Фавориты Фортуны
Шрифт:
Цезарь протянул руку для приветствия, но вежливый жест проигнорировали. Не предложил Лукулл Цезарю и сесть. Беседовали стоя.
— Что заставило тебя, Цезарь, так далеко уехать от места твоей учебы? Ты опять встретился с пиратами? — ледяным тоном осведомился Лукулл.
— He с пиратами, — деловито ответил Цезарь, — а с армией Митридата. Пятьдесят тысяч явились в низовье Меандра. Я услышал об этом, прежде чем ты прибыл на восток, и посчитал бесполезным сообщать об этом губернатору, которого информируют лучше, чем меня, но который не двинулся с места, чтобы защитить долину Меандра. Поэтому я заставил Мемнона из Приены созвать азиатскую гарнизонную армию, что, как ты знаешь, в его власти, если этого потребует Рим. И у него не было причины сомневаться, что я действую не от имени Рима. К середине сентября вожди местных городов Лидия
Длинное лицо Лукулла с холодными голубыми глазами не смягчилось.
— Думаю, этого достаточно! Почему ты не известил губернатора? Ты же не мог знать его планов.
— Губернатор — некомпетентный и корыстный дурак. Я уже это испытал на себе. Если бы он хотел все взять под контроль, — в чем я сомневаюсь, — он бы действовал очень медленно. И это я тоже знаю. Вот почему я не известил его. Я не хотел, чтобы он путался у меня под ногами.
— Ты превысил свои полномочия, Цезарь. Ты не имел права этого делать.
— Верно. Поэтому я ничего и не превысил.
— Здесь не соревнование в софистике!
— Было бы лучше, если бы это было соревнованием. Что ты хочешь от меня услышать? Я молод, Лукулл, но уже повидал более чем достаточно подобных людей, которых Рим посылает в свои провинции, наделяя властью. Я не считаю, что для Рима лучше, если такие люди, как я, будут проявлять слепое повиновение таким персонажам, как Юнк, Долабеллы или Веррес. Я знал, что сделать, и я сделал это. Я мог бы добавить, что сделал это, уверенный в том, что меня не поблагодарят. Я сделал это, зная, что меня будут ругать, вероятно, даже решат судить за небольшое предательство.
— По законам Суллы, малого предательства не бывает.
— Очень хорошо. За большое предательство.
— Почему ты пришел ко мне? Просить прощения?
— Да я скорее умру!
— Ты не меняешься.
— Во всяком случае, не становлюсь хуже.
— Я не могу простить того, что ты сделал.
— Я и не жду этого от тебя.
— Но все же ты пришел ко мне. Почему?
— Чтобы сообщить о случившемся командующему, как велит мне долг.
— Полагаю, ты говоришь о своем сенаторском долге, — сказал Лукулл, — хотя сообщить об этом нужно было также губернатору, а не только мне. Но я справедлив. Я понимаю, что Рим имеет повод быть благодарным за твои быстрые действия. В подобных обстоятельствах я, может, действовал бы так же. Если бы я был уверен, что не пренебрег властью губернатора. Для меня должность человека значительно важнее его качеств. Некоторые винили меня за то, что царь Митридат может начать эту третью войну с Римом, потому что я отказался помочь Фимбрии взять в плен Митридата в Питане и тем самым позволил Митридату спастись. Ты же, напротив, сотрудничал бы с Фимбрией под тем предлогом, что цель оправдывает средства. Но я не могу признать представителя незаконного римского правительства. Я считаю, что поступил правильно, отказав в помощи Фимбрии. Я поддержу любого римлянина, наделенного официальной властью. И наконец, я считаю, что ты очень похож на другого юношу с большими фантазиями, на Гнея Помпея, который называет себя Магном. Но ты, Цезарь, значительно более опасен, чем любой Помпей. Ты рожден для пурпура.
— Странно, — прервал его Цезарь, — я тоже так считаю.
Лукулл бросил на Цезаря испепеляющий взгляд.
— Не буду тебя обвинять, Цезарь, но и хвалить не стану. Очень кратко я сообщу в Рим о сражении при Траллах и опишу его как проведенное азиатскими гарнизонами под местным командованием. Твое имя упомянуто не будет. Я не возьму тебя в свой штат и не разрешу ни одному губернатору принимать тебя к себе.
Цезарь слушал с деревянным лицом и устремленным вдаль взглядом, но когда Лукулл резко показал ему на дверь, выражение лица Цезаря изменилось, стало упрямым.
