Fata Morgana

«Остерегайся слов… Пусть нас чарует речь…»*

Мысль изреченная есть ложь…

Тютчев.

Остерегайся слов… Пусть нас чарует речь В устах вождя, пророка и поэта; Пусть мысль свою мудрец спешит в слова облечь, Чтоб эта мысль не умерла для света, — Но сердце ждет тепла… Немым очам дано Его согреть; а речь — ненужный лепет. У сердца — свои язык: без слов поймет оно И трепетом откликнется на трепет. Слова так вкрадчивы: на них сеть лжи печать; Они придут, чтоб чувства затуманить. Словами так легко встревожить, испугать… Не надо слов: словами можно ранить.

Гранада [3]

На праздник солнца в этот день погожий Я был сегодня в мир широкий зван; И надо мной, с драконом древним схожий, Высоко в небе шел аэроплан… [4] Кругом тот мир, родной мне, где я дома, Где это солнце радость в душу льет, Где гордость сердцу потому знакома, Что в небе реет дерзкий самолет! И я смотрел, не опуская взора, На вольных птиц, на этот полукруг Синевших гор, где дальний гул мотора То нарастал, то замирал…И вдруг — Открылась дверь церковного притвора, И я, пришелец, в глубь иных времен Иду один под сводами собора, Средневековьем вновь заворожен. Да, предо мной собор моей Гранады, Где каждый камень мне давно знакомь, Где памятны тяжелые лампады И стройных арок стрельчатый излом… Я узнаю весь храм многоколонный! В цветные стекла льется свет, и глаз Чарует снова кроткий лик Мадонны, Которой здесь молился я не раз… А в Королевской мраморной Капелле, Где погребен Католик-Ферлинад, У их могил, ему и Изабелле [5] , Кладу поклон я, как испанский гранд [6] , И ухожу… Под сводом внешних арок В прохладный сумрак погружен портал; Но дальше свет так нестерпимо ярок, Что воздух весь от зноя трепетал! И в этом блеске по ступеням храма Ко мне идут — за ними я следил — В мантилье белой молодая дама И юноша во всем расцвете сил. Но почему же с губ моих невольно Ревнивый вздох сорвался? Почему, Пусть на мгновенье, сердцу стало больно? И в этот миг, что вспомнилось ему? Где мы встречались, я и эти двое? Их черная ко мне шагает тень, А их одежды, в самом их покрое, Так непривычны взору в этот день… Кто эти двое? Зорко и пытливо Со странным чувством я смотрю на них: На девушку с осанкой горделивой И на него… Кто он? Ее жених? Они все ближе… Точно околдован, Я не могу припомнить до конца, Но сознаю, что я Судьбой с ним скован, Что помню я черты ее лица!.. Замедлив шаг, с поклоном я учтиво Даю дорогу девушке и жду; А юноша проходит торопливо И, тень свою отбросив, на ходу Кладет ее у ног моих на плиты… Она с моей сливается в одно, И мысль мелькает: точно так же слиты, И наши жизни — две в одно звено. Я оглянулся… Он, я вижу, тоже Мне бросил взгляд при входе в самый храм. Его лицо так на мое похоже! Блеснула мысль: но это я, я сам! ……………………………………… Не может быть! Мне снится! Что со мною? Судьба, я знаю, позволяет нам Пройти лишь раз дорогою земною От прошлого к грядущим временам… А я, живой, преодолев преграды, Свой след вплетая в сеть минувших встреч, У врат собора, здесь, в стенах Гранады, Свой прежней путь как мог я пересечь? Невольный страх… Но, если страх возможен В моей груди, — я все еще живу! Двоится жизнь, и разум мой встревожен: Двойник и я, мы оба — наяву! Я помню… да! Разгром постиг Армаду [7] , И, чудом спасшись с нашим кораблем, Я возвратился, раненый, в Гранаду, Обласканный за службу королем… И, вот, я вновь с невестою моею — Нас обручил старик Филипп Второй [8] , Но памяти поверить я не смею, Не смею верить сказке колдовской! Я — в двух веках! Сошлись чудесно вместе С грядущими былые времена… Сейчас я здесь… Я обручен невесте, И доля счастья щедро нам дана… И мне ли жить опять анахоретом? Вернусь ли я в тот мир, совсем иной, Покинув все, что дорого мне в этом, Забыв все то, что было здесь со мной? Кто даст ответ? Меж миром тем и этим Прошли столетья: триста с лишним лет [9] ! Мы, смертные, на это не ответим… Прошли века? А если… если нет? ……………………………………. Иду и знаю: вновь за темным бором Сейчас увижу мост, а за мостом Дорогу нашу, где — над косогором — Стоить родной, такой знакомый, дом…

3

Даты, позволяющие установить приблизительно эпоху описанной здесь обратной реинкарнации.

