Фартовый чекист

– Я те пристрелю! – Егор показал ему кулак. – И так уже!.. Ганичкина кто-то из наших ведь приложил. Вполне возможно, что и ты это был, значит.

– Может, и я, – подумав, сказал Чуднов. – А кто же знал, что он с этими окажется? Ты сам-то, Егор Тимофеевич, имел их в виду?

– Да откуда! – махнул рукой Сидорчук. – Кабы имел, глупость такую не заварил бы. Я и про предателя этого ни сном, ни духом не ведал.

«Конечно, я приказ получил, но всему есть границы, – подумал командир группы. – Замену просить буду. Не по зубам мне этот орешек. У меня направление – врагов революции бить, а не следы вынюхивать. Это Ганичкин был мастер на такие дела, и тот теперь из строя вышел. Нет, пускай специалиста присылают, а мне… Опять же Постнов, – спохватился он. – Кто его лучше меня знает? Если вдруг такое случилось, что встал он на кривую дорожку, пожалуй, только я и смогу ему всю правду выложить. Нет, конечно, скажут и другие, но выслушает он одного меня. Получается, нельзя мне это дело бросать. Опять же Смагин… Из Саратова сюда махнул, надо же! Не сразу ведь прознал, а уже когда тут все вверх дном пошло. От кого же он в Саратове про бриллианты услышал? От Постнова? От Якова? Но каким образом? Нет, голова кругом идет!.. Неужто в Москве думали, будто я приеду, и мне все тут как по щучьему велению выставят?»

– Где встать, Егор Тимофеевич? – спросил, притормаживая, Егоров. – Или прямо в ворота?

– Колеса дырявить? Тормози тут! – распорядился Сидорчук. – Чуднов – со мной, а вы здесь наблюдайте. Каждого подозрительного останавливать и мне пред ясные очи! Все понятно? Пошли, Василий!

Размеренным шагом они вдвоем направились к воротам. Ничто не предвещало беды. О ночном побоище напоминали только свежие щербины от пуль на кирпичной стене. По прихоти судьбы обитель, которая предназначалась для мирных трудов и молитв, сделалась вдруг ареной кровавых схваток и оставалась ею до сих пор.

Сидорчук всегда чувствовал себя неуютно, попадая в церковь или общаясь со служителями культа. В этом монастыре ему было и того хуже. Здесь таилась какая-то особенная черная сила, которая будто давила на мозг и заставляла сердце биться в два раза чаще. Между тем вокруг мирно светило солнце, горели золотым блеском головки одуванчиков, трепетали молодые листья на деревьях, щебетали в кустах птицы. Но что-то будто отпугивало от этого места людей, по крайней мере обычных, не злодеев, ищеек и прочих авантюристов. Монастырь в светлое время суток выглядел совершенно заброшенным и безлюдным.

Именно об этом подумал Сидорчук, заходя под арку ворот монастыря, но тут же увидел мальчишку, сидящего в десяти шагах от него на куче щебня. На вид лет двенадцать, не больше. Он был бос и плохо одет. Рубаха и штаны, перепоясанные веревочкой, представляли собой живописный набор прорех и непонятно как держались на его тщедушном загорелом теле. Огромная фуражка с оторванным козырьком сползала мальчишке на нос. Он то и дело сдвигал ее на затылок, чтобы она не закрывала обзор.

В руках мальчишка держал обструганную палку, которая, видимо, должна была изображать трехлинейную винтовку. Он целился из нее в разные стороны, прищуривал хитрый глаз и щелкал языком, производя звуки, отдаленно напоминающие выстрелы.

Сидорчук окликнул его, предполагая, что мальчишка испугается и ударится в бега. Но тот повел себя совершенно иначе. Он спустился с кучи камней и степенно направился к чекистам, положив свое ружье на плечо. Оборванец подошел совсем близко, задрал голову и принялся внимательно рассматривать Сидорчука с Василием. Фуражку при этом ему пришлось удерживать рукой, иначе она непременно оказалась бы на земле.

– Как тебя зовут, парень? – спросил Сидорчук.

– Меня? Я Данила, – сообщил мальчишка. – А вот ты, должно быть, Сидорчук Егор Тимофеевич, да? Мне сказали, здоровенный, в ремнях и с маузером. Так это ты, что ли?

