Феллах

— Вот, полюбуйся, Исмаил-бей, — зашептал на ухо своему соседу Ризк, — убрали Абдель-Максуда — так теперь в командиры вылез учитель Райан, схватили щенка Салема — так гавкает эта собака Бухейри. Арестуем этих — вместо них появится еще десяток бунтарей. Но этого сукиного сына, Бухейри, клянусь аллахом, я проучу. Посидит в конюшне взаперти день-другой — станет посмирнее.

— Нужно, ваша милость, смелее действовать и не бояться уездных властей. Чуть кто поднимет голову, сразу надо бить его по башке, чтобы другим неповадно было. Иначе нам не удержать бразды правления в своих руках. Феллахи другого языка, кроме кнута, не понимают. Это ведь скоты. Поверьте мне, ваша милость, уж я-то их хорошо изучил. Не наденешь на них ярма — не попашешь! И на уездный центр нечего оглядываться — там достаточно своих людей, всегда поддержат.

Молитва окончилась, люди, прощаясь друг с другом, направлялись к выходу.

И в этот момент на всю мечеть раздался зычный голос устаза Райана:

— Послушайте, вы, сеид из Каира! Мне хотелось бы вам посоветовать не вещать во всеуслышание то, в чем вы плохо разбираетесь. Кто вам, например, сказал, что неженатый человек не может читать проповеди в мечети? Откуда вы взяли, что молодой человек не имеет права предводительствовать во время богослужения? Если вы имели в виду меня, то мне скоро исполнится тридцать, а нашему пророку Мухаммеду — да будет благословенным имя его! — не было, к вашему сведению, и двадцати, когда он возглавил своих сподвижников старше его по возрасту и стал предводителем большого войска. Ненамного старше был и его ближайший соратник и полководец Абу Бекр. Так что ваши познания в исламе весьма слабые. Прежде чем поучать других, вам не мешало бы поучиться самому. Если же вы считаете себя образованным мусульманином, то по крайней мере должны знать, что ислам высоко чтит свободу и решительно выступает против угнетения, несправедливости и таких пороков, как жадность и корыстолюбие… Потом нам хотелось бы все-таки узнать, где и кем вы работаете в Каире. И кого вы здесь представляете? Скажите нам все-таки, кто вы такой, ну, хотя бы для того, чтобы нам познакомиться и поближе узнать друг друга.

— Я не обязан вам отвечать! — срывающимся голосом выкрикнул побагровевший Исмаил. — Достаточно вам знать, что я из Каира и говорю от имени Каира. А если кому этого мало, то дополнительные сведения он сможет получить там, где в настоящее время находятся Абдель-Максуд, Абдель-Азим, Салем и Хиляль. Такая участь ждет каждого смутьяна. Мы не допустим анархии. Нам поручено навести порядок, проследить, чтобы люди занимались нормальной производительной деятельностью, а не митинговали. Зачинщиков беспорядков мы будем строго наказывать!..

— Вот вы говорите: «мы». А кто вы, собственно говоря, такие? — подал голос Адли. — От чьего имени вы все-таки выступаете? От имени Каира? Но в Каире живут разные люди — там есть и убежденные социалисты, и реакционеры, и агенты империалистов, и оппортунисты, и всякого рода приспособленцы. Кого же из них вы представляете?

Исмаил повернулся к говорившему. На него в упор с дерзким вызовом смотрели горящие ненавистью глаза Адли. Рядом с ним стояли юноши — лица возбужденные и решительные, как у людей, готовых ринуться навстречу самой большой опасности, совершить любое безрассудство во имя овладевшей ими идеи. Быстро оценив обстановку, Исмаил решил не связываться с этими юнцами. От них всего можно ожидать. Ведь это не чиновники, которые трясутся за свое место, и не феллахи, которые боятся потерять клочок земли. Этих чем припугнешь? Им терять нечего. И все же их поведение нельзя оставлять безнаказанным.

— А кого ты представляешь, сопляк? — с явной угрозой спросил Исмаил. — Как тебя зовут? Кто твой отец? Отвечай, да быстрей! Он член кооператива?

— А тебе какое дело? Сначала сам скажи, кто ты такой.

Все притихли, с любопытством и не без страха поглядывая то на Исмаила, то на Ризка, который вдруг изменился в лице, готовый прийти на помощь своему каирскому гостю. Однако Исмаил отвернулся и, сделав вид, что не расслышал последних слов Адли, быстро направился к выходу. За ним последовал и Ризк. Люди, проводив их взглядами, вздохнули с облегчением, впервые за последние пять дней почувствовали уверенность в своих силах. Уже у самого выхода Бухейри заявил надевавшему свои шикарные городские туфли Исмаилу:

— Запомни — я Бухейри. Из революционного авангарда! Я ничего не боюсь! Я помогу выбраться из тюрьмы моему другу Салему. Мы освободим всех наших товарищей!

Выходившие из мечети люди пожимали руки устазу Райану, Бухейри, Адли или награждали их восхищенными и благодарными взглядами.

Энергично работая локтями, Тауфик с трудом пробился через толпу к Ризку, ожидавшему на крыльце Исмаила.

