Февраль
Шрифт:
– Что? – Остановилась она.
Юрий Алексеевич так решительно подошёл к Анюте и прижал к себе, на миг вдруг позабыв и про войну, и про разные века, и времена. Анюта безропотно поддалась, растворяясь в волне неожиданной нежности и света, охватившей её, засмеялась. Потом, опомнившись, оттолкнула Юрия и убежала.
Наступил час ужина. Детишек накормили жидкой овсяной кашей на воде, и выдали по половинке конфеты, аккуратно разрезанной ножом. Конфеты берегли к празднику, и вот решили раздать накануне, кто-то мог и не дождаться их к планируемой дате. Малыши были слабенькие…
Юрий Алексеевич, наколов полешек и сложив их низенькой поленницей на крыльцо под навесом, заглянул в одно
Дети сидели, замерев, глядя на столы; никто не бросился и не схватил тотчас же лакомство, это был миг долгожданного непредвиденного чуда. Его хотелось растянуть как можно дольше.
Юрий Алексеевич почувствовал, как к горлу подступил комок, глаза предательски набухли и воспалились. Он отошёл от окна и присел на детскую скамейку вглубь веранды.
Низкое серое небо давило сверху, вокруг пустоты в окнах страшили своим видом. В здании детского сада лишь в одном из окон из глубины комнаты был виден тусклый огонёк лампы. Вокруг стояла жуткая тишина; привычные для учителя ночные звуки обычного мира исчезли в этом городе; ни блуждающей кошки, мяукавшей в темноте, ни лая бродячей собаки, ни голосов случайных прохожих, лишь отдалённые гулкие выстрелы и непонятный лязг издалека.
Учитель смотрел в это мрачное пространство, опершись на край веранды. Там, совсем близко, подумалось ему, проходит линия фронта, там Великая Отечественная война. Как странно и дико ощущалось подобное человеком другого времени. Вот сейчас, в эту минуту где-то погибает боец, идёт под покровом ночи партизан, ещё не зная, что жить ему осталось меньше часа, умирает от голода ребёнок, может быть даже вон в том доме через дорогу; всё рядом, совсем рядом от него. И это происходит сейчас, здесь, недалеко от учителя гремят события той страшной войны и умирают люди. Юрию Алексеевичу стало так невыносимо страшно и так обидно: ведь вот она история, ведь только чуть-чуть потяни за ниточку, отврати надвигающееся, и можно избежать событий и жертв. Но мгновение – рвётся нить и уже ничего не изменить.
«Мы там, - думал учитель, нервно сковыривая облупившуюся краску с края веранды, - там, в научных кабинетах, повседневной быстроте событий, крича на площадях, мы там лицемеры, мы поём бравады героям войны, сами ни черта не зная, и не чувствуем. А сейчас и вообще о них забыли, превратив все почести в лицемерную рутину…»
Вспомнилось, как прошлый год, накануне отпусков, в школе решили собраться и съездить всем коллективом в загородный санаторий в бани. Днём отдыха определили 22 июня, после официальных мероприятий, после всех этих детских стихов и песен.
– День-то что-то не располагает к гулянкам? – Высказалась тогда Регина Станиславовна.
– Что вы имеете в виду? – Наморщилась директорша.
– 22 июня всё-таки, - пожала музыкантша плечами, - как-то неуютно будет отдыхать…
– Чем неуютно? – Пискнула тоненьким голоском Наташенька, - всё давно прошло. Что сейчас целый день не улыбаться…
– Нет, почему же, - смешалась Регина Станиславовна, - просто …
– Вот просто не надо, едем и всё, - резюмировала директорша.
Юрий Алексеевич помнил этот случай,
и помнил в нём себя. Он не придал совсем значения ни дате, ни разговору, ни сомнению Регины Станиславовны, единственной из коллектива высказавшейся по этому поводу. Всё давно прошло…Осторожно стукнула дверь. Анюта тихонько шла к веранде. Она была в приподнятом настроении.
Встреча с Юрием Алексеевичем стала для неё после всех пережитых событий здесь маленьким светлым пятнышком. Вот уж чего-чего, а влюбиться в самый разгар войны, Анюта от себя такого никак не ожидала. Его странные рассказы, передаваемые так искренне и правдоподобно, веселили её. Верила ли она во всё, сказанное учителем? Скорее всего нет, чем да; но ей хотелось верить, эти сказки словно подпитывали, будили эмоции, не разрешали никнуть и замерзать. Небольшой отдых и рассказы учителя о тех чудных временах, когда в домах будут висеть огромные телевизоры прямо на стене, а телефоны смогут умещаться в карманах брюк, когда наручные часы будут считать твои шаги, а специальная стиральная машина стирать за тебя белью - это придавало Анюте новые силы. Надо было подниматься и жить дальше, действовать и спешить, приближая эту фантастическую действительность.
Юрий Алексеевич, отвлёкшись от своих мыслей и обрадовавшись её приходу, хотел тут же обнять её, но Анюта с улыбкой отстранила его руки.
– Подожди, подожди, - прошептала она, протягивая к нему кружку, над которой витала струйка пара.
– Что это? – Поинтересовался Юрий.
– Это настой хвои, пей. Ты ведь ничего не ел сегодня, пей! – Настойчиво проговорила она.
Учитель обхватил горячую кружку руками, с наслаждением принимая это тепло. От напитка исходил приторно-смолистый запах. Юрий отхлебнул. Напиток показался ему очень горьким.
– Это совсем невкусно, - поморщившись, проговорил, -- это пьют дети?
– Конечно, - ответила Анюта, - мы детям и завариваем, хоть как-то даёт ощущение сытости, да и полезно от простуд. А из чего ещё делать чай?
Они уселись на лавочку; Анюта радостно-заговорщицки сообщила:
– Смотри, что я тебе принесла!
И она достала половину конфеты, которые Юрий Алексеевич видел, как давали детям. Он не ел второй день, и конечно чувство голода его неимоверно изводило, но съесть сейчас ему, здоровому мужик, в блокадном городе полконфеты для него показалось страшным преступлением.
– А ты ела?
– Я одну часть сама съела, а это тебе. Всем сотрудникам по конфете выдали.
– Слушай, Анюта, перестань, - отвёл он её руку с протянутой конфетой, - съешь сама, что ты со мной, как с маленьким.
– Я уже съела половину… - стала отнекиваться Анюта.
– И что?
– Так у меня получится целая конфета! – Продолжала удивляться она.
– И что?
– Так это же больше, чем у детей!
Учителя удивил такой поворот логики, но он не сдавался: съешь и всё.
– У нас в саду девочка есть одна Тонечка, отдам при случае, - сказала Анюта, пряча конфетку в карман.
– Тогда пей, - протянул он ей кружку.
– Я пила…
– Пей ещё, чтоб не болеть…
Анюта заулыбалась, сделала несколько глотков напитка.
– А знаешь, - заговорила она, - я и до твоих рассказов знала, что здесь будет свет. Включат везде фонари, построят новые красивые дома, люди будут работать и приходить вечерами в тепло своих квартир, и покупать к чаю торт…Ты знаешь, Юра, это такое счастье принести домой торт, а тебя там ждут! Понимаешь? Просто принести домой торт! И пить чай с родными. И кажется больше этого ничего не может быть; никакие богатства мира не могут быть больше этого. А у меня, Юра, никогда не будет ни торта, ни вечернего чая, ни мамы с Володькой…