Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев

Не менее выразителен второй документ. В слободе Борисовке, уже упоминавшейся, фельдмаршал на свои средства устроил женский Богородицкий Тихвинский монастырь и тогда же составил «Завет» — инструкцию, по которой монахини должны были жить и управляться ^{34} . Это довольно обширное литературное произведение, где во всех подробностях устанавливается порядок монастырской жизни. С одной стороны, преподаются правила хозяйственной экономии — какое кому назначать жалованье, какие «иметь трапезы» по будним дням и по праздникам, как вести сельское и домовое хозяйство, каким инвентарем и столовыми припасами запастись, вплоть до наставления «хлебы печь такие, чтоб хлеб четырем сестрам был, а не большие…». С другой стороны, тут же излагаются обязательные для сестер правила поведения, чтобы «чин монастырский и всякое благочестие и смирение» соблюдались, и категорически предписывается, кроме священника-монаха да при нем келейника, «старого человека» и «доброго жития», «иным никаким мужчинам в монастыре отнюдь не быть и мужчин, кроме воскресных дней, к литургии не пускать…». Виновных в нарушении установленных правил монастырские власти должны «смирять»: «…класть под порог и шелепами [3] бить, и из обители вон высылать…».

3

Шелепы — плети, кнуты.

Как видим, автор «Завета» принимает на себя функции организатора монастырской жизни и охранителя монастырских нравов. Нелегко поверить, что это фельдмаршал, занятый беспрерывными походами, но торжественная подпись под текстом «Завета» не оставляет сомнений. Она гласит: «Аз, учрежденный над войски его царского величества камандующий, первый генерал-фельдмаршал, военный кавалер Мальтийский, св. апостола Андрея и пр. орденов граф Борис Шереметев»^{35}.

И Борис Петрович чтил монастыри и в их посещении находил удовлетворение своим духовным потребностям. Особенно глубокая связь была у него с Киево-Печерской лаврой. Отправившись в заграничное путешествие, он специально, на один только день заехал в Киев, чтобы побывать в лавре. Позднее он написал в «духовной», что и сам «хотел быть в оной Лавре жителем» — другими словами, постричься там в монахи.

4

Князь М. М. Щербатов в сочинении «О повреждении нравов в России» относил ко времени Петра зарождение общественной жизни среди дворянства, той «людкости», с которой, по его словам, с того времени «мы исполинскими шагами шествовали к поправлению наших внешностей»^{36}. Несомненно, что сам Петр немало способствовал специальными мерами, такими как обязательные ассамблеи, привитию дворянству общественных вкусов; но, конечно, еще большее действие оказывал пример Запада, с которым многие теперь имели возможность непосредственного знакомства. Правда, «людкость» требовала усиленных расходов, но крепостная вотчина служила, как тогда казалось, неиссякаемым источником для удовлетворения дворянских запросов.

Б. П. Шереметев в этом отношении шел едва ли не впереди других. Общительность была в характере фельдмаршала. Он любил компанию и умел в дружеской беседе поддержать шутливый тон. «Мой брудер Яков Вилимович! — писал он Якову Брюсу из ливонского похода. — …А мы здесь живем, слава Богу: все благополучно, только скучно. А Лука Чириков (его подчиненный, бригадир. — Ред.) стал затворником: живет один, ходит пеш, но всякий день помала питается былием и мало что от хлеба вкусит, а от мяс и рыбы лишился весьма…»^{37}.

По письмам из походов, пока Москва оставалась столицей, можно сделать заключение, что он всегда скучал по ней. А когда Петр перевел служилую знать в Петербург, Шереметева потянуло туда, и Москва потеряла для него всякий интерес. «О здешнем московском поведении не могу ничего полезнова доносить, — отзывался он о московской жизни. — Москва так состоит, как вертеп разбойнич: все пуста, только воров множитца и беспрестанно казнят… не хотел бы я в нынешныя времена жить на Москве, кроме ссылки и неволи…»^{38}.

Щербатов называет Шереметева в числе тех «первосановников империи», которые ввели широко утвердившийся потом обычай держать «открытые столы»^{39}. Эти слова находят себе объяснение в предании о Шереметеве: «…За стол его, на котором не ставилось менее 50 приборов даже в походное время, садился всякий званый и незваный, знакомый и незнакомый, только с условием, чтобы не чиниться перед хозяином»^{40}. Подразумевалось, что гость должен быть дворянином. Исключение делалось для иностранных купцов: по описанию голландского путешественника К. де Бруина на обеде, которым Шереметев «угощал» в своем «увеселительном доме» на Москве-реке напротив Воробьевых гор 9 апреля 1702 года, присутствовали следующие лица: царь, царевич, сестра царя, при них три или четыре русские боярыни и «множество знатных господ», голландский резидент, «несколько иностранных купцов» и пятнадцать или шестнадцать «немецких господ»^{41}. Возможно, что отсюда произошло получившее широкую распространенность выражение «жить на Шереметев счет» для обозначения дарового существования.