4

По признаку аэроплана, начало поэмы может быть отнесено к началу второй трети двадцатого века, когда полеты аэропланов стали обычным явлением; скажем, к 1937-му году.

5

Король Фердинанд Пятый (1452–1516) и Королева Изабелла (1451–1504), оба погребены в Королевской Капелле, примыкающий к собору Гранады, открытому для служб в 1561 г.

6

Титул испанского гранда утвержден королем Карлом Первым в 1520 г.

7

«Непобедимая Армада» была отправлена к берегам Англии королем Филиппом Вторым в 1588 году и была разгромлена британским флотом и бурями.

8

Король Филипп Второй родился в 1527 году и умер в 1598 году.

9

Относя время описываемой в поэме обратной реинкарнации, скажем, к 1589 году, т. е. за десять лет до смерти короля Филиппа, мы видим, что до 1937 года должно было пройти 348 лет, так что указание на это в поэме не противоречит сказанному.

Отшельник

Донесу я святое знамя До скалистых крутых вершин, Чтоб мечты золотое пламя Не потухло во мгле долин. В это пламя я верить буду И согреюсь его теплом, Но и смерти благому чуду Поклонюсь до земли челом. Стану мудрым, подобно змею, На любовь наложу табу И по звездам ночным сумею В небесах прочитать Судьбу. А когда, одинок, я лягу И в предсмертном своем бреду, Припадая к святому стягу, За мечтой золотой уйду, — Будет ждать только чахлый ельник Над заросшей давно тропой, Что песок, где ходил отшельник, Захрустит под его стопой.

Памяти Артура Шопенгауэра

Y no saber adonde vamos, Ni de donde venimos.

R. Ruben Dario.

Мы брошены в мир иллюзорный, Слепая нам воля дана, И разум, ей рабски покорный, И жизнь, как видения сна… Судьба, чтобы сны были краше, Дала нам в любви талисман: И тело безумствует наше, А душу чарует обман. В любовном пожаре сгорая, Наш разум доверчив и слеп; В погоне за призраком рая, Что ждет нас? Блаженство иль склеп? Поверив душой вероломству, Мы — только звено на пути, И долг наш — от предков потомству Преемственно жизнь донести… Мы жаждою знанья томимы… Нам горько, в бессильи своем, Не ведать, откуда пришли мы, Не ведать, куда мы идем!

Разрыв

В грозе и буре прозвучало Неумолимое — «прощай!» Мы у конца… Его начало Короной гнева увенчай! Мы много слов сказали оба; Но только тихое — «прости!» Не будет сказано… И злоба Закроет к счастью все пути.

Бред

— Я бредил, доктор? Правда, что зарница Сверкнула здесь, как молния в плену?.. Пустите, доктор! Я бегу к окну: Смотрите, там уходят в вышину В прозрачном небе призрачные лица! Но чьи они? Тех, встречных на пути, Чьи взоры в душу заронили смуту, Скользнув по мне, как змейки искр по труту? Тех, что сошлись со мною на минуту, Пройдя в толпе живыми во плоти? Да, это те, с кем в прошлом наяву Я вместе шел дорогою земною… Я знаю всех! Ведя стезей одною, Судьба связала каждого со мною… Их больше нет… А я? Еще живу? Как много лиц! Я тщетно их считаю… Они уйдут, как стая белых птиц; Но я найду их за кольцом зарниц И где-то там, у неземных границ, Влечу, как свой, в их реющую стаю…

«Мир пред тобою поднимет забрало…»

Мир пред тобою поднимет забрало, Если ты понял, что мир — это… ты: Видишь, что к вечеру Время устало? Слышишь, что жаждой томятся цветы? Помни, что в нежности кроется жалость: С чуткой заботой цветы напои! Время, и то пожалей за усталость: Время считает минуты твои… Нежность вливает, врачуя печали, В скорбную душу целебный елей… Всех тех, что жаждут, томятся, устали, Даже себя самого — пожалей!

