Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич

— То, что вся Болгария уходит из-под власти султана, а не только дунайская её часть.

— Ваше высочество, вы говорите как человек сугубо военный, а не как дипломат за круглым столом конгресса.

— Лондон и Вена не хотят видеть нас на Балканах — это мне понятно. Но позиция Бисмарка меня поразила.

— Не стоит удивляться. Германский канцлер всегда был и будет на стороне венского двора. Они же все немцы.

— Александр Михайлович, всё же надо было напомнить в Берлине о русской армии.

— Бесполезно.

— Тогда как быть с возрождением Болгарии?

— Как быть? А надо следовать военному министру Милютину. Ведь это он сказал государю, что после войны России надо позаботиться о национальном возрождении болгарской государственности. Разве вы с ним не согласны?

— Полностью согласен. Но мы не получили на Балканах всё то, за что заплатили кровью русского солдата.

— Согласен. Но мы получили главное — будущность Болгарии. А свои границы болгары, думаю, раздвинут сами.

— Как скоро? Не придётся ли России ещё раз воевать с турками за южных славян?

— Надо постараться обойтись без войны, ваше высочество. Война всегда слишком дорого стоит.

— Тогда надо помочь болгарам так, чтобы канцлер Бисмарк не смог вмешаться в ход событий.

— То-то и оно, ваше высочество. Как я знаю, вы с государем уже решили помочь болгарам создать для начала свою армию?

— Решение государя есть. И помощь за Дунай от нас идёт немалая.

— Тогда Берлинский конгресс не так страшен, как кажется...

* * *

Образ легендарного русского полководца, во главе Дунайской армии изгнавшего с болгарской земли турок-османов, будет всегда «сопутствовать» великому князю Николаю Николаевичу-Старшему по жизни. Особенно памятным ему станет случай, когда на одном из смотров лейб-гвардии Московского полка он услышит такую солдатскую песню о минувшей войне:

Не туман с моря поднялся, Три дня кряду сильный дождик шёл — Князь великий переправлялся, Через Дунай с войском он шёл. Он и шёл с крестом, молитвой, Чтобы турок победить, Чтобы турок победить, Всех болгар освободить. Три мы ночи шли в походе, Притуманилось у нас в глазах. Государь нам дал свободу На три часа погулять. Мы гуляли эти три часа, Про нас знали только небеса. Вдруг в войсках огонь открылся И ударил военный сильный гром, Город дымом весь покрыло, Три часа не виден город был. Заплакала наша Плевна, Зарыдали все её места, Запропала турецкая слава И не будет боле никогда.

Полковой командир гвардейцев-московцев, проводив глазами роту, только что прошедшую под оркестровую музыку мимо генерал-фельдмаршала, сказал ему:

— Ваше высочество, эта песня сложена нижними чинами о вас.

— Как она называется?

— «Под Плевной».

— Значит, песня эта не о великом князе, а о русских солдатушках. Это от них запропала турецкая слава, как в песне поётся.

— А какие слова, ваше высочество?!

— Слова душевные. Смотри, чтоб у тебя в полку такие песни солдатами не забывались.

— Как забудутся, ваше высочество? Сам от государя за Балканский поход Святого Владимира 4-й степени имею...

Генерал-фельдмаршал не очень долго командовал после войны войсками гвардии и Санкт-Петербургским военным округом. Он успел позаботиться о том, чтобы полки и батареи, вернувшиеся с войны, были расквартированы с удобством; много сделал для материальной помощи вдовам и сиротам. Немало сирот было устроено на учёбу по его рекомендациям, стали получать пенсии и прибавки к ним: вдовы солдатские и офицерские, сироты малые должны иметь о себе заботу державную...

— воин, уходя на бой, должен знать, что святое дело заботы о его семье возьмёт на себя государь...

— увечный воин и сирота воинский в России на папертях с протянутой рукой стоять не должны. То позор всей державе перед самой собой...

В январе 1880 года великий князь обратился с прошением к государю об отставке, ссылаясь на «расстроенность здоровья». Последнее действительно желало много лучшего. Просьба была уважена только наполовину: Николай Николаевич-Старший до последних дней своей жизни оставался генерал-инспектором кавалерии русской армии. После отставки он находился в продолжительной заграничной поездке.

* * *

Отставка великого князя произошла накануне убийства императора Александра II. Подпольная организация «Народная воля», частью вставшая на путь террора, провела несколько покушений.

4 апреля 1866 года у Летнего сада в Санкт-Петербурге участник подпольного кружка Дмитрий Каракозов пытался застрелить монарха из пистолета.

А с 1879 года за Александром II началась настоящая охота. Сперва народовольцы попытались взорвать поезд, на котором самодержец с семьёй возвращался из Крыма. Однако это покушение не удалось.

5 февраля 1880 года Степан Халтурин, нанявшийся столяром в Зимний дворец, пронёс туда бомбу и устроил взрыв под царской столовой. Лишь по счастливой случайности император Александр II не пострадал, но пострадало немало случайных людей, в том числе нёсший в тот день дворцовый караул из гвардейцев.

Государь, отменивший крепостное право и прозванный за это в народе Царём-Освободителем, давший независимость Болгарии и закончивший Кавказскую войну, был смертельно ранен террористами-«бомбистами» из группы Желябова 1 марта 1881 года. Цареубийство произошло на набережной Екатерининского канала. Писатель-эмигрант генерал-лейтенант П.Н. Краснов так описывает ту кровавую страницу российской истории:

«...Вторым метальщиком был тихвинский мещанин Рысаков, девятнадцатилетний человек с грубым лицом, толстоносый, толстогубый, с детскими доверчивыми глазами. Он так уверовал в Желябова, что смотрел на него как на Бога. Он был совершенно убеждён, что вот бросит он бомбу, взорвёт, убьёт царя и сейчас же, сразу же наступит таинственная, заманчивая революция — и он станет богат и славен. Тогда — «получу пятьсот рублей и открою мелочную лавку в Тихвине...»

У Рысакова не было ни колебаний, ни сомнений.

«Желябов сказал — год исключительный. Голод, язва на скоте. Будет народное восстание, и значит, мы станем героями, первыми людьми в восстании. Желябов говорил: студенты, интеллигенция, рабочие — все пойдут на какие-то баррикады и нас выручат...»

Будучи уверенным, что его «выручат», что он делает геройское и вместе с тем ничем особенным ему самому не угрожающее дело, Рысаков бросил снаряд под колёса кареты.

Раздался страшный грохот. Столб тёмного дыма, снега и земли высоко поднялся в воздух, из домов по ту сторону канала посыпались стёкла. Рысаков бросился бежать, но за ним погнались, какой-то человек в «вольной» одежде схватил его. Сейчас же подбежал городовой с обнажённой шашкой, и Рысакова припёрли к краю набережной.