Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском

На колокольне пробило полночь.

— Пора! Собирайся! — нетерпеливо прошептал Феликс.

Михаил свернул цигарку, прикурил от лампы, вывернув для этого фитиль. В горнице посветлело. Сладкопевцев осмотрелся — все ли собрали, глубоко затянулся дымом, но курить больше не стал. Придавил огонек о черепок, служивший пепельницей. Погасил лампу.

Все было подготовлено, проверено. Главное — лодка. Позаботился о ней фельдшер. Он должен был с вечера поставить ее в условленном месте.

Беглецы раскрыли окно, выбрались во двор — сначала Феликс, Сладкопевцев подал ему вещи. Пожитков оказалось достаточно, у арестантов и ссыльных всегда набирается всякой всячины.

Осторожно отодвинули засов и замерли.

Луна уже поднялась, озаряя сонную улицу, и только избы отбрасывали черные тени. Издалека доносились звуки колотушки ночного сторожа.

Крадучись, прячась в густой тени, прошли вдоль улицы, свернули к реке и снова замерли: запоздалый рыбак ставил сети. Притаились за кручей, выждали, когда он уйдет, потом броском подбежали к лодке, нащупали весла, лежавшие на дне, оттолкнулись и ощутили, как течение реки подхватило их и понесло... Свобода!

За ночь, по темному времени, предстояло проплыть верст двадцать — там беглецы могли считать себя в безопасности. Но прошло, вероятно, не больше часа, когда впереди услышали они все усиливавшийся шум падающей воды. Лодка шла быстро узкой протокой между берегом и длинным островом. Казалось, ему не будет конца, этому острову. Шум постепенно превращался в грохот, и вскоре в лунном свете они увидели мельницу и плотину, перегородившую протоку. Путь закрыт...

Повернули обратно. Но течение отбрасывало лодку, и, как гребцы ни напрягали силы, она оставалась почти на месте.

Причалили к берегу, и Феликс ушел на разведку. Вернулся не скоро. А время шло, и нарастала тревога. Остров оказался не таким уж широким, лодку решили перетащить волоком. А она была тяжелая, словно налитая свинцом. Останавливались каждую минуту. Медленно, шаг за шагом пробивались к чистой воде.

Уже наступило утро, когда они выбрались из западни. Измотанные, обессиленные, поплыли дальше, отдавшись течению. Над рекой поднялся серый туман, закрыл берега и небо. Стало холодно. Беглецы надели пальто, немного согрелись. Сладкопевцев снова сел за весла.

И вот новая беда свалилась на беглецов. Толчок, удар, треск... Лодка наткнулась на поваленное дерево с обломанными ветвями, опрокинулась. Сладкопевцев очутился на берегу, но тут же бросился в воду: намокшее пальто тянуло Феликса вниз, он цеплялся за скользкие ветви, но они обламывались, а бурное течение тащило его от берега. Кое-как выбрались из воды. Стояли мокрые, окоченевшие: вода была ледяная. И оба безнадежным взглядом провожали удалявшуюся опрокинутую лодку. Смоленое днище то поднималось над волнами, то погружалось. Вскоре лодка исчезла.

— Что будем делать? — спросил Сладкопевцев.

— Прежде всего — разводить костер.

Набрали валежника, разожгли огонь и принялись сушить одежду. Оказалось, что выбросило их на маленький безлюдный островок, не так уж далеко от материкового берега. Туман поднялся, и неподалеку беглецы разглядели деревню в десяток-другой дворов. Вдоль берега тянулась проезжая дорога. Первое, что пришло на ум, — соорудить плот и переправиться на ту сторону. Но из чего сделать плот? На островке всего несколько деревьев. Да и чем их срубить? Топор и все пожитки лежали теперь на дне реки.

А в деревеньке приметили потерпевших кораблекрушение. Видно было, как несколько крестьян сели в большую лодку и, преодолевая течение, гребли к острову. Времени на раздумья оставалось немного. Решили, как советовал Олехнович, представиться купцами, которые плывут в Якутск закупать мамонтовую кость. Потом уточнили: Сладкопевцев выдаст себя за иркутского купца, а Феликс станет его приказчиком.

Лодка с гребцами пристала к берегу, пострадавших сняли с острова и перевезли в деревню. Всю дорогу «купец» сетовал на свое несчастье: остались без вещей и без денег... Но с гребцами расплатились по-царски — дали пятерку. И снова «купец» пустился жаловаться: оставалось всего шестьдесят целковых, а было около тысячи, поди их теперь вылови в реке... И паспорт пропал, остался один на двоих...

Приключение завершилось как нельзя лучше. Крестьяне стали их успокаивать, утешали: слава богу, мол, сами остались живы, а остальное — дело наживное. С такими деньгами, что остались, жить можно. В заключение предложили довезти их до Жигалова на подводе, а там они сами распорядятся как надо. Уговаривать путников долго не пришлось. Они уселись в телегу и тронулись в Жигалово.

А потом на перекладных ехали сквозь тайгу, миновали бурятские степи и через несколько дней, выспросив, где наиболее глухой полустанок, узнав расписание, подгадали так, что прибыли на станцию к приходу поезда.

С Михаилом Сладкопевцевым Феликс расстался где-то под Москвой, на станции Шилово. Отсюда Михаил решил плыть по Оке до Елатьмы, прожить какое-то время в лесной глуши, а потом перебраться в Санкт-Петербург.

Феликс рвался в Польшу. Да и некуда ему было деваться, кроме Вильно или Варшавы. Следовало добыть паспорт, обзавестись одеждой, чтобы переправиться за границу.

От Юлии Феликс не имел никаких вестей. Было только одно письмо, вскоре после отъезда из Седлеца, в Бутырскую тюрьму в Москве. Вскоре ссыльных отправили этапом в Сибирь.

В Вильно, дождавшись наступления темноты, Феликс пришел на Поплавскую улицу в дом Софьи Игнатьевны. Там он и узнал, что Альдоны сейчас в городе нет — она уехала с детьми в деревню и вернется только к началу занятий в гимназии. Так же как в прошлый приезд, вся ночь прошла в разговорах, в поисках подходящей одежды, белья для беглеца. Спать улеглись поздно, а как только поднялись утром, Феликс, наскоро проглотив завтрак, ушел к Гольдманам.

Юлии он не застал: она жила в Швейцарии, в курортном городке близ Женевского озера. Мать Юлии не узнала Феликса. А он не стал себя называть, сказал только, что школьный товарищ, придумал на ходу какое-то имя. С тревогой в голосе мать рассказала, что Юля давно чувствовала недомогание, но не обращала на это внимания, а весной открылся кашель, появилась кровь, и семейный врач настоял на том, чтобы отправить девушку в легочный санаторий.

В Вильно у Феликса других дел не было, и он в тот же день, чтобы не испытывать судьбу, уехал в Варшаву. Вскоре его переправили за границу, в Краков.

Глава шестая. После побега

1

Только в половине августа Альдона получила долгожданное письмо от брата. Она уже знала о его побеге: Софья Игнатьевна со всеми предосторожностями вызвала Альдону в Вильно и посвятила племянницу в события той ночи, когда у нее на Поплавской улице был Феликс. Обе всплакнули и стали ждать весточки.

Феликс написал из Швейцарии, из неизвестного Лейзена, расспрашивал о своих племянниках, просил выслать их фотографии, передавал приветы родным. О себе писал мало:

«Давно уж я не имел возможности побеседовать с вами. Теперь я на чужбине — в Швейцарии, высоко над землей, на вершине горы одной с третью версты над уровнем моря. Сегодня облака на целый день окутали нас своей белой пеленой, и сразу стало мрачно, серо, сыро, идет дождь, и не знаешь, откуда он: сверху или снизу...

Есть у меня здесь друг, он лежит больной в санатории, и только это задерживает меня здесь. Я недавно приехал сюда — всего каких-нибудь несколько дней назад».