Fatal amour. Искупление и покаяние

— И всё же, отчего так, а не иначе? — Глухо спросил Андрей.

— Я скажу, — Куташев присел в кресло напротив Ефимовского. — Когда я встретил Марью в Петербурге, и она приложила немало усилий к тому, чтобы увлечь меня, я, признаться, был заинтригован. Но, увы, моя драгоценная жена оказалась никудышней лицедейкой, и интрига скоро раскрылась. Сначала я был взбешён и оскорблён, меня намеревались использовать самым гнусным образом, все мои помыслы были только о мести. Я ненавидел и презирал её, и всё, чего желал, отплатить ей той же монетой. Мне казалось, что эта женщина тебя не достойна, — он вздохнул. — Я сам не понимаю, когда мои чувства к ней переменились, откуда взялась бешеная ревность, доводившая меня до исступления, я осмелился поднять на неё руку. Думал, она побежит к тебе или к брату искать защиты от мужа-тирана, но она осталась со мной, не желая выносить скандал на всеобщее обозрение. Насмехаясь над ней, я пытался отрицать, что меня хоть сколько-нибудь задевает её измена, и то, что ты, тот, кого я считал своим другом, всё ещё любишь её и встречаешься с ней за моей спиной, словно кислотой разъедало мне душу и сердце.

Андрей опустил ресницы, не в силах вынести укора во взгляде.

— Я никогда не скрывал от тебя своих чувств к Марье Филипповне, — произнёс он в своё оправдание.

— Вот потому я и отпустил её, — ответил Куташев после непродолжительного молчания. — Я не смог завоевать её любви, не добился её уважения, но в какой-то момент я понял, что могу привязать её к себе, сыграв на чувстве вины, однако вряд ли бы это сделало меня счастливей. Развестись с ней — стало быть, раз и навсегда оставить несмываемое пятно на её репутации. Я готов был взять вину на себя, предоставив ей столь желаемую свободу, но в любом случае тень скандала пала бы и на неё, и на тебя.

— Ты потому не скрывал своих похождений? — Всё ещё не веря услышанному, спросил Андрей.

Николай кивнул:

— Да, Рада не знала о том, какая роль отводилась ей, и признаться, мне по сей день стыдно от того, что я использовал её подобным образом. А потом меня ранили, и тогда я решил использовать сложившуюся ситуацию, дабы раз и навсегда порвать связи с обществом. Упреждая твои вопросы, хочу сказать, что я не намерен оставаться в Польше, где любой может найти меня так же, как и ты. Имение матери я продал, мы остановились пока в Варшаве, но с наступлением тепла уедем. Куда? Не спрашивай, — Николай улыбнулся. — Я сам не знаю, куда занесёт меня судьба. Я решил путешествовать, а Рада поедет со мной. Может быть, где-нибудь мне приглянется какой-нибудь райский уголок, и я решу обосноваться там навсегда. Признаться, я удивлён, встретив тебя здесь. Неужели ты передумал и уже не помышляешь о счастье с несравненной Мари? — Куташев усмехнулся. — Может быть, тогда моя жертва напрасна?

— Нет, я не передумал. А в Варшаве оказался по долгу службы. Моё прошение удовлетворили, но вследствие того, что когда-то я отказался принять командование полком в Тифлисе и не оценил оказанной мне чести, мною остались недовольны и, сослав меня в Польшу, таким образом дали это понять. Но теперь зная истину, право, не знаю, как я смогу жениться…

— Для всего света я умер, Борису я верю, как самому себе, — перебил его Николай. — И даже, ежели кто-нибудь, когда-нибудь случайно обнаружит истину, то никто не осмелится осуждать вас. Твоё положение бесспорно неприятно, но его можно поправить. Напиши Ракитину, попроси его содействовать твоему переводу в Петербург. Сергей Филиппович нынче человек весьма влиятельный.

Ефимовский отрицательно покачал головой. Князь Куташев нахмурился, глядя на него.

— Смири гордыню, Andre. Мало ли бед она тебе принесла? Не повторяй прошлых ошибок.

— Боже, как же всё сложно, — пробормотал Ефимовский, с силой проводя ладонями по лицу.

— Всё просто, Andre. Ты сам себе придумываешь различные препятствия. Я понимаю, что тебя тревожит моральная сторона этого дела, и знание истины противоречит твоим принципам, но пусть это останется на моей совести. Ты же возвращайся в Петербург и забудь об этой встрече, будто её и не было. Не думаю, что нам будет суждено встретиться ещё раз.

