Феликс убил Лару

«Слава Всевышнему!» – обрадовался Фельдман. Завтра пятница, и надо спешить в дом раввина Злотцкого.

– Показывайте, – согласился Абрам.

Фира отыскала в огромной юбке карман и выудила из него смартфон. Повозила по экрану крашеным ногтем, бормоча под нос: «не то», «не это», «эти после шестидесяти…»

– Нашла! – обрадовалась Фира, увеличила фотографию во весь экран и сунула к лицу Фельдмана. – Вот она! – торжественно возвестила.

У Абрама дрогнуло сердце: он увидел образ ночного сна перед экзекуцией. Ее, ее во плоти. Потрясающая фотография, тяжелая, пару мегабайт красоты и счастья точно. Рахиль… Фельдман мечтательно улыбнулся, а потом, покашляв, оборотился к Фире:

– Где у вас тут лопата стоит?

– Какая лопата? – удивилась сваха.

– Так мы с вами сейчас пойдем откапывать вашу прабабушку! Как без лопаты?

Фира окинула гостя каким-то особым взглядом:

– Абрам, вам случайно по мозгу не стукнули?

– Вроде как нет… – он смотрел на женщину, ей в глаза, пристально – и никаких намеков на шутку или розыгрыш, не находил. Потрогал голову. Кажется, целая…

– Я предлагаю вам самое ценное, что у меня есть! Зная вашу порядочность, образованность, я готова передать с рук на руки мою любимицу Рахиль!

– Так значит, это не ваша прабабушка?! – вскричал Фельдман. – Не умерла при родах?.. Копать не будем?..

– В нашей семье никто не умирал при родах!.. Это младшая дочь моей сестры из Ашкелона. Звать ее Рахиль, а фамилия… Но это сейчас только от вас зависит. Я готова стоять при Хупе на вашей свадьбе. Если вы, конечно, согласны сделать девочку «пани Фельдман».

Абрам медленно сполз на колени, ухватил Эсфирь Михайловну за руки и принялся их неистово целовать, рассыпаясь в словах благодарности. У свахи на мгновение мелькнула мысль, что мозг еврея наверняка повредился, но она сказала себе: да и ладно, человек хороший, и Рахильке с ним будет счастье… Фира свое дело знала, и талант имелся.

Уже за обедом, великолепие которого описано не будет, будущие родственники обсудили, что свадьба состоится в Кшиштофе, что сама невеста прибудет в Польшу не позже, чем через десять дней, потом родственники, всех надо разместить, друзья, которых всегда больше, чем родственников, официальные люди, и распорядителя надо нанять из Ургантов, которые народ заводят на мероприятиях.

– А за Рахиличкой ее папа дает завод, который производит аккумуляторы. Не как американец-революционер, конечно, но кое-что!..

В дом раввина Злотцкого Фельдман попал лишь к вечерней молитве. Постучал в дверь, весь наполненный счастьем, почти искрился. Ему долго не открывали, затем щелкнули замки – и на пороге возвысилась жена Злотцкого Мира. Эта огромная, монументальная женщина была в черных одеждах и босая.

– Что случилось? – прошептал Абрам.

– Пан раввин умер, – сообщила Мира. – Мой дорогой Шлемочка! Ушел, будто и не приходил вовсе…

– Как умер?! Я ж его недавно видел как новенького!

– Не перенес операции в Бахрейне… Заходите в дом.

В голове у Фельдмана, казалось, что-то перемкнуло. Он помнил, как раввин рассказывал о своем излечении в Бахрейне, как он успокаивал его душу в ее ненастный час…

В доме было темно, народу оказалось немного, большинство сидели на полу, женщины присматривали за свечами.

Кто-то в полумраке шепнул Абраму, что тело Злотцкого уже доставили частным бортом и оно подготавливается к похоронам.

– Сколько евреев? – спросил Фельдман.

– С вами десять. И родственники приедут! Много родственников!

– Можем хоронить. Народ благочестивый?

– Все соблюдающие… Евреев в Кшиштофе много, но все светские. Тяжело им соблюдать!

– Кто занимается непосредственно подготовкой тела раввина, да прибудет с ним Всевышний?..

– Знающий человек. Не ошибется. Ведает про все тонкости!

Фельдман разулся и, сняв носки, прошел в комнаты. Подошел к тщательно задрапированному зеркалу. Слегка потрогал. Так вожди подходят к своим обелискам и чуть-чуть расправляют ленты на венках.

Абрам знал почти всех, собравшихся в доме, обошел их, и, не нарушая традиции, ни с кем не поздоровался.

Неожиданно в доме стало шумно. Как понял Абрам, приехали дети Злотцкого с внуками. Мире должно было стать легче, и он спустился на первый этаж, где готовили тело раввина в последний в этой жизни путь… Уже много было сделано, Злотцкий был раздет, его наготу укрывала чистая сухая простыня, и Фельдман понял, что омовения и остальные приготовления закончены. Часы, очки в золотой оправе, Маген Давида – все лежало в специальном месте, отдельно от тела. Скоро специалисты оденут тело, а потом изготовят саван…

– Ребе Фельдман, – обратился к нему Мирин брат, – в шесть часов вам удобно на кладбище быть?

– Конечно.

До шести еще было время, и Фельдман отлучился в свой дом, стоящий в самом центре, один из самых дорогих домов Кшиштофа в стиле модерн. Прислуга всегда была наготове, и на кухне тотчас заскворчало, запахло вкусным. Абрам перед душем прошелся по своей огромной библиотеке, с нескрываемым удовольствием дотрагиваясь до книжных корешков. Прошел мимо рабочего стола, над которым висел его иерусалимский диплом Hebrew University.

Приняв душ, Фельдман в белоснежном халате на шелковой подкладке вернулся к рабочему столу и сделал три телефонных звонка. Один в Нью-Йорк, второй в Антверпен и третий в Тель-Авив. Можно было подумать, что хозяин занимается драгоценными камнями, но нет – Фельдман от случая к случаю практиковал торговлю пушниной. В трех странах у него имелись управляющие, ребята резвые, боевые и надежные. Один Исаак из Тель-Авива чего стоит. Восемь лет в армии, в спецназе, на вид увалень, с животиком, любящий много и вкусно поесть – но однажды Фельдман видел его в работе, причем дома, в России, на своем телике «Рубин 205». Демонстрировалась документалка о крошечной стране Израиль. Показывали кибуцы, как трудятся люди, и даже через черно-белый экран чувствовалось, что этой благословенной стране и людям даровано огромное счастье… Потом рассказали об армии, что все служат обязательно, даже женщины. И вот в этом эпизоде коротко показали кусочек армейской тренировки, где он узнал своего Исаака, который условно за шесть секунд уложил восьмерых противников. Надо заметить, ребята были совсем не новичками… Тогда даже Иван Иванов заорал от восторга, что хоть и отслужил в десантуре, но так «не смогет». Ванька встал с дивана и начал туда-сюда раскидывать руки-ноги.

«Маваша гири! – комментировал пьяный сосед – и люстра, хилая, произведенная еще в ГДР, пластиковая, отвалилась от потолка и разбилась вдребезги. – Хидари!..»

А Ванька все машет и машет конечностями. От осколков из ступней кровь хлещет – а он под анестезией старухи Нелюдимовой будто зомби!.. Здесь и Нюрка, Ванькина жена, не удержалась и тоже ногами-руками – взгляд безумный… Картинка в телике сменилась, а в крови уже бурлило, и Ванька пьяным голосом завопил:

«Моисеич, выходи на бой!»