— Ты где пропадаешь, Тауфик? — нахмурился Ризк. — Почему тебя не было на праздничной молитве?

Тауфик, почесывая затылок, пробормотал что-то невнятное — он шарил глазами по толпе. Увидев Тафиду, процедил сквозь зубы:

— Ну, подожди, Тафида! Я с тобой еще посчитаюсь!

— Разве можно так непочтительно, Тауфик, называть девушку? Тем более дочь нашего почтенного шейха? — пристыдил его кто-то из молодежи.

— Ты должен говорить ей: «О свет очей моих, девушка, пронзившая взглядом сердце мое!» — продекламировал смеясь Адли.

— Нет, Адли! — громко возразил кто-то. — Теперь он ее будет величать иначе: «О Тафида, дочь Талбы, проломившая камнем череп Тауфика!»

Ребята весело засмеялись, посыпались шуточки, а Тауфик с Ризком и Исмаилом, ни на кого не глядя, быстрым шагом направились к правлению кооператива. Феллахи провожали их недобрыми взглядами, женщины — проклятиями.

— О аллах! — со вздохом произнесла Инсаф. — Сделай так, как явил мне во сне: пусть эти трое бесследно растворятся в пыли от копыт лошадей долгожданных четырех всадников! И почему шейх Талба считает это бессвязным сном? Нет, это хороший сон. И он должен, обязательно должен сбыться!

Глава 14

Я уезжал из деревни в Каир с тяжелым чувством. Мои земляки, отчаявшиеся добиться правды с помощью властей, уповали теперь только на аллаха и на святых угодников, покровителей деревни. Они меня предостерегали, чтобы не обивал я понапрасну пороги различных учреждений и не пытался разжалобить «чужих» угодников.

«Мы будем молиться за тебя, а ты проси за нас аллаха, чтобы облегчил он наши страдания и избавил нас от нечестивцев, свалившихся на нашу голову, — наставляли они меня перед отъездом. — Пойди к могиле святого Хусейна, нашего верного заступника, и попроси его, чтобы замолвил он за нас слово перед всевышним и помог вернуться в деревню нашим землякам. Пусть аллах проявит к нам свое милосердие и покарает наших обидчиков. Ведь наша деревня вся верующая и никогда не роптала на аллаха. За что же он на нас прогневался? Чем мы ему не угодили? Но прежде чем бить челом у гробницы святого Хусейна, не забудь громко прочитать суру «Фатиха» на могиле нашей святой Зейнаб. А прочитав молитву, пообещай, что мы поставим ей сто свечей, если она поможет освободить наших людей, и еще сто свечей, если покарает наших притеснителей. После посещения Хусейна и Зейнаб отправляйся к мавзолею султана Ханафи, покровителя всех бедняков, угости его от имени нашей деревни ужином. Только иди до мавзолея пешком, не вздумай ехать на такси или в пролетке — он этого не любит. Расскажи ему все как есть. Говори с ним откровенно и громко, как с простым смертным. Ничего не утаивай. Выложи все, что у нас наболело на душе. И даже можешь выразить ему нашу обиду, что он не проявляет заботу о бедняках деревни, оставляет на произвол судьбы. Кто, кроме него, о них позаботится? И потом не забудь посещать хоть одного из этих святых. Ведь они единственные благодетели Египта. На них только и надежда. А к чиновникам не ходи — не трать попусту время! От них толку мало. Если бы они там, в Каире, на самом деле пеклись о нашем благе, не послали бы к нам такого лиходея, который нас притесняет и творит все что вздумает. А то мы только и слышим что красивые слова. Этим словам и поверили Абдель-Максуд, Абдель-Азим, Салем и Хиляль, приняли их за чистую монету. Вот они теперь и расплачиваются за свое легковерие».

Приехав в Каир, я часто размышлял над этими наставлениями земляков. Какое отчаяние овладело, очевидно, их душами, если феллахи тринадцать лет спустя после революции, давшей им землю и провозгласившей свободу, перестали верить властям!

И все же я пренебрег советами земляков. Вопреки их строгим наставлениям и настойчивым мольбам я прямым ходом направил свои стопы в редакции газет. Встречаясь там с людьми, которых я хорошо знал, я пытался их убедить, что они должны обязательно помочь феллахам добиться правды и восстановить их доверие к словам, доходящим в деревню из Каира. Потом я посетил Центральный Комитет АСС, где подал официальное прошение о проведении расследования ненормального положения, сложившегося в деревне, и о скорейшем освобождении незаконно арестованных феллахов, активистов АСС.

Выходя из здания ЦК АСС, я столкнулся с начальником уездной полиции Фармави. Он направлялся по каким-то своим делам в министерство внутренних дел. Обрадовавшись столь неожиданной встрече, мы и на этот раз не удержались от воспоминаний о наших юношеских годах, и в частности об участии в демонстрациях против английской колонизации. Затем мы, естественно, коснулись сегодняшних проблем. Фармави доверительно сообщил мне, что положением в нашей деревне заинтересовались высшие инстанции и вопрос этот будет предметом самого серьезного обсуждения.