Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич

В Болгарии восстание пока в малых размерах. Бедняки эти не имеют оружия, а потому турки и черкесы производят в Болгарии возмутительные жестокости, истребляя тысячами безоружное и беззащитное население. Никто не приходит на помощь болгарам, а напротив того, говорят, что шайки мадьяр, переходя из Венгрии в Турцию, помогают туркам.

При таком положении дел в Турции, естественно, возникает вопрос: неужели Европа, а в особенности Россия могут твёрдо сохранять принцип невмешательства, особенно ввиду явного, гласного сочувствия, оказываемого туркам Англией и Венгрией? Любопытно было бы узнать, на чём же остановились союзные императоры после последних свиданий в Эмсе и Рейхенберге...

Так как я замечал уже, что и в публике слышались какие-то смутные толки о том, будто бы Россия не может воевать и вынуждена во что бы то ни стало избегать войны, особенно по расстройству военных сил, то я счёл нужным при первом же моём докладе государю взять с собой работы, подготовленные Мобилизационным комитетом при Главном штабе, чтобы объяснить государю и великим князьям истинное положение дел и устранить по крайней мере в них ту тревожную мысль, будто мы теперь уже вовсе не можем вести войны...

Государь выслушал мои объяснения без особого внимания, как бы оставаясь по-прежнему в убеждении, что войны не будет. Он прочёл, разумеется, под условием соблюдения строгой тайны, составленный после Рейхенбергского свидания протокол, в котором подтверждалось желание трёх императоров воздерживаться от вмешательства в происходящую на Балканском полуострове борьбу, однако ж уже не безусловно, а с оговоркой, что такой образ действий будет строго соблюдаться только до тех пор, пока будет возможно смотреть равнодушно на эту борьбу...

Однако ж при выслушивании этого любопытного акта я позволил себе сделать некоторые замечания: во-первых, что система невмешательства возможна лишь при том условии, что и другие европейские державы будут строго соблюдать ту же систему и не будут помогать даже косвенно одной из сторон; а во-вторых, что уже в настоящее время совершаются в Болгарии и в других частях Турции такие возмутительные жестокости над беззащитным христианским населением, что христианские державы, в особенности Россия, едва ли могут оставаться равнодушными зрительницами...»

Военный министр, дочитав дневную запись, повторил вслух самое больное её место:

— В особенности Россия...

Россия на тот день действительно оставалась наблюдательницей. Но какой? — не равнодушной к Балканскому кризису. Такой, какой не была ни Вена, ни Берлин.

Милютин не без горести вспомнил тот трудный для него разговор в императорском рабочем кабинете, который хорошо был знаком ему уже не первый год. Александра II можно было понять: начатые им преобразования, подъём экономики, начинающийся бум железнодорожного строительства могут быть приостановлены, втянись Россия в Балканские дела. Государь в той беседе обмолвился, как бы ненароком:

— На днях получил новое прошение о разрешении создать ещё одно акционерное общество по строительству железной дороги на юге. В Одессу, другие черноморские порты пойдёт новый поток хлеба для Европы. Распашка степи сразу заметно увеличится. Казна готова поддержать акционеров, деньги у нас на железные дороги сегодня есть.

Последние слова Александра II прозвучали как приглашение к разговору. Первым в таких случаях в разговор вступал великий князь Николай Николаевич:

— Вы хотите сказать, ваше величество, что в случае военного конфликта постройку новых железных дорог нам придётся приостановить?

— Разумеется. Одни акционеры такое большое дело не потянут. Без казны им не обойтись.

— Но стройку в южных губерниях можно вести и в условиях войны, если она пойдёт на Дунае.

— Не получится. Дмитрий Алексеевич, будьте любезны, объясните нам, что произойдёт на коммуникациях с началом мобилизации русской армии?

— Ваше величество. Вашим указом большая часть паровозных бригад и составов будут в первый же день задействованы на войну, на перевозку армии и её грузов к границе. А потом пойдёт поток мобилизованных и припасов опять же только в одном направлении. И всё будет делаться по спешному графику.

— Что тогда останется для перевозок железнодорожным акционерам, по вашему мнению?

— Совсем немногое, ваше величество. Масштабные перевозки рельс, шпал и строительного леса будут исключены на всё время войны. И даже дальше.

— А что значит дальше, Дмитрий Алексеевич?

— С подписанием мира с театра войны пойдёт обратный поток войск, артиллерии и нерастраченных припасов, ваше величество. Этот поток будет идти не месяц и не два.

— Значит, вы как военный министр считаете, что экономические программы будут сокращены предельно?

— Вне всякого сомнения, ваше величество.

— И хозяйственное развитие страны приостановится на всё время войны, если мы в неё ввяжемся?

— Вне всякого сомнения. По железным дорогам зелёный свет будет дан только воинским эшелонам...

— Такие расчёты в Главном штабе, Дмитрий Алексеевич, уже есть?

— Пока нет, ваше величество. Но работы над ними по моему распоряжению уже завершаются.

— Когда они будут закончены, покажите их мне и Николаю Николаевичу. Пусть он тоже ознакомится.

— Будет исполнено, ваше величество...

В том разговоре император так и не сказал утвердительно, что Россия не позволит дальше творить кровавые беззакония над христианским населением Балкан. Хотя в Рейхенберге три монарха разговор вели «не для протокола». Милютин с великими князьями знали о том от самого государя. Но одно дело — обсуждать проблему, совсем другое — разрешать её на деле. Милютину император тогда задал ещё один краткий вопрос, ответ на который был столь же краток:

— Дмитрий Алексеевич, вы считаете, что для России война на Балканах станет бедствием?

— Безусловно, ваше величество.

— А в чём мы в той войне не проиграем?

— Только в одном, ваше величество.

— Так в чём же, Дмитрий Алексеевич?

— В духе народном и воинском, ваше величество. Ваше изъявление воли будет поддержано всей Россией. У меня на этот счёт никаких сомнений нет.

Из того разговора военному министру вспомнился вопрос императора, заданный великому князю Николаю Николаевичу:

— Как относится гвардия к войне сербов и черногорцев против Турции? К нашему генералу Черняеву?