Фельдмаршал Репнин
Шрифт:
После обеда все, как и в прошлый раз, перешли в зал развлечений. Репнин с императрицей уселись за шахматный столик, другие занялись картами. Без дела остался только Панин, которого не интересовали ни карты, ни шахматы. Посидев немного в зале, он ушёл в сад погулять, но примерно через полчаса вернулся и стал наблюдать за шахматной игрой.
За время его отсутствия партнёры уже успели сыграть две партии. Третья партия находилась в состоянии миттельшпиля, и позиция Репнина представлялась явно выигрышной. Государыне было не по себе. Ей хотелось спасти партию, но добиться этого было не так просто. Наконец она сделала
– Я на минуту отлучусь, а вы за это время подумайте над своим ходом.
Когда она удалилась, Панин спросил Репнина:
– Сколько партий ты выиграл?
– Если считать и вчерашние, то три.
– А сколько выиграла она?
– Ни одной.
– На твоём месте я бы эту партию проиграл.
– Как я могу проиграть, если через три хода её величеству мат?
– Неужели не видишь, как она страдает?! Мог бы и польстить немного.
– Польстить?.. Но лесть и шахматы несовместимы. Это честное состязание партнёров.
Продолжить диалог помешало возвращение Екатерины.
– Ну как, обдумали ход?
– Да, ваше величество, я объявляю вам мат в три хода.
– Каким образом?
– Смотрите: я объявляю по открытой последней вертикали вашему королю шах. Вы вынуждены взять королём эту ладью. Но тогда по этой же вертикали нападение на короля совершает ферзь, и когда ваш король отойдёт на прежнее место, ставит ему с седьмой горизонтали мат.
– Но я могу взять вашего ферзя королём.
– Вы не сможете этого сделать, потому что поле, с которого ферзь делает мат, защищено конём.
Императрица виновато посмотрела на Панина:
– Князь сегодня в ударе, а у меня как на грех разболелась голова.
– У вас ещё будет время с ним расквитаться, - сказал Панин.
– Нужно только приспособиться к его игре, и он будет бит как турок.
– Надеюсь, что так оно и будет, - заулыбалась Екатерина.
В Петербург Панин и Репнин возвращались в одной карете. Первую половину пути ехали молча. Панин хмурился, временами тяжко вздыхал.
– Почему молчите, граф?
– Первым заговорил Репнин.
– Недовольны моим поведением?
– Да. Я думаю о том, что выигрыш последней партии вам может даром не пройти.
– А разве в моём выигрыше есть что-то унижающее её достоинство? Кстати, я обыгрывал в шахматы принца Генриха и даже самого короля Фридриха Второго. И ничего - их благожелательное отношение ко мне оставалось прежним.
– Пусть так, но вы упускаете маленькую деталь: вы являетесь подданным не Фридриха Второго, а Екатерины Второй.
– Ну и что?
– А то, что царствующие особы не очень жалуют тех подданных, которые в чём-то, пусть даже в самом малом, намекают им на своё превосходство.
Репнин возражать не стал. Возразить - значит затеять спор, а спорить ему не хотелось. Тем не менее после продолжительной паузы он сказал:
– У государыни доброе сердце. Она всегда была добра ко мне и, надеюсь, таковой останется.
– Ты плохо разбираешься в людях, - ворчал Панин.
– Мне вспоминается один случай. Однажды - ты находился тогда в Константинополе - после такого же обеда меня вовлекли в игру в покер с участием самой государыни. Потёмкин подговорил всех нас сделать так, чтобы в самом большом выигрыше оказалась императрица. Обычно она доставала из
– Панин помолчал, а затем добавил: - Потёмкин, конечно, верхогляд, терпеть его не могу. Но в таких делах ему равных нет. Далеко пойдёт, остановить его будет трудно.
– Завтра снова поедете в Село?
– спросил Репнин, которому захотелось сменить тему разговора.
– Завтра мы собирались с государыней обсудить отчёт о вашем пребывании в Порте. А что?
– Может, мне не стоит тогда ехать вместе с вами?
– А тебе хочется?
– Как я понял, она хотела бы продолжить игру в шахматы.
– На твоём месте я бы воздержался. Оставайся дома. Я скажу ей, что заболел.
– Хорошо, - решил Репнин, - я буду сидеть дома и никуда более не поеду.
5
Все важные государственные дела Екатерина Вторая обычно решала в предобеденное время. Не сделала она исключения и в тот день, когда к ней приехал граф Панин для обсуждения проблем сношений в Оттоманской империей. Собственно, многое уже было обговорено раньше, главным вопросом для рассмотрения оставался Крым, идея его присоединения к Российской империи на правах провинции, о чём уже давно говорил Потёмкин.
– Имеется в виду присоединение Крыма мирным путём?
– пожелал уточнить Панин, едва императрица заговорила о планах своего фаворита.
– Да, конечно. Только мирным путём.
– А ежели конкретней?
– Мы полагаемся на деньги: на человека ничто так не действует. Мы можем подкупить не только ханское окружение, но и самого хана, предложив ему более роскошные условия для проживания, чем он имеет сейчас.
– Но мы не можем забывать о Турции, которая всё ещё видит в татарах-единоверцах своих союзников. Взятие Тавриды в подданство Российской империи может послужить причиной новой войны.
– Ну и что из этого? Нам ли войны бояться? Мы их уже бивали, сунутся - ещё раз побьём.
– Всё это надобно как следует обдумать...
– Так думайте, - нетерпеливо прервала его Екатерина.
– Вы первый министр. Кому ещё думать, если не вам?
– Ваше величество, я сейчас не готов к такому разговору, потому что ехал сюда с другими намерениями. Я вдруг вспомнил, что через год мне исполнится шестьдесят. Я - старик. Силы мои истощены. Пришло время просить у вашего величества более лёгкой службы, а управление делами сношений с другими государствами передать другому достойному лицу.
– Уж не князя ли Репнина желаете предложить вместо себя?
– быстро отреагировала императрица.
– А почему бы и нет? Сами знаете, способнее дипломата, чем он, в России сейчас нет. Его знают и уважают во всей Европе.
Екатерина потянулась к табакерке, взяла понюшку нюхательного порошка, два раза вдохнула в себя, прочихалась, затем вытерла нос платком и спокойно заговорила:
– Вы не знаете о князе всего, что знаю я. У меня есть сведения о его связях с масонами, встречах в их ложах с сомнительными личностями.