Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском

Дальше на перекладных ехали до Иркутска. Потом был жесткий плацкартный вагон, верхняя полка, дорога далекая, но с каждой верстой приближающая к встрече...

В Москве с Казанского вокзала Зося перебралась на Александровский и в тот же вечер уехала в Люблин. Из Москвы она дала телеграмму отцу в Клецк, куда он переселился, забрав Ясика из пансиона пани Савицкой. Помня советы Феликса, Софья не поехала ни в Варшаву, ни в Клецк: жандармы прежде всего стали бы искать ее у родных. В Зосиной телеграмме было всего несколько слов: «Выезжай немедленно в Люблин. Зофья». И отец все понял.

Из Клецка он приехал на лошадях в Несвиж, дождался поезда на Люблин. Это был тот самый поезд, в котором ехала Зося. Наступила ночь, теплая, звездная. Зося стояла у опущенного окна и вдруг увидела отца. Узнала его в свете тусклого фонаря, что горел на перроне. Он садился в соседний вагон. Подавив в себе порыв броситься к отцу, Зося следила, как отец подает свой билет проводнику, как поднимается по ступеням вагона.

Она стала терпеливо ждать. Глубокой ночью перешла в соседний вагон, нашла спящего отца и тихо погладила его руку...

Вагон мерно покачивался из стороны в сторону. Они сидели в темноте и под стук колес переговаривались шепотом, чтобы никого не разбудить. Условились, что и дальше в дороге станут делать вид, будто не знают друг друга.

В Люблине жил старший брат Зоси, но заночевала она и провела следующие дни в комнате, снятой у незнакомых людей. Теперь все ее мысли были устремлены к тому, чтобы поскорее встретиться с Феликсом. Надо перебраться через границу, забрать к себе сына. Зося сразу же отправила письмо Феликсу на Ягеллонский университет. Ответ пришел через несколько дней, но почерк был незнакомый. Кто-то сообщал, что Карловича в городе нет, а ей следует обратиться к Францишке Ган по такому-то адресу.

Значит, Феликс в Польше, на нелегальной работе, — сделала вывод Зося. А явка — в Домброве. Незнакомая Ган поможет добыть проходное свидетельство для переезда границы.

Францишка Ган, жена литейщика, радушно встретила Зосю. Она давно ее ждала — о приезде Зоси сообщили из Кракова. Утром муж Францишки ушел на работу и женщины остались вдвоем.

— Несчастье-то у нас в партии какое... — делясь печальной вестью, сказала Францишка. — Эдмунда арестовали.

Зося посмотрела на нее с недоумением.

— А кто это? — Зося не знала, что Феликс сменил кличку и его называли теперь Эдмундом.

— Не знаете?.. Не может быть! Кто же не знает в партии Эдмунда!

— Даже не слышала, — повторила Зося.

— Ну как же, у него еще жена в Сибири и маленький сынишка, который родился в тюрьме...

Францишка увидела, как побледнело лицо ее новой знакомой, какое отчаяние на нем отразилось. И все поняла. Подошла к Зосе, уронила на ее плечо голову. Женщины обнялись и заплакали...

Через несколько дней, связавшись с нужными людьми, Зося получила документы и уехала в Краков. На квартире, где они когда-то жили, Зося нашла открытку от Феликса. Ему удалось отправить ее в день своего ареста. Он предупреждал жену о своем провале, уверенный, что ей удастся бежать из ссылки

Феликса арестовали за две недели до приезда Зоси. В это время она была уже в пути и мечтала о скорой встрече с самыми дорогими ей людьми — мужем и сыном.

А Феликс перед арестом увидел наконец сына, увидел впервые, хотя сыну шел второй год. Ночью он подошел к пансиону пани Савицкой, позвонил. Со свечой в руке вышла заспанная женщина, провела его к владелице пансиона. Феликс представился Казимиром Дзержинским. Сказал, что хотел бы увидеть своего племянника.

— Может быть, пан заедет к нам днем, когда ребенок не спит? — спросила пани Савицкая.

Феликс объяснил, что он проездом и в другое время побывать не сможет.

— В таком случае вы на него только посмотрите, — согласилась пани. — Будить ребенка я не разрешу.

Феликс и не думал об этом. Ему бы только взглянуть на сына, рождения которого он так ждал, к которому питал такие нежные чувства... Сын!

Пани Савицкая привела его в спальню, где в деревянных кроватках спали дети. Подошла к одной из них и осветила лицо спящего ребенка. Феликс подался вперед и долго-долго вглядывался в бледное личико маленького сына. Смотрел так, будто хотел навсегда запечатлеть его в своей памяти...

Потом, словно очнувшись, поблагодарил пани Савицкую, еще раз извинился за визит в столь неурочное время и ушел — так же внезапно, как появился.

Сеть, раскинутая варшавской охранкой вокруг Дзержинского, стягивалась все туже. И первого сентября она затянулась. По донесениям жандармского управления, это произошло так:

«Шифрограмма из Варшавы. Директору Департамента полиции. В ночь на 1 сентября при ликвидации варшавской организации партии социал-демократов арестовано тридцать четыре человека. Среди них член Главного правления партии, разыскиваемый Департаментом Феликс Дзержинский. Обыском при аресте обнаружен гектограф с оттиском прокламации, помеченной 31 августа. Около 200 экземпляров «Червоного штандара», датированного тем же числом, различные печати, бланки, два знамени с революционными надписями, револьверные патроны. Подробности будут переданы дополнительно».

«Его высокопревосходительству господину министру юстиции.

Летом текущего года Варшавским охранным отделением были получены негласные сведения о том, что Главное правление социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы командировало в Варшаву Феликса Дзержинского для улаживания происшедших между Главным правлением и Варшавским комитетом сообщества серьезных разногласий. Одним из пунктов разногласий послужило мнение правления, что в Варшавской организации наличествует провокация нераскрытых агентов охранного отделения.

В целях улаживания возникшего конфликта и расследования провокаций в Варшаву командирован был упомянутый Феликс Дзержинский, известный своей партийной деятельностью, лишенный прав и бежавший из ссылки. В Варшаве он жил более полугода, женат на осужденной также за принадлежность к тому же сообществу и находящейся в каторжной тюрьме Софье Мушкат».

Глава десятая. Революции телохранитель

1

Гул толпы доносился неясно, словно издалека... Он еле просачивался сквозь холодную толщу тюремных стен, сквозь наглухо забитые оконные рамы. А толпа бушевала совсем рядом — здесь, на улице перед Бутырской тюрьмой. Расплывчатый гул напоминал шум отдаленного морского прибоя. Он то нарастал, то стихал, чтобы снова подняться в многоголосом кипении. Феликс настороженно прислушивался к этому гулу, так напоминавшему шум разволновавшегося моря у скалистого берега на острове Капри. Но что это такое здесь, в Москве?.. Привыкшие к томительной тишине камер, заключенные недоуменно прислушивались к долетавшим сюда необычным звукам.