Лично Борис Петрович был, по-видимому, человеком умеренных привычек и довольно расчетливым. «Лишнева ничево для прибытия маево не готовь, — писал он в 1717 году приказчику села Молодого Туда, — только рыбы нечто свежей приготовь, да квасу хорошего арженова и яшнова, да муки — малое же число. И будет умеют ореховаво масла избить — приготовь, а будет ореховава не умеют — льнянова самово хорошева несколько небольшое место изготовить»^{42}. «Лишнева ничево», «нечто» (сколько-нибудь), «малое число», «несколько небольшое место» — это все термины из словаря бережливого хозяина.

Но экономия забывалась, когда имелись в виду гости. Один такой случай — у нас перед глазами. В 1714 году фельдмаршал прибыл в Борисовку с компанией «на новоселье», и по этому случаю мобилизуются все гастрономические средства: готовится разных сортов мука («крупичатая», «полукрупичатая» и «оржаная»), яблочная и грушевая вода, орехи, капуста, огурцы, а два борисовских «жителя» отправляются (один — в Изюм, другой — в Рыбное) для закупки более деликатесных яств — «рыбы соленой, белужьих больших теш и бочешной белужины, осетрины, икры и стерлядей свежепросольных, и тарани про людей, и сомов вялых». «Паче же, — беспокоился фельдмаршал, — икры купить, если попадетца свежепросольная добрая или попадутца спинки вялыя добрые»^{43}. Как видим, внимание изощрялось на том, чтобы прием гостей обставлен был лучше. В результате — где бы фельдмаршал ни был, его дом или — все равно — временная квартира становились притягательным центром.

Перед нами два документа, неожиданно для своего заглавия освещающие эту сторону жизни Бориса Петровича: его Военно-походные журналы за 1709 и 1710 годы. Сообщая о военных передвижениях и происшествиях, они в то же время, в отличие от дневников за другие годы, описывают порядок дня фельдмаршала — всегда в кратких и однообразных выражениях, но при последовательном повторении, число за числом, приобретающих достаточную изобразительность.

Действие происходит в разных местах: сначала вблизи Полтавы (в Сумах), потом в Москве, в Митаве, под Ригой; но при этой смене мест и обстановки в самом помещении фельдмаршала — в палатке ли, в случайной ли квартире или в собственном доме — картина, по существу, всегда одна и та же: он редко садился за стол один, и сверх того, у него почти ежедневно были посетители по утрам или вечерам — по преимуществу, его боевые сподвижники, среди которых, однако, появлялись и невидные люди под титулом «другие» или «прочие». Иногда, по дневнику, они приходили «для дела» или «для советов», но чаще о цели прихода дневники молчат, предоставляя догадываться о ней по тому, что посетители делали. Вот более выразительные выдержки:

Сумы. 12 января 1709 года: «…царское величество, господин министр граф Головкин, господин адмирал Апраксин были у господина генерала-фельтмаршала для советов с 2 часа…».

13-го: «…царское величество и господа министры и генералы были поутру на квартире у господина генерала-фельтмаршала Шереметева и кушали вотку и разъехались… Ввечеру, во 2 часу ночи, царское величество своею особою изволил быть у фельт-маршала и, кушав вотку и вино венгерское, соизволил отъехать на свою квартиру».

14-го: «…царское величество, граф Головкин, адмирал Апраксин и прочие господа кушали у господина генерала-фельтмаршала на квартире и разъехались по квартирам ввечеру».

16-го: «…царское величество и господа генералы князь Репнин, Аларт, генерал-порутчик Генскин и прочие господа были на квартире у господина генерала-фельтмаршала…».

17-го: «…царское величество в 9 часу пополуночи изволили быть на квартире у господина генерала-фельтмаршала с час».

18-го: «…царское величество и господин граф Головкин, адмирал Апраксин были для советов на квартире у господина генерала-фельтмаршала, и потом царское величество изволил отъехать на свою квартиру. А Апраксин и Зотов кушали у фельтмаршала».