Фиктивная жена
Шрифт:
Откидываю телефон на подоконник. Ну где там охранник с медикаментами?! Поворачиваю голову и вижу Милану с подносом еды и висящим на запястье пакетом.
— Нехорошо подслушивать чужие разговоры, — пытаюсь усмехнуться, но больше оскаливаюсь.
— Я не подслушивала, а не хотела мешать, — робко отвечает она, а сама хмурится, рассматривая мою спину. Думаю, зрелище там не для слабонервных. Разворачиваюсь, скрывая швы. А Милана так и стоит растерянная, с подносом в руках.
— Хорошо. Поставь поднос на тумбу. — Послушно исполняет, старается не смотреть на меня. Но эти невинные глазки все равно возвращаются к моему голому торсу.
— Ты же сам не сможешь обработать, позволь мне, — упрямо не отдает пакет.
— Ты бледнеешь только от вида, — усмехаюсь. — Иди, я сам справлюсь.
— Нет, — твердо произносит она. Открывает пакет, начиная вынимать пластыри, тампоны и обеззараживающую жидкость. Приятно, что хоть девочка и отдалилась от меня душевно, физически рвётся в бой.
— Хорошо, но с условием, что выскажешь претензии и задашь вопросы. В общем, поговоришь со мной, как взрослый человек, и не будешь дуться, словно ребенок.
— Я не дуюсь. И у меня нет к тебе претензий и вопросов.
— И лгать ты тоже не будешь, — выдыхаю я.
— Я не лгу. Все хорошо, — упрямо повторяет она. Женщины! Нет, даже не женщины. Девочки! Я не умею с ними общаться.
— Тогда покинь мою комнату, я справлюсь сам. Мне неприятно, что ты изменила свое отношение ко мне без объяснений.
Может, я это все зря, и к девочке нужно найти подход? В конце концов, начать этот чертов разговор самому. Но пока нет сил. Милана сжимает губы, оставляет все на кровати рядом со мной и уходит. Реально уходит, закрывая за собой дверь.
Серьезно?
Вот так по-детски?
Тру лицо и начинаю распаковать тампоны. Ладно, поговорю с ней сам, когда отдохну.
Но ровно через минуту дверь в мою комнату открывается, и Милана возвращается.
— Хорошо. Я поговорю с тобой. Дай сюда мне пластырь и жидкость.
Такая строгая. Усмехаюсь. Все-таки чувства взяли верх.
Хорошая девочка.
Моя.
ГЛАВА 28
Милана
Самым правильным решением было бы оставить Мирона. Он не немощный и способен помочь себе сам. Но сердце разрывается при виде его раны. Такой большой шов. И я понимаю, что при каждом движении от напряжения мышц ему больно. Не могу уйти. Не хочу. Дура. Правильно сказала Ника, актриса из меня плохая.
Мирон обнажен, в одном полотенце. У него и правда рваные шрамы на груди и животе. Но они совсем не потратят его, придавая мужественности и брутальности. Тело рельефное, подтянутое, сильное. Вены на руках вздутые, переплетаются. Это по-мужски красиво. Я дурочка, краснею только от того, что представляю, что под полотенцем ничего нет. Мирон красивый мужчина. Восхищает его выдержка, сила воли, статность, серьезность и опытность. Никогда даже не предполагала, что влюблюсь во взрослого мужчину, никогда не обращала на них внимания. А Мирон, он…
Ой, мамочки. О чем ты думаешь, Милана?
Тебе держаться от него подальше надо!
Возможно, он просто играется с тобой. А ты, идиотка, таешь.
«Где Мирон и где ты?!» — говорю себе в сотый раз. Но в очередной раз не могу устоять. После покушения он вдруг занял очень значимую часть внутри меня, и теперь практически невозможно его оттуда выгнать.
