Fatal amour. Искупление и покаяние

От резкого запах нашатыря Куташев пришёл в себя. Перед его глазами всё расплывалось мутной пеленой, голоса звучали будто издалека, затылок прострелило болью. Подняв руку, Николай нащупал шишку величиной с голубиное яйцо.

— Я оставлю вас, — пробормотала княгиня.

Её муж очнулся, а дальнейшее её нисколько не интересовало, к тому же и силы её были на исходе. Едва переставляя ноги, она добралась до кровати и повалилась на неё, как подкошенная. Марья закрыла глаза, волною накатила чудовищная слабость, смывая ясность мыслей. Опасность миновала, а потому она позволила себе на время отрешиться от беспокойства о собственном будущем и соскользнула в дрёму. Кто-то довольно бесцеремонно встряхнул её за плечо.

— Маша, — услышала она голос супруга.

"Уходи", — неслышно вздохнула княгиня, не в силах шевельнуть даже пальцем.

Куташев недоумённо уставился на собственную руку, перепачканную кровью, но это была не его кровь. В памяти ярко вспыхнуло: Марья, закрываясь рукой, пытается отползти от него. Николай перевернул жену на спину, бархатный капот распахнулся, и взгляду князя открылась довольно отчётливая красноватая полоска на тонкой шее, весьма напоминающая след от удавки.

— Добить пришёл? — Простонала Марья, открывая глаза.

— Митька, — обернулся князь, — коли Хоффманн не ушёл ещё, вороти его.

Немец вернулся почти от порога дома. Как только Хоффманн снял с княгини сорочку, Николай вышел из спальни потому, как тошно стало смотреть на дело рук своих. Он ведь и в самом деле едва не убил её. Пока Генрих Карлович занимался княгиней, Куташев сидел в кресле, подперев гудевшую, как колокол, голову ладонью. Воспоминая о том, что случилось нынешним вечером, обрушились на него подобно лавине. Ярость, овладевшая им, была столь сильна, что он сам себя не помнил. Он думал только напугать Марью, предполагал, что она станет плакать и умолять его, но она не издала ни звука, только голубые глаза полыхали бешеной злобой, когда отмахивалась от него, пытаясь поймать пряжку ремня и выдернуть его у него из рук. Куташев зажмурился, слепящей болью вспыхнуло пред мысленным взором яркое видение: её покрасневшее лицо, ремень, затянутый на тонкой шее, а после провал и темнота. Очевидно, что кто-то довольно сильно приложил его по затылку чем-то тяжёлым, но только не сама Марья, как она уверила в том Хоффманна. Но кто осмелился поднять руку на него, на князя Куташева в его же доме? Он усмехнулся догадке, мелькнувшей в голове. Ох, и отчаянная девица горничная его супруги, но коли бы не она, на него бы сейчас не седовласый доктор глядел с немым укором, а полицейский урядник выспрашивал подробности убийства княгини. Николай вздрогнул, услышав тихий плач и стон из спальни супруги.

— У меня слов нет, Николай Васильевич, — доктор вышел из покоев Марьи. — Что бы ваша жена не натворила… нисколько не удивлён тому, что она вас так по голове приложила…

Немец тяжело вздохнул и принялся собирать свой саквояж:

— Завтра вечером я нанесу визит её сиятельству, надобно будет сменить повязки, возможно, останутся следы.

— Я буду вам весьма признателен, коли вы сохраните в тайне всё, что вам довелось увидеть, — выдавил из себя Куташев, не поднимая головы. Стыдно было глядеть в глаза Хоффманну.

— Могли бы и не упоминать о том, — недовольно проворчал немец, обернувшись на пороге.

Этой ночью никому в доме спать не довелось. Прислуга, собравшись в людской, тихо перешёптывалась: где же это видано было, чтобы барин барыню едва не убил? Софья была настолько напугана происходящим, что всё, на что её хватило — это закрыться в молельной и шептать молитвы, при том, о чём она просила и сама насилу могла поутру припомнить. Истинных причин едва не случившейся трагедии она не знала, но подозревала, что каким-то образом вспышка гнева, овладевшая её старшим братом и превратившая обыкновенно довольно уравновешенного человека, коим она его всегда считала, в охваченного яростью безумца, каким-то образом связана с Андреем и Марьей. К невестке она не пошла. Испугалась, что увиденное навсегда переменит её представления о человеке, дороже которого у неё на всём белом свете не было и не будет. Ибо как бы она не любила Андрея, только брат позаботится о ней, только Николя не даст её никому в обиду. Никогда не замечала она за братом подобной жестокости, а от осознания того, что так сильно ошиблась в нём, становилось не по себе. Выходило, что Софья, прожив с ним бок о бок всю жизнь, его почти не знала, либо видела в нём только те стороны натуры, которые не противоречили её преставлениям о том, каким должен быть истинный князь Куташев, а всё прочее она просто не замечала, ослеплённая сестринской любовью. Анна Кирилловна сделала вид, что ей ничего не известно, мол, спала всю ночь сном праведника и слыхом не слыхивала, что в доме что-то случилось.

