошли совсем близко к стенам монастыря. От старого камня, нагретого за день солнцем, исходило ощутимое тепло, но у самой земли тянуло прохладой и запахом диких трав. Время от времени затевали свою песню сверчки, но тут же ее обрывали, словно чем-то напуганные. Луны не было. Крупные звезды все ярче высвечивались на темнеющем небе.

Сидорчук остановился, внимательно вслушался в ночные звуки, потом сказал вполголоса:

– Ну, пора. Значит, как договаривались. Расходитесь по местам. Чтобы тише воды ниже травы!.. Ты, Василий, циркулируй по периметру, чтобы все под контролем держать. Особенно приглядывай за той стороной, которая к роще. Там в стене калиточка имеется, через нее тропинка проложена. Вот за ней особый пригляд нужен. А мы с Макаровым потихоньку на могилки здешние отправимся. Там у меня встреча должна состояться. Ну и вообще по двору пройдемся. Может, что интересное найдется. Если какая тревога возникнет, кукушкой кричите. Мы будем знать, что свои…

Маленький отряд быстро рассыпался в сгущающейся темноте. Сидорчук прошел в ворота монастыря и направился к кладбищу, подозрительно оглядываясь по сторонам. Несмотря на свой собственный запрет применять огнестрельное оружие, он не убирал ладонь с рукоятки верного маузера.

На первый взгляд беспокоиться было не из-за чего. Вокруг царила тишина. Ничто не выдавало близкого присутствия человека. Похоже, Ганичкина ждать сегодня не стоило. Сидорчук покачал головой. Этот неуправляемый упрямый жандарм сидел в его душе, точно корявая заноза.

«Черт его знает, какая такая от контрреволюционного элемента может быть польза нашему делу, – подумал он с неудовольствием. – Когда все образуется, буду настаивать, чтобы Ганичкина досконально проверили и отстранили. Невозможно, чтобы такой враг оставался за твоей спиной. Он должен находиться по другую линию фронта, сидеть в чужом окопе. И разговор с ним может быть только один…»

Как всегда, думая о Ганичкине, Сидорчук пришел в состояние крайнего раздражения. Особенно злило его вот какое обстоятельство: он никак не мог толком припомнить, чем именно навредил делу бывший жандарм и какие претензии ему можно предъявить. Мысль о том, что в первую ночь в него самого стреляли по наущению Ганичкина, была все-таки притянута за уши. Егор Тимофеевич в нее уже давно не верил.