Мирон сидит на кровати и глаз с меня не сводит. Стараюсь держать лицо, но выходит плохо. Подкупает, что он всё-таки распрощался с Никой, но
злит, что он совсем недавно спал с ней в кабинете – там, где прикасался ко мне, заставляя лететь от удовольствия и задыхаться от эйфории. Как представлю, что он делал с ней то же самое, даже больше, намного больше, и хочется кричать. Внутри бушует и душит дикая ревность. С какой стати я присвоила себе этого мужчину? Разве он что-то мне обещал?Если бы не наш фиктивный брак и договор, я ушла бы. Убедившись, что с Мироном все хорошо, вернулась бы к бабуле. Чтобы не видеть этого мужчины и не разрываться. Не смотреть на него, не слышать, чтобы у него не было шансов вновь меня очаровать. Я же верю ему безоговорочно, в моем понимании взрослый мужчина не может лгать и предавать.
Мирон сидит на кровати, и, чтобы добраться до раненой спины, мне приходится его обойти, забраться и сесть позади. Смачиваю тампон в обеззараживающей жидкости, глубоко вдыхаю и стараюсь аккуратно обработать рану.
— Смелее, котенок, — подбадривает меня Мирон. — И не молчи, я жду от тебя речи.
— Какой речи ты от меня ждешь? — немного сильнее прижимаю тампон, а сама кусаю губы, полагая, что это больно.
— Ну если тебе станет легче, можешь обозвать меня кобелем. И объясни, что творится в твоей голове.
— Обзывать я тебя не буду, ты это не заслуживаешь. Это я дура малолетняя, навыдумывала себе то, чего нет. Сама придумала, сама переживу, — злюсь, и это уже не удается скрыть.
— Ммм, как интересно. Расскажешь, чего навыдумывала?
— Не расскажу! — кидаю использованные тампоны в пакет и распаковываю широкие пластыри. — Скажи мне, ты правда… — наклеиваю пластырь, подбирая слова. — Ты правда спал с этой женщиной в своем кабинете? — наконец выпаливаю я и почему-то зажмуриваюсь в ожидании ответа.
— Я вообще с ней не спал, — иронично произносит Мирон. — А если ты имеешь в виду секс, то да, я занимался им с ней в кабинете. Какой именно раз тебя интересует? — уже более холодно спрашивает он. Я прекрасно понимаю, что Мирон не мальчик, он взрослый, опытный мужчина, и, естественно, в его жизни были женщины, но все равно очень неприятно. Зачем задаю эти вопросы? Я же не хочу знать ответов.
— Самый последний!
Клею пластырь и на эмоциях прижимаю его сильнее, чем нужно. Мирон шипит, втягивая воздух.
— Прости, прости, я не хотела! — убираю руки.
— А ты мстительная девочка, — усмехается, глубоко дыша. — Да, это произошло после свадьбы. Простая физическая потребность. Не более. И это было до того, как я осознал, что ты для меня гораздо больше, чем просто партнёрша по афере.
— Ясно, — отвечаю я, собирая медикаменты.
— Что тебе ясно? — разворачивается ко мне и толкает на кровать, не позволяя встать. Не удерживаюсь, падаю на подушки и роняю пакет.
— Лежать! — рычит Мирон, когда я пытаюсь подняться, а сам скользит глазами по моим голым ногам. Широкая юбка домашнего платья с запахом разъехалась, оголяя бедра. Поправляю, одёргивая легкую ткань, прикрываясь от его горящих черных глаз. — Ох, повезло тебе, что я не могу быстро двигаться. Иначе уже прижал бы к кровати, связал и отшлепал бы.
— Что? За что? — вновь хочу подняться, но Мирон надавливает мне на живот сильной ладонью, призывая лежать на месте.
— Не нужно слушать женщин. Особенно таких, как Вероника. Она хищница. Загрызет, когда почувствует, что добыча уплывает из рук. Да, я с ней спал, как и с сотней других. Но это было «до». Я не изменяю женщине. Если чувствую, что наши отношения закончены, просто их обрываю. Я не трою.