Фашист пролетел
Шрифт:
Задолго до прощальной речи против бесполого соцреализма, которую закончил он стихами Федора Михайловича про таракана. После чего выпил и, пытаясь удержать, схватился за скатерть, которой и накрылся, приложившись затылком о ковровую дорожку: по ней, бордовой, как бы отнявшись, волочились за ним, утаскиваемым с поля боя посуды, собственные ноги в новеньких чешских штиблетах - узконосых и с узорами.
– Одного не понимаю, - в винном отделе делится Адам.
– Откуда мамаша знает, о чем мы говорили? Не под столом же у нас знакомые ее сидели. Может, Мазурок внесет нам ясность...
Он внес.
Но
В олимпийских тренировочных со штрипками на босу ногу, вступивший в фазу тучности, но все еще здоровый мужик, он открывает и набычась смотрит на них - ссутуленных, чтобы бутылки не проступали.
– Дружки? Входи. Давай, давай! На ловца и зверь, как говорится. Эй ты, гуляка? Собутыльники явились.
Младший Мазурок в таких же олимпийских, но только зримо павший духом.
– Очная ставка, что называется... Ну, сын, держи ответ. Кто превратил мою библиотеку в избу-читальню?
– Я не превращал...
– А Библию кому давал на вынос? Коран-Талмуд? Платона-Кафку? Гароди-не-городи? Прочих антисоветчиков сугубо для служебного употребления?
Глаза Мазурка-младшего увиливают ото всех.
– Мужества не хватает?
– Но я же, - сипнет горлом Александр...
– Я же всегда все возвращал?
– Так.
– Из кармана олимпийских чужой и грозный отец достает бумажку и дальнозорко взглядывает.
– Андерс, значит, по фамилии.
Александр молчит.
– Но гражданин советский?
Он опускает глаза. Ступни с мослами попирают светлый лакированный паркет.
– Кафки, значит, почитатель? Ну, погоди...
– Старший Мазурок уходит в глубь квартиры, а вернувшись, с размаху прибивает к мрамору знакомый черный томик.
– Вот тебе Кафка. Только больше сюда не приходи. Хаусфербот!
Хлопает дверь салона. Мазурок-младший крупно вздрагивает.
– Б-батя тебя спас. Хотели дело шить.
– Кто?
– Комитетчики.
– Какие комитетчики?
– Не понимаешь? Чекисты. Их там был полный ресторан.
– Так юбилей у них прошел. По-моему, в декабре? Сорок Седьмая Годовщина?
– Если бы юбилей, тебя бы просто отпиздили в сортире и выкинули на проспект. Ты операцию сорвал им.
– Я?
– А кто?
– выпрыгивает зверем старший Мазурок.
– Кто против возникал?
– П-п... против чего?
– Основ! На чем стоим! Кто цэрэушницу на танец приглашал? При этом еще брал за жопу? Обер-шпионшу?! Кто нахлестался и устроил отвратительный дебош? Кто заблевал оперативное пространство? Сын мой долдон? Для этого он хорошо был порот в свое время! Этот тихушник?
– Адам отступает, прикрывая шляпой грудь с бутылкой.
– Или щелкунчик ваш? Мальчик с Гадким Лебедем? Нет! Все за зубами язык держали, ты один молол что на уме! Ты мне скажи, откуда? Откуда столько дури у сына отца, погибшего при исполнении? Мне пленку прокрутили, ушам не верил! Это же просто архискверный Достоевский! Про материальный ущерб не говорю. Скажи спасибо, что счет не предъявили. Жизни б не хватило расплатиться. Это же сколько денег государственных в трубу! А труд? А труд людей на страже? Бессонные их ночи? Так что не спрашивайте, кто? Вы, гражданин Андерс Александр Александрович, к вашему счастью по году рождения еще не совершеннолетний. Вы и убили-с. Да-да. Не ожидали? Мы тоже классиков могём. Только
И пальцем к выходу.
В зеркале лифта Александр себя не сразу узнает. Потом говорит:
– Забыл путеводитель.
– Какой?
– По этой жизни... Кафку.
"Мiцное" распивают, сидя на поваленном кресте. Алкоголь не согревает. От камня холод проникает прямо в сердце. В часовню сквозь выбитые витражи влетают снежинки. Сугробы изнутри до самых надписей, среди которых удивляет вдруг:
Я избрала тебя, мой ангелок
Именно так. Без восклицательного знака.
Адам откашливается.
– Не хотелось бы сейчас об этом, но...
– Но что?
– Видимо, в Москву я не поеду.
Поперхнувшись вином, в кашле заходится Александр. Хлопнуть по спине товарищ верный не решается, поскольку под ночными пытками он сдался. Пошел на сделку с матерью. Он поступает здесь, она устраивает сдачу на аттестат экстерном.
– Год сэкономлю. Представляешь? Как сесть в машину времени.
– А потом?
– Здесь тоже можно жить. Тем более с машиной.
– Времени?
– Вот, одарила, - вынимает он ключи.
– Отцовская "Победа".
– За пораженье сына?
Тут, скорее, случай, когда пораженье от победы отличать не должно. Сам согласись? Москва проблематична - особенно при том двойном наплыве одиннадцатых и десятых, который будет через год. К тому же Москва, она для русских. В первую очередь. А тут верняк. Тут я - национальный кадр. Тут все свои. То есть - ее, конечно...
Александр хмыкает.
– Что?
– Заголовок разоблачительной статьи. "В машину времени - по блату..."
Не то, чтобы блат, просто возможности... Просто невозможно не воспользоваться. Основная нагрузка при этом, конечно, на него, Адама. К лету надо вбить в мозг программу за полтора года. Выпускные экзамены. Вступительные... К стулу себя привяжет. Видеться, конечно, так часто не придется... Но, конечно, если интересный фильм...
Александр, допив, подавляет желание разбить бутылку. Оставляя ее в сугробе промышляющим на кладбище старушкам, он поднимается с креста. Отряхивается.
– Куда ты? Воскресенье, посидим?
– Чего там, жопу отмораживать. Все ясно...
Надгробье на главной аллее вдруг показывает из-под снега нездешний шрифт. Он проваливается коленом, расчищает надпись:
Член миссии ЮНРРА Ruth Waller
Рут С. Уоллер
Родилась 19 августа 1921 г. в США - Калифорния
Умерла 4 августа 1946 г. в...
Адам за спиной молчит. Не поднимаясь, Александр демонстративно снимает шапку.
Через решетку на улицу он пролезает первым.
И налево.
Прочь от Центра!
Идет и всхлипывает. Потом, продолжая думать о бедной Рут, которая не вернулась из зажопья, начинает повторять:
– Спеши вниз... спеши вниз...
За Домом культуры Стройтреста № 1 навстречу вырастают дымы, к ним добавляются трубы заводов и фабрик. Там, в районной библиотеке, тысячу раз попадался в руки этот переводной роман, который из-за названия он каждый раз отбрасывал: "Спеши вниз".
Глаза у переезда отмечают на столбе иронию предупредительной жестянки "Сэкономишь минуту - потеряешь жизнь!"