— Я не настаиваю на том, чтобы меня упомянули в докладах как командира азиатских войск, но я категорически настаиваю на том, чтобы в докладе было
указано, что я участвовал в кампании на Меандре. Если меня не упомянут, я не смогу считать это моей четвертой кампанией. Я намерен отслужить десять кампаний, прежде чем выдвину свою кандидатуру на квестора.Лукулл удивленно посмотрел на Цезаря.
— Тебе не обязательно быть квестором! Ты уже в Сенате.
— По закону Суллы, я должен послужить квестором, прежде чем стать претором или консулом. А прежде чем стать квестором, я должен участвовать в десяти кампаниях.
— Многие выбранные квесторами никогда не участвовали в обязательных десяти кампаниях. Сейчас не время Сципиона Африканского и Катона Цензора! Никого не будет интересовать, в скольких кампаниях ты участвовал, когда твое имя появится в списках кандидатов в квесторы.
— В моем случае, — твердо сказал Цезарь, — кто-нибудь непременно сосчитает мои кампании. Мой образ жизни определен. Мне ничего не будет дано даром, и многое — вопреки жестокой оппозиции. Я стою над остальными, и я превзойду остальных. Но никогда, клянусь, я не пойду против конституции. Я буду подниматься по cursus honorum точно в соответствии с законом. И если в моем послужном списке будут десять кампаний, в первой из которых я заслужил гражданский венок, тогда я возглавлю список квесторов. И это единственное место в списке, приемлемое для меня после стольких лет пребывания сенатором.
Лукулл сурово смотрел на красивое лицо со знакомыми глазами — глазами Суллы — и понял, что должен остановиться.
— О боги, твоя самонадеянность не знает границ! Очень хорошо, я сообщу в донесении, что ты участвовал в этой кампании. Я упомяну также твое присутствие на поле боя.
— Это мое право.
— Однажды, Цезарь, ты переоценишь себя.
— Невозможно! — засмеялся Цезарь.
— Когда ты так говоришь, ты отвратителен.
— Не понимаю почему, если я говорю правду.
— Еще одно.
Готовый уже уйти, Цезарь остановился.
— Да?
— Этой зимой проконсул Марк Антоний переносит арену борьбы с пиратами с западного сектора Нашего моря на восток. Я думаю, он хочет сосредоточиться на Крите. Его штаб будет в Гифее, где уже усердно действуют некоторые его легаты. Марк Антоний должен собрать большой флот. Ты, конечно, наш лучший реквизитор кораблей, как мне известно из твоих действий в Вифинии, а также от Ватии Исаврийского. Родос дважды тебе обязан! Если ты хочешь добавить еще одну кампанию к твоему списку, Цезарь, тогда сразу отправляйся в Гифей. Твое звание — об этом я специально сообщу Марку Антонию — младший военный трибун. Ты будешь жить с римлянами в городе. Если я услышу, что ты набрал себе личный штат или каким-то образом превысил статус младшего военного трибуна, — клянусь тебе, Гай Юлий Цезарь, я отдам тебя под военный суд Марка Антония! И не думай, что я не смогу убедить его! После того как ты — родственник! — обвинил его брата, он вообще тебя не переносит. Конечно, ты вправе отказаться от назначения. Но это — единственная военная должность, которую ты можешь получить после того, как я разошлю несколько писем. Я — консул. Это значит, что моя власть выше любой другой, включая власть младшего консула, так что не ищи у него назначения, Цезарь!
— Ты забываешь, — тихо проговорил Цезарь, — что власть Марка Антония на море неограниченна. На море, я думаю, его власть превосходит даже консульскую.
— Тогда я позабочусь о том, чтобы никогда не оказаться в тех водах, где шныряет Марк Антоний, — устало отозвался Лукулл. — Иди, повидайся со своим дядей Коттой перед уходом.
— Как, ты даже не предложишь мне ночлега?
— Единственное ложе, которое я предложил бы тебе, Цезарь, принадлежало Прокрусту.
Через несколько минут Цезарь говорил своему дяде Марку Аврелию Котте:
— Я знал, что сражение с Эвмахом закончится для меня кипятком, но я и понятия не имел, что Лукулл зайдет так далеко. Вернее, я думал, что меня или совершенно простят, или будут судить за измену. А вместо этого Лукулл сосредоточился на личной мести, стараясь помешать моей карьере.
— Я не могу повлиять на него, — сказал Марк Котта. — Лукулл — автократ. Но ведь и ты такой же.
— Я не могу оставаться здесь, дядя. Мне приказано немедленно отправиться на Родос, чтобы потом переехать в Гифей. Правда, условия, поставленные твоим старшим коллегой, чрезвычайные! Я обязан отослать домой моих вольноотпущенников, включая Бургунда, мне нельзя жить ни в одном приличном месте.