Не спокойно было и в доме Ракитиных на Фонтанке. И пусть Марья взяла с Милки слово, что она ничего не расскажет, таиться от Сергея Филипповича девица не стала и рассказала обо всём, чему стала свидетельницей. Всё утро Серж мерил шагами собственный кабинет, не находя себе места. Вчера он заметил, как Марья удалилась на террасу после того, как танцевала вальс с Волховским, видел и Ефимовского, последовавшего за ней, а ещё он видел свою дражайшую супругу, перешёптывающуюся о чём-то с князем Куташевым. Тогда он не придал значения увиденному, поскольку был слишком занят беседой с весьма нужным ему человеком, но ныне многое стало понятным.

Ракитин остановился у стола, его кулак обрушился на затянутую тонкой кожей поверхность, Серж даже поморщился от боли в костяшках пальцев. У него не было оснований не доверять словам горничной сестры, однажды он и сам стал свидетелем тому, насколько мало князь Куташев ценит жизнь своей второй половины. Но и что теперь предпринять, как поступить с тем, что стало ему известно, он не знал. Можно было попытаться воспользоваться своим влиянием в определённых кругах и добиться, чтобы Куташева перевели служить куда подальше, скажем в Польшу. Не зря же Сергей Филиппович правдами и неправдами завоёвывал своё нынешнее положение, оказывая весьма ценные услуги, а порою и пускаясь в рискованные авантюры, раскрытие которых могло ему стоить не только карьеры, но и свободы, а то и головы. Но всё одно, отъезд Куташева мало что переменит, более того, вдруг придёт ему в голову и жену взять с собой к новому месту службы? Да и прежде, чем вмешаться в жизнь сестры, не худо было бы знать, что сама Марья думает обо всём.

Ракитин остановился у окна, уставившись невидящим взглядом на пожелтевший дуб, что рос в самом центре внутреннего двора. Лёгкие шаги за спиной отвлекли его от неприятных размышлений. Маленькая ладошка скользнула по его плечу. Сергей обернулся.

— Отчего завтракать не идёшь, стынет всё, — улыбнулась ему жена.

— Наташа, — он удержал её подле себя, поймав тонкое запястье, — ответь, о чём ты вчера с Куташевым говорила.

Наталья смутилась, отвела взгляд, пожала плечиком:

— Да я и не упомню уже. О разном, — она вздохнула, не осмеливаясь поднять головы и улыбнулась ему вымученной улыбкой, пытаясь обратить в шутку сказанное им: — к чему спрашиваешь, неужели ревнуешь?

— Нет, не ревную, — Сергей вздохнул, пытливо вглядываясь в полыхающее румянцем лицо супруги. — Милка ночью прибежала, — тихо обронил он. — Сказала, что между Марьей и Николаем ссора вышла.

— Милые бранятся, только тешатся, — отмахнулась Наталья. — Нам-то какое дело? Чужая семья — потёмки, Серёжа.

— Кабы так, да только ссора та, едва смертоубийством не обернулась, — медленно выговорил Сергей.

— Полно, так уж и убийством, — пробормотала Наталья, отворачиваясь от супруга.

— Вот я поеду и выясню, что там стряслось, — Ракитин направился к выходу из кабинета.

— Серёжа, не езди! — Наталья вцепилась в рукав его рубахи и сбивчиво заговорила: — негоже вмешиваться. Сами, поди, разберутся. Марья всегда была легкомысленной особой, может быть и повод дала.

— Ты ведь всегда её недолюбливала, — Сергей остановился на пороге.

— Ты меня винишь в чём-то?

— А должен?

Не дождавшись ответа, Сергей стремительно покинул комнату, оставив жену в полной растерянности. Выйдя из парадного, Ракитин замедлил шаг, ибо у крыльца остановился экипаж со знакомым гербом на дверце.

Ефимовский спустился с подножки и поднялся на несколько ступеней к хозяину дома.

— Полагаю я не вовремя с визитом к вам, Сергей Филиппович, — он оглянулся на поданную к подъезду коляску.

— Мои дела обождут, ваше сиятельство, — Сергей слегка наклонил голову. — Прошу, — жестом пригласил он войти незваного гостя и, отдавая трость и цилиндр дворецкому, осведомился: — так какое у вас дело ко мне?