Фарватер Чижика

Спиртного не было.

— Это я постарался, — самодовольно сказал Женя. — До полуночи, сказал, ни-ни.

Правильно сказал. Никаких неприятных происшествий быть не должно! Нет, конфликтов мы не ждём, в Каборановске бурденковцы почти за своих, но, во-первых, «почти» — оно и есть почти, а во-вторых, водка и своих ссорит. Потому и наряды милиции, отсекающие видимо пьяных, и отсутствие водки в магазинах с самого утра, и прочие меры предосторожности. Видно, и тут Андрей Николаевич распорядился.

— А в полночь наши тяпнут по сто, по сто пятьдесят в тесном кругу — и по автобусам. Во избежание. Пусть видят высокую моральную силу студентов-бурденковцев!

— А чего тяпнут-то? — спросила Ольга.

— Дамам вино, джентльменам водка. По бутылке на четверых.

— Поди, «Экстра»?

— Ну да, «Экстра». Нормальная водка. Кстати, Паша сказал, что «Экстра», что была у нас на столе, не та, что в магазине, а из особого цеха. Спирт «Люкс», и всё такое.

— Да ну?

— Божится, что так. Люди видят — начальство пьёт простую водку, значит, не оторвались пока от народа. Такая вот хитрость.

И очень может быть. Леонид Ильич курит сигареты «Новость», по восемнадцать копеек пачка. Дёшево и сердито, по-народному. Чтобы граждане видели и чувствовали: это свой, простой, советский. Но сигареты для него делают из американского сырья: табак, бумага, фильтр.

— Но ты-то пил, как скажешь, хороша водка, нет? — спросила Лиса.

— По мне, так нормальная водка. Я других водок и не знаю толком, я и простые водки пью редко. Не дегустатор. С чем сравнивать-то?

— И не сравнивай! Мы как-то в Ливии спирт разбавленный пили, наши, и немцы всякие, американцы и прочие шведы. Все остались премного довольны. А спирт у них так себе. Хуже советского, — поделился я.

К нам подходили ребята, и девчата тоже подходили. Говорили о пустяках. Из нашей группы были еще Шишкин и Зайцева, остальные с бору по сосенке. Студенческое братство потихоньку расползается. Естественный процесс. Кто-то женился, кто-то и детьми обзавелся, кто-то вообще… Пятый курс — он такой. А на шестом и вовсе всё перемешается. Хирурги направо, гинекологи налево, терапевты стоят смирно. Сеня в гинекологи пойдет, Шишкин в хирурги, остальные сомневаются и думают — где и кем они будут. Или плывут по течению: куда Родина пошлёт. По распределению.

Родина посылает разно. Кого-то близко, в ординатуру или на кафедру, а кого-то и очень далеко.

— Пора плясать и веселиться, — объявил товарищ Савтюков.

И все пошли плясать и веселиться — в вестибюль. Он тут обширный, вестибюль, есть разгуляться где на воле.

Музыкой заведовали местные ребята. Ансамбль «Пряники». И наши медпунктовцы возрадовались — теперь-то и они могут отдохнуть под музыку. Счастье-то, счастье, вот оно, рядом!

Общее веселье. «Шизгара» по-прежнему пользуется успехом. Все скачут, одни мы не скачем.

Пора. Сашка пошел к «Пряникам», поговорил о том, о сём, и махнул рукой — идите, мол.

И мы пошли.

Три дня репетировали. Немного, но мы уже пятый год поём вместе. Научились. А тут девочки захотели спеть на публике. Возникло такое желание. Ну, возникло и возникло. Споём. Девочкам это полезно.

Гитары незнакомые, и, честно говоря, средненькие, но не в струнах дело. Играли вдвоем, я и Сашка. Сашка на басах, я — соло. Бедненько, да, зато голоса не заслоняет. Выбрали две песни. Одну — из «Пустыни», Лорка в переводе Цветаевой. Другую — «Отель Калифорния».

Мы старались. И получилось хорошо. Для Каборановска.

Получили причитающиеся аплодисменты, и даже более того, вернули инструменты и отправились на место.

Паша Пахтюженский тоже сказал комплимент, ну, он-то знает, на что мы способны. Сказал и то, что нас приглашают в Замок.

— Кто приглашает?

— Мы. То есть Листвянский в первую очередь.

Да, отсутствует Дракон. В былые времена вес имело только слово Кузнецова.

— Мы устали. Отдохнем до полуночи, да и поедем назад.

— Это не надолго. Не пожалеете, вот увидите. Сюрприз!

Девочки до сюрпризов охочи. Да и мне любопытно, что за сюрприз подготовил Николай Николаевич. Думаю, и сам Стельбов к сюрпризу руку приложил. Ну, хотя бы пальчик.

И мы поехали: я с девочками, понятно, на «ЗИМе», а Пахтюженский — на «Уазе», с майором и сержантом. Берегут.

Ехать недалеко, но в гору — Замок на возвышенности. Не очень большая возвышенность, но всё же. Дорога, впрочем, чистая, гололёда нет, а резина зимняя, цепкая. Поднялись без одышки.

Перед Замком — «Чайка». И пара милиционеров. Вот и сюрприз!

— Папа приехал, — сказала Ольга.

Точно, он.

У входа милиционер посветил фонариком мне в лицо. Узнал, не узнал — с чего бы ему меня узнавать, — но пропустил всех. Может, и потому, что сопровождавший нас майор сказал:

— Свои.

А за порогом нас встретил новый директор, Зуев. Который не Дракон.

— Добро пожаловать еще раз. Позвольте проводить, показать наши владения.

Кузнецов бы сказал «мои владения».

— В Замке оказались помещения, которые не использовались много лет. Я бы даже сказал, много десятков лет. Нашли немало интересного. Очень интересного, очень. Пока не сообщаем широкой общественности, рано, но… Увидите, в общем, — интриговал нас директор.

Что же такое они нашли?

В Замке я был, раньше, при Кузнецове, но видел самую малость. На первом этаже были заняты под нужды завода едва ли половина помещений, а второй и третий этажи были закрыты до лучших времен.

Похоже, лучшие времена наступили.

Зуев провёл нас в столовую. Не заводскую столовую, а столовую Замка. Большую. Старая, даже старинная мебель. Потолок орехового дерева с различными картинами на библейские сюжеты. Стены обшиты темными панелями. То ли дуб, то ли чёрное дерево, я не знаток, да и не разглядишь в полутьме. А полутьма — потому что на длинном столе стоят три шандала, каждый на три свечи. Свечи горели — и всё. Девять свечей на зал — совсем немного.

Но ведь сто лет назад так и жили. Даже восемьдесят лет назад, когда был построен Замок. Электричество появилось только в девятьсот седьмом. Маленькая электростанция, на десять киловатт, и не думаю, что повсюду сияли лампы Эдисона-Свана в тысячу свечей. И в сто свечей вряд ли. Видел в музее политехнического института «лампочку Ильича», двадцать второго года. Небольшая, цилиндрическая, десять ватт, восемь свечей. Сумрачно жили до революции. Даже богатеи — сумрачно.