Феликс убил Лару

– Я запросто могу убить тебя здесь же, – предупредил Фельдман. – Без всяких кастетов забью, голыми руками. Может, тогда евреям полегчает. Не все из их понимают, почему жизнь скотская такая… Поляки виноваты, всю воду из кранов повыпивали!

– Не надо! – попросил Янчик. – Сегодня тусовка в моем клубе. Будет много народу, телок русских подогнали, хохлушки, курвы из Варшавы… Все как ты любишь!

– Мне в таком виде идти? – спросил Фельдман. – Уверен в реакции.

– У меня дома переоденешься. Водки море – ты же пьешь водку?

– Пью.

– А уж вина – пропасть…

– Я вино пью только кошерное. Вряд ли у тебя…

– Достанут. Все достанут. Я Ян Каминский, забыл?

Оба сели в Янчиков «Бентли» и неспешно покатили обратно, в сторону Кшиштофа. Фельдман достал из аптечки ватные шарики и смочил их перекисью водорода… Шарики засунули пострадавшему в нос.

Ян Каминский владел самым красивым и дорогим домом в стиле модерн в городе. Они вошли, а там, уже в прихожей, запахло чем-то нестерпимо вкусным и желанным. Фельдман втягивал, сводящие с ума молекулы своим большим носом, жадно раздувая ноздри.

– Кабанья печенка! – прокомментировал Янчик и попросил домработницу Марысю сопроводить пана Фельдмана в гостевую комнату, в ту, где его, Янчика, личный гардероб.

– Я в душ! – сказал Каминский. – Потом поедим, поспим – и в клуб.

– Свинину? – Фельдмана чуть не вырвало на мягкий персидский ковер. – Поедим свинину?

– Ах да… Тогда зайца подогреют.

– И зайца нельзя.

– Как же с вами, евреями, сложно! Рыбу можно?

– Только с чешуей.

– Карпа тебе пожарят. Да, Марыся? Есть у нас карп?

– Конечно, пан Каминский.

– С чешуей? – уточнил.

Марыся улыбнулась, прикрыв ладошкой спелые вишневые губки и малиновый язычок за ними.

– Ага…

– Так значит, тебе в чешуе жарить?

– Это польски хумор? – Фельдман снял бейсболку и вытер со лба пот.

– Да, – признался Янек. – Шучу.

Абрам нежился под струями горячего душа как можно дольше, затем вытерся насухо, сбрил бороду – и пейсы в придачу, очистив тело от старой оболочки, в которую впиталась вся нечистота мира. Абрам смотрел на свое обновленное лицо в зеркало – и видел перед собой обыкновенного человека с грустными глазами.

Он вышел из комнаты и поднялся на второй этаж, где увидел Янека – в тщательно выглаженных брюках, в арабских тапках с загнутыми вверх мысами, в белой рубашке, застегнутой лишь на одну пуговицу. Фельдман услышал, как Каминский разговаривал по телефону со своим антверпенским партнером по торговле пушниной – и вдруг сердце Абрама затрепыхалось, пытаясь вылететь наружу, а мозг словно окатили жидким азотом. Внезапно он осознал, что видит наяву свой сон: самый красивый дом в стиле модерн, прислуга. Сон, где вкусно пахло, и в этом сне он был хозяином дома и заправлял большими делами… Только теперь по телефону с Антверпеном разговаривает не он, а Янек…

Абрам подошел к Каминскому, приятно удивив его своим чистым, без бороды и пейсов, лицом. Янек похлопал друга детства по плечу и спине, поинтересовался, мягкий ли халат, и предложил спуститься в столовую, где уже было накрыто.

Все было скромно. Салат из китайской капусты и кабанья печень, исходя жаром, дымилась на тарелке, сочась кровью, а перед Фельдманом на фамильном блюде возлежал огромный жареный карп с открытым ртом, будто сказать что хотел. Самым диковинным блюдом был белый хлеб, тонко нарезанный и уложенный в плетеную золотую корзиночку.