При этих словах князя Куташева Андрей поднял голову и взглянул на Николая так, будто видел его впервые.

— Ты очень переменился, — тихо обронил он.

— Я знаю, — Николай усмехнулся, мельком бросив взгляд в зеркало.

Ранение не прошло для него бесследно. Долгая болезнь, вызванная скорее душевным расстройством, нежели телесным недугом, подорвала его силы. Куташев довольно заметно похудел, осунулся, но всё ещё оставался привлекательным мужчиной, несмотря на очевидные признаки телесной слабости.

— Я не о внешности говорю сейчас, — смутился Андрей.

— Побывав одной ногой в могиле, на всё потом смотришь несколько иначе, — Николай пожал плечами. — Ну, полно о том, отобедаем, — он указал приглашающим жестом на открытые в столовую двери.

За столом Андрей не раз ловил на себе встревоженный взгляд Рады, в котором легко угадывалась тщетно скрываемая враждебность. Зная о её низком происхождении, Ефимовский, тем не менее, был поражён её довольно хорошими манерами и вынужден был признать, что, не знай он правды, никогда бы не догадался о том, что подруга князя Куташева принадлежит к представителям вольного цыганского племени. Замечая нервозность девушки, Николай несколько раз клал свою ладонь поверх тонких пальцев цыганки и что-то тихонько говорил ей, вызывая на её устах слабую улыбку.

Андрей прощался с четой Кшесинских в самых смешанных чувствах. Радость от того, что Николай всё же жив и почти здоров, смешивалась в душе с тревогой за собственное будущее. Он так и не мог решить, как ему поступить. Утаить то, что ему открылось от всех тех, кого также, как и его самого, огорчила эта мнимая смерть, или вопреки желаниям князя Куташева, пожертвовав собственным счастьем, открыть правду. Словно чувствуя его колебания, Николай напоследок крепко обнял своего друга и шепнул ему на ухо, чтобы тот не вздумал натворить глупостей и прислушался на этот раз к доводам разума, а не требованиям чести, как бы это ни было противно его натуре.

Глава 57

"Поистине сам мудрый Соломон не смог бы найти верного решения", — в отчаянии размышлял Андрей, возвращаясь на свою квартиру. Разве он сумеет забыть о том, что открылось ему ныне? Как можно дальше жить с этим знанием? Ефимовский словно во сне дошёл до дома и, не раздеваясь, рухнул в кресло. Видимо, отчаяние столь явственно проступило в чертах его лица, что появившийся на пороге камердинер не решился его обеспокоить и, втянув голову в плечи, поспешил исчезнуть в тёмном коридоре. Обхватив голову руками, Андрей просидел, не меняя позы, не менее часа.

— Прохор! Каналья! Где тебя черти носят? — Наконец, очнулся от своих дум Ефимовский.

— Здесь я, барин, — взволнованный слуга тотчас явился пред светлые очи его сиятельства, — Случилось чего? Лица на вас нет, Андрей Петрович!

— Нет, ничего, — он поднялся с кресла и расстегнул шинель.

Прохор засуетился вокруг, помогая барину раздеться, принёс мягкий бархатный шлафрок и бокал подогретого вина.

— Ужинать изволите? — Угодливо поинтересовался он.

— Нет, не хочу, — отмахнулся от него Ефимовский.

Присев за письменный стол, Андрей зажёг свечи в канделябре и достал из ящика бумагу, перо и чернильницу. В одном Куташев несомненно прав: необходимо вернуться в Петербург в самом скором времени и ежели для того придётся напомнить о себе Ракитину, то, стало быть, он перешагнёт через собственную гордость и обратиться к нему за помощью.

Его сумбурные и хаотичные мысли никак не желали складываться в слова и ложиться на бумагу. Андрей злился, что не мог выдумать подходящего предлога, дабы не раскрывать истинного положения дел, ссылаться же на свои чувства к Марье Филипповне, на свою тоску по ней, он считал делом офицера недостойным. Наконец, письмо было составлено. В самых общих выражениях Ефимовский писал, что в столице у него остались некие неоконченные дела, завершить которые, находясь в Польше, он не имеет никакой возможности, а потому просит содействия Ракитина в деле его возвращения на службу в любой столичный полк.