Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском

Больной друг — это Юлия. Он нашел Юлю в санатории для туберкулезных больных, в застекленном прозрачном корпусе, стоявшем па южном склоне горы, открытом со всех сторон солнцу и воздуху. Сразу добраться сюда он не мог, у него был только адрес и больше ничего: ни денег, ни паспорта.

Совершив побег, перебрался в Краков, потом уехал в Берлин, где его ждал Мархлевский. Ждали и другие, с которыми Дзержинский еще не был знаком: здесь готовили конференцию польских социал-демократов.

На вокзале его встретил Юлиан Мархлевский. Здесь были еще двое — мужчина и женщина. Женщина — невысока ростом, а рядом со своим спутником казалась и вовсе маленькой. Мужчина, в расстегнутой легкой куртке, со шкиперской бородкой, с короткой трубкой в зубах и в черной фуражке с укороченной тульей, как у гамбургских портовиков, казался завзятым моряком.

— Ян Тышка, — представился он, здороваясь с Феликсом.

Фамилии молодой женщины Феликс не разобрал, только имя — Роза. Ей было лет тридцать. Лицо ее нельзя было назвать красивым, но его украшали глаза — большие, с густыми ресницами.

— А мы уже всё о вас знаем, — сказала Роза, когда они вышли с перрона на улицу. — Вы уже дважды бежали из ссылки, а по поводу вашего ареста писали в «Искре»...

— Смотрите какой я знаменитый! — рассмеялся Феликс. — Вот уж не думал.

— К тому же мы с вами земляки — оба из Вильно, — добавил Тышка. — Питаю самые нежные чувства к нашему городу, хотя не был там с незапамятных времен.

— Я вас понимаю, — сказал Феликс. — Удивительные свойства имеют родные места, как и воспоминания детства...

— Все это верно, — согласился Юлиан Мархлевский, — но вас объединяет еще и единство мыслей, взглядов.

— Именно так, — подтвердил Тышка. — Юлиан мне рассказывал о вашей работе в Варшаве. Да, вы так много сделали...

— К сожалению, это было уже давно. Да и не так-то уж много... Единственное, что удалось, — восстановить связь с рабочими, отколоть многих от ППС: сначала сапожников, затем столяров, металлистов, булочников. В Варшаве было тогда больше двух тысяч пекарей.

На квартире у Мархлевского, где-то недалеко от Люстгартена, разговор не иссякал до позднего вечера. Пришел Адольф Варский, которого Феликс немного знал по Варшаве, появился живой, темпераментный Ганецкий, он же Куба. Так звали его в подполье. Роза несколько раз уходила в кухоньку, готовила кофе. Возвращаясь, включалась в разговор.

В Берлине на первое время Феликс поселился в квартире Мархлевского. Когда гости разошлись, Феликс спросил:

— А кто эта Роза с чудесными глазами?

— Роза?.. Так это же Люксембург, жена Тышки.

— Она?! Такая молодая! — вырвалось у Феликса. Трудно было представить, что это та самая Роза Люксембург, автор книг, доходивших и к нему в ссылку...

— Вместе с Розой мы издаем газету «Справа роботнича». Она прекраснейший человек, умница и, как видишь, неплохо варит кофе, — рассмеялся Мархлевский.

2

На конференции представителей польской социал-демократии, которая вскоре состоялась в Берлине, были все собравшиеся у Юлиана Мархлевского в день приезда Феликса. Приехало еще несколько человек из Варшавы, Лодзи, из Кракова. Были товарищи из Берлина, Женевы. Но в общей сложности собралось не так уж много: почти все уместились за раздвинутым по такому случаю обеденным столом.

Заседали один день и закончили конференцию выбором Заграничного комитета польских социал-демократов. Дзержинскому сразу дали множество поручений — работу секретаря, издание партийной газеты и нелегальной литературы. Ему же поручили и весь кольпортаж — снабжение литературой партийных организаций, находившихся в Королевстве Польском.

Товарищи советовали Феликсу, прежде чем приступить к работе, поехать лечиться, а потом обосноваться в Кракове, где и наладить издание газеты.

— И еще вот что, — сказал Мархлевский, — кличку надо менять. Яцек, Переплетчик — все это полиции давно известно. Как будем тебя величать?

— Не все ли равно?

— Тогда буду твоим крестным отцом... «Юзеф» тебя устраивает? Вот и отлично!

Простившись с друзьями, Феликс уехал в Швейцарию.

Дилижанс остановился около крохотной гостиницы, прилепившейся к живописной скале, на которой росло одинокое дерево. Договорившись с хозяйкой насчет ночлега, Феликс расспросил о дороге в санаторий, где лечилась Юлия, и, оставив в отведенной ему каморке саквояжик, отправился туда.

День выдался солнечный, воздух был удивительно прозрачный. Горы, покрытые снегом, высились, казалось, совсем рядом. В долине краснели черепичные крыши Лейзена, а еще дальше, за утесом, открывался край большого озера.

Но когда Феликс подходил к санаторию, все вдруг изменилось. Откуда-то наплыли облака, сырой туман затянул и домики, и санаторный корпус, который был совсем уже близко.

Сестра милосердия с голубым крестом на рукаве блузки и на косынке, спадавшей на плечи, как у монахини, проводила Феликса на веранду, где в шезлонгах, укутанные пледами, лежали больные женщины. Их было немного, всего пять.

Юлия приподнялась навстречу склонившемуся к ней Феликсу, стиснула ладонями его голову и долго-долго смотрела в глаза.

— Я так ждала тебя, Фелик! Теперь все будет хорошо! Правда?

— Да, да! Наконец-то! Я тоже ждал нашей встречи... А ты совсем неплохо выглядишь!

— Правда? Я очень рада... Я стала гораздо лучше себя чувствовать с того часа, когда узнала, что ты уже в Кракове.

Говорили о том о сем, как всегда бывает при первой встрече после долгой разлуки. Феликс жаловался на врачей: заставляют лечиться, когда ему нужно просто отдохнуть. Юлия говорила, что к зиме собирается вернуться в Вильно: зима действует на нее лучше всякого санатория.

Шурша белоснежной крахмальной юбкой, на веранду вышла сестра милосердия и сказала Юлии, обращаясь почему-то в третьем лице:

— Фрейлейн следует пройти в свою комнату, на веранде становится сыро... Господин может подняться тоже, но ненадолго: посетителям разрешено оставаться до пяти часов.

Феликс помог Юлии подняться. Она бодро пошла вверх по лестнице, но на площадке остановилась, растерянно взглянув на Феликса:

— Отдохну немного, можно?..

В Лейзене Феликс прожил неделю. Каждый день с утра он приходил в санаторий, терпеливо ждал, пока Юлия приведет себя в порядок, позавтракает, пока кончится врачебный обход. После этого Юлия спускалась на веранду, устраивалась в шезлонге, и Феликс присаживался рядом. Когда на час-другой рассеивался сырой туман и проглядывало солнце, доктор разрешал Юлии небольшую прогулку вблизи санатория.

— Не больше четверти часа! — неизменно говорил он, обращаясь скорее к Феликсу, нежели к Юле.

С приездом Феликса Юлии стало заметно легче. Появился аппетит, пропала слабость.

— Ты волшебник, Фелик! — говорила она, счастливая. — Я чувствую себя совсем здоровой...

Но здоровья не было. Однажды врач пригласил Феликса к себе в кабинет.

— Я хочу вас порадовать, — сказал он. — Состояние фрейлен значительно улучшилось... Но это может быть и обманчивым. Осенью ей лучше вернуться домой, подальше от нашей сырости, от резких изменений погоды. А весной хорошо бы к нам снова.