Слава Всевышнему, подумал Абрам, что карп не в сметане, а то остался бы я голодным: не люблю. Он вожделенно смотрел на хлеб. И на миску с красными, лопающимися от спелости помидорами.

– Ешь хлеб, – усмехнулся Янек.

– Не кошерный!

– Курва!

– Я помидор съем с карпом…

– Делай как знаешь!

– У тебя есть водитель? – спросил гость.

– Есть, – кивнул Янек, отрезая от края печени кусок. – А что?

– Его Диня зовут?

– Откуда ты знаешь? – удивился хозяин.

– Во сне приснилось…

– Так ты не просто еврей, – засмеялся Янек, утирая с губ каплю печеночного сока белоснежной салфеткой с монограммой. – Ты еврей-экстрасенс!..

Нос Янека постепенно принимал прежние формы, перелома не оказалось, а лед снял отечность.

– Правда, приснилось. Еще я во сне был хозяином твоего дома и звонил в Нью-Йорк своему партнеру Бене Шпаку… У тебя есть такой партнер в Нью-Йорке?

– Есть, – удивленно подтвердил Янек. – Правда, он сейчас на какой-то восьмитысячник ползет. В гору. Альпинист. – А ты… Ах да, ты экстрасенс… А можешь цифры на рулетке угадывать?

– Нет.

– Не врешь?

– Я не умею завязывать галстук.

– Сегодня кэжуал. Надень джинсы, кеды, белую рубашку и кожаный пиджак. В гардеробе. И слава богу, что не умеешь цифры угадывать! А то разорил бы мой клуб!

– Кипу не сниму.

– Не снимай на здоровье! Там много евреев будет, и вообще гостей с разных концов света. Мы, поляки, религиозно терпимый народ.

На роскошном электрическом «Майбахе» они подъехали к клубу. Место было видно издалека, так как в небо взлетали лучи мощных прожекторов, которые то расходились, то скрещивались будто ловили вражеский самолет. Было много охраны. Здоровенные черные парни, еще недавно игравшие в NFL, теперь стояли грозными изваяниями в лопающихся от массивных мышц костюмах. Лакеи в бордовых ливреях и белоснежных перчатках открывали дверцы роскошных автомобилей, встречая гостей. Черные футболисты сверяли прибывших со списком и маркировали запястья штампом со специальными чернилами, светящимися в определенном инфракрасном режиме.

Фельдман посмотрел на неоновую вывеску и прочитал название клуба: «Composition C-4».

– Симпатичное название, – почти прокричал Абрам, повысив голос из-за гремящей, бьющей по ушам музыки.

– Знаешь, что означает?

Увидев хозяина, негры взяли Янека и его гостя в кольцо и провели сквозь толпу внутрь клуба.

– Знаю, – ответил Фельдман. – С-4, взрывчатка.

– Классное название! – прокричал Каминский.

– Что?

– Я придумал. Классное!..

Их провели сквозь танцующих, отодвинули жонглеров факелами, девушек, уже изрядно накачавшихся шампанским и коктейлями и задирающих топики, демонстрируя груди: от совсем маленьких с пирсингом на сосках – до доек немыслимых величин, с цветными тату, на грани похабности изображающими всё, что связано с сексом.

Их завели за специальную дверь, охраняемую уже белыми ребятами со спрятанными под пиджаками стволами. На их макушки были приколоты кипы, а черные глаза угрожающе блестели.

– Твои!

Абрам крикнул «Шалом», но двери за ними уже захлопнулись, и наступила полная тишина.

– Ребята – бывшие моссадовцы, – пояснил Янек. – Когда-то мне их сосватал мой тель-авивский партнер.

Фельдман не переставал удивляться разным промыслам жизни, но к тому, что они случаются, давно привык, а потому его лицо оставалось бесстрастным: