Феникс
Шрифт:
Снова звучит гимн, и Китнисс медленным движением руки снимает с плеча лук.
Вкладывает стрелу и прицеливается.
В эту минуту Президент Сноу похож на обыкновенного старика: больного и беспомощного. Инстинкт выживания берет верх над гордостью, и он сжимается так сильно, как только позволяют ему привязанные руки.
Но это не изменит его судьбу.
Мне кажется, я слышу, как летящая стрела разрезает воздух и вонзается в сердце Сноу.
Его глаза расширяются от удивления, а на груди появляется кровь...
Через мгновение Сноу уже мертв.
Толпа
Больше не смотрю на того, кто был некогда великим человеком.
Смерть не к лицу ни одному существу на земле…
Китнисс стоит рядом, напряженная и отстраненная. Ее щеки бледные, а губы дрожат.
Заканчивается действие лекарства?
– Все в порядке? – шепчу я ей.
Она не отвечает, даже не поворачивает головы.
Наши лица снова крупным планом на большом экране.
Всматриваюсь в глаза Китнисс и беспокоюсь.
Я когда-то видел что-то похожее в ее взгляде… Безысходность?
Мы собирались съесть морник на своей первой Арене…
Не хочу вспоминать об этом.
Протягиваю руку, чтобы обнять ее, но внезапно Китнисс приходит в движение.
Она выхватывает свою руку из кармана, сжатую в кулак, и спешно несет ее ко рту.
На какое-то мгновение она разжимает кулак – я узнаю ягоды, лежащие на ее ладони…
Морник!
Дергаюсь вперед, желая не дать ни одной ягодке попасть ей в рот, и ощущаю резкую боль в руке.
Зубы Китнисс врезаются в мою кисть, прикрывшую отраву.
Ее глаза распахиваются от удивления, и тут же она кусает меня уже целенаправленно.
Второй рукой сгребаю ее в объятия, пытаясь рассыпать ненавистные ягоды, но Китнисс сопротивляется.
– Пожалуйста! – молит она. – Отпусти меня!
Я понимаю, что она говорит не только про то, чтобы я разжал руки, а именно отпустил ее из жизни.
В глазах Китнисс столько боли, что я на мгновение сомневаюсь: имею ли я право заставлять ее жить?
Очевидно, во мне тоже есть что-то эгоистичное, потому что я отрицательно машу головой.
– Никогда! – говорю я уверенно.
Она снова сходит с ума.
Брыкается, больно бьет меня по груди, лицу…
Замечаю, что камера все еще снимает нас, и люди внимательно наблюдают за ссорой.
К нам уже спешат люди в белых халатах, так что я тащу Китнисс к краю сцены. Почти сразу ей вкалывают ударную дозу морфлинга, и она повисает на моих руках.
– Ненавижу! – шепчет она одними губами и засыпает.
Я несу ее прочь от камер, от людей, от всего.
В палате прохладно.
Укладываю ее на кровать, а сам ложусь рядом.
От нее пахнет отчаяньем.
Зачем я удержал ее?
Жестокий эгоист: ведь понимаю, что не смогу без нее жить.
А она не сможет жить без Прим…
Я не могу быть постоянно рядом, и, если ей не удалось сегодня прекратить свою боль, она сделает это завтра, послезавтра…
В любой день.
Китнисс упорна в достижении своих целей.
И она ненавидит меня.
Теперь уже без действия яда или внушения,
а сама по себе.Искренне.
Шум на улице стихает, и постепенно, запутавшись лицом в ее волосах, засыпаю.
Сон беспокойный, но все-таки я не просыпаюсь, пока не слышу приглушенного стука в дверь.
На пороге стоит Хеймитч.
– Я увезу ее, – говорит ментор, кивая на спящую Китнисс, – и тело девочки в Двенадцатый. Так будет лучше.
Киваю, и уже через пару часов планолет взмывает в воздух, унося с собой двух моих самых близких людей и маленькое тельце убитого ребенка.
– Когда-нибудь мы встретимся снова, Китнисс, – говорю я в пустоту.
Солдат, стоящий рядом, сочувственно вздыхает и уходит прочь, оставляя меня одного.
Вечером того же дня суд назначает Гейлу Хоторну, уроженцу Двенадцатого дистрикта, высшую меру наказания.
Приговор приведут в исполнение через три дня.
... Костер догорел...
Оставив лишь обугленные головешки и серый пепел вокруг....
====== Глава 7-1. Возрождение ======
Прошло почти два года.
POV Китнисс
Яркое солнце неприятно слепит глаза. Резко задергиваю шторы и чихаю от пыли, наполнившей воздух.
Слышу кипение масла и возвращаюсь к плите – омлет подгорел. Стараюсь переставить сковороду и случайно касаюсь пальцами раскаленного металла.
– Черт! – ругаюсь я и бегу к раковине, подставляя место ожога под холодные струи. Облегчение приходит не сразу.
Наливаю стакан молока, беру тарелку с омлетом и собираюсь обедать в гостиной. Только начинаю разворачиваться, как запинаюсь о лежащего на полу кота, и падаю навзничь. Тарелка летит в сторону, стакан падает прямо передо мной и разбивается в дребезги.
Лютик сразу же проявляет интерес к разлитому молоку и начинает лакать. Со злости пинаю кота в бок и плачу.
Так меня и находит Сальная Сей: сидящую на полу и рыдающую навзрыд.
– Китнисс, милая, что случилось? – причитает старуха, начиная наводить порядок.
Молчу, но она уже привыкла.
Кажется, в первый год после возвращения в Двенадцатый я вообще не сказала ни слова. Теперь хотя бы иногда, но произношу пару фраз.
Хеймитч привез меня в Деревню победителей – единственное место в Дистрикте, уцелевшее после бомб Капитолия. С его слов, я больше походила на растение, чем на живого человека. Не разговаривала, отказывалась от еды и воды, плакала дни напролет. Сначала он пытался выхаживать меня сам, но быстро сдался.
Тогда в моем доме появилась Сей. Она выхаживала меня как маленькую: заставляла просыпаться по утрам, кормила с ложки, следила, чтобы я не наложила на себя руки.
Последние полгода она живет отдельно: Дистрикт потихоньку восстанавливается, и она переехала с семьей обратно в город. Теперь Сей заходит ко мне через день, проверить, как дела.
– Не переживай, сладкая, сейчас мы уберемся, и все будет в порядке, – говорит она.
Но убираемся не мы, а только она. Я же встаю и, размазывая слезы по щекам, выхожу на улицу.