Надежда

Мы не живем: надеемся и ждем, Что жизнь придет… Кто научил невежду Избрать себе, в безумии своем, Подругою лукавую надежду? Желанными посулами прельстив, Она манит улыбкой лицемерной, И вкрадчивый, влекущий шепот лжив… О, горе тем, чье сердце легковерно! Слепцы идут… Кровоточат ступни; Спадают с плеч, в лохмотьях, их одежды… Как горько знать, что золотые дни Ты расточал за поцелуй надежды.

Ноктюрн

Вечерний ветер плачет в деревушке, Осенний дождь стекает с ветхих крыш… Нам холодно в нетопленной избушке, Где целый день в углу скребется мышь. Растопим печь! Принес сухих поленьев; Развел огонь… Дрова горят… Тепло! Свежеет память: цепью ржавых звеньев Стучится время в мокрое стекло. Еще кой-где, беспомощно и сине, Приникло пламя, крадется, как тать, И стелется по мертвой древесине, Чтоб, ярко вспыхнув, вновь затрепетать. — «Задумался? О чем же?» — прозвучали, Нежданные, слова моей жены, Как будто шли из заповедной дали, Где наяву я видел чьи-то сны… — «О чем?.. О том, что суждено Судьбою Мне было в жизни путь твой пересечь, Что я — твой муж, что дома мы с тобою, Что для тебя топлю я нашу печь; Что я сижу и думаю о многом, Смотря в огонь из полутемноты; Что в непогоду в домике убогом Все как-то веришь в смутные мечты… О чем еще? О том, что свет был шире, Когда впервые древний человек Бродил в суровом и враждебном мире И жил в пещерах по теченью рек; Что были с ним его жена и дети; Что сызмала отважен и хитер, Он на заре былых тысячелетий Умел разжечь для женщины костер; Что ночью часто вход в свою пещеру Он караулил, прислонившись к пню, И отгонял дубиною пантеру, Вдогонку ей швыряя головню… Еще о том, как, воротясь с охоты, Он отдыхал у жаркого огня И вспоминал домашние заботы И мелочи пережитого дня; Что вился дым над пламенем зубчатым, Когда он думал о своих лесах, О смертном бое с мамонтом косматым, О вещих знаках в грозных небесах… …………………………………………. У нас тепло… Мы дома, золотая! По-прежнему скребется где-то мышь; Вечерний ветер плачет, пролетая; Осенний дождь струится с ветхих крыш»…

«Я шел к собору встретиться с тобой…»

Ultima, forsan…

Надпись на церковных часах

Я шел к собору встретиться с тобой, Ускорив шаг при входе в сад соседний. Где мы нежданно встретились намедни; И, услыхав часов церковных бой. Я знал, что ты выходишь от обедни… Который час? Над стрелкой часовой Блестел ответ: «Быть может, твой последний»…

«Так уезжают: в три ряда…»

Так уезжают: в три ряда Толпа у поручней на деке… Но об одном лишь человеке Я думал, приходя сюда. Ищу вдоль палубы глазами… И, наконец, увидел: ты! В твоих руках мои цветы; Но сколько лиц чужих меж нами! Там, за кормой, кипит вода, И черный дым венчает трубы… Ты — вся в слезах! Ты сжала губы… Так уезжают навсегда.

«Мы в мире сумрачном и нищем…»

Мы в мире сумрачном и нищем Пристанища напрасно ищем; И нет ни солнца на пути, Ни струйки дыма над жилищем. Едва бредем… Должны брести… А хлеба черствые ломти Пришли к концу в суме дорожной… Кого-то молим мы: — «Впусти!» И ждем… И жизнь в тоске тревожной, Нам снова кажется возможной: Пока надежда будет лгать, Мы будем жить надеждой ложной! В ней есть живая благодать; И к нам, как любящая мать, Она придет по бездорожью, Чтоб тех, кто должен умирать, Утешить вновь святою ложью…