У борца революции глаза полезли на лоб.

– Ты откуда меня знаешь, пострел? – пробормотал он недоверчиво. – И маузер углядел, понимаешь!..

– Маузер не муха, издаля видать, – снисходительно растолковал мальчишка. – Так говори, Сидорчук ты или нет?

– Да, я это, – кивнул Егор Тимофеевич. – А ты сам-то кто таков будешь? Зачем я тебе нужен?

– Есть дело, – уверенно заявил Данила. – Только вперед говори, у тебя махорка есть? Без нее не скажу ничего.

– Вот это да! – возмутился Чуднов. – С виду форменная сопля, а рассуждает! Махру ему подавай! Да ты знаешь, кто мы такие?

– Прекрасно знаю. Из ГПУ вы, – строго произнес мальчишка. – Господи, помоги убежать, значит. Только без махры я говорить ничего не буду, даже не надейтесь. И вот еще что… Буденовку бы мне, а, товарищ Сидорчук?.. Со звездой!

– Вот тебе раз! – растерянно проговорил московский гость. – Да ты, брат, на ходу подметки режешь! Только мне любопытно, кто же тебя к нам подослал, нарисовал мой портрет?

– Человек один, – ответил Данила. – Он мне и еще кое-что дал. Для вас. Так как насчет курева-то?

– Василий, есть у тебя махра? – спросил Сидорчук, который был донельзя заинтригован происходящим. – Дай парню, раз ему так приспичило.

Чуднов поколебался, вытащил из кармана кисет, вручил его мальчишке и заявил:

– Так и быть, держи. А буденовку мы тебе дать не можем, потому что нету у нас. Поехали с нами в город, там договоримся.

– Ага, – деловито сказал Данила, пряча кисет за пазуху и доставая оттуда листок бумаги, сложенный вчетверо. – Поедем. Только письмо сразу прочитайте.

Сидорчук с недоумением взял протянутый листок, развернул и стал читать, шевеля губами.

Твердым почерком на листке было начертано:

«Егор! Нам обязательно надо поговорить с глазу на глаз. Жду вечером на заброшенной мельнице. Это в десяти километрах вниз по реке. Местные знают. Приходи один. Ради старой нашей дружбы. Я все объясню».

Сидорчук почувствовал, как по спине его будто прошелся морозец. Он невольно вскрикнул.

– А? Чего? – Чуднов сунул нос в письмо.

Сидорчук смял листок в пудовом кулаке, ошалелым взглядом повел по сторонам.

– Пацан где? – выдохнул он.

Но мальчишки уже и след простыл.

Глава 15

Мотор автомобиля урчал ровно, точно насытившийся зверь, и это обстоятельство заметно радовало невозмутимого Егорова. Он весело крутил рулевое колесо и зорко посматривал на дорогу, которая петляла так же часто, как река, вдоль которой она тянулась. Яркий свет фар то и дело выхватывал из темноты верхушки кустов, казавшиеся посеребренными. Тогда Егоров сбрасывал скорость и снова входил в поворот. Ночные бабочки огненными вспышками летели навстречу, бросались на переднее стекло и гибли десятками. Постепенно русло реки выровнялось, прямее сделалась и дорога, ехать стало веселее. Вскоре Сидорчук скомандовал остановиться, зажег фонарь и полез за картой, которую ему дал Черницкий.

Затея с мельницей категорически не понравилась начальнику районного отдела ГПУ.

– Западня это, Сидорчук! – сказал он без колебаний. – Учитывая, что тут вокруг тебя все эти дни творится, я нисколько в этом не сомневаюсь. Будешь дурак, если пойдешь туда один.

– Пойду, – упрямо сказал на это Сидорчук. – Тут совсем другое.

Объяснять Черницкому свои сомнения и надежды Егор Тимофеевич не собирался, хотя правоту в словах нового товарища видел. Опасность, разумеется, существовала, но она, по мнению Сидорчука, была ничтожна. Правильнее сказать, что он в нее не верил. Не хотел верить. С самого утра его охватило какое-то необычное волнение, да так и не отпускало в течение дня. Не мог же он рассказывать Черницкому и об этом тоже. Это касалось только его самого.