Философия как духовное делание (сборник)

Социологическое правопознание соприкасается с политической экономией в своем интересе к тому, какое влияние имеют правовые переживания людей на их хозяйственные целепредставления, переживания и действия.

В этом же направлении сложатся отношения социологического правопознания и к другим отраслям социологии. А таких немало; напрасно думать, что хозяйственная деятельность заполняет всю душу людей. Политика, религия, семья, культура духовная вообще, наука и т. д. – все это суть предметы и для социологического исследования; все эти отрасли социологии могут соприкоснуться с социологическим правопознанием.

7) Переходя к историческому правопознанию, мы должны сказать следующее.

И у социологии, и у истории объект мыслится во времени. Как социологическое правопознание, так и история права изучают временное правовое явление. Поэтому и здесь опять нет устойчивой категориально методологической границы. Как то, так и другое суть эмпирическое изучение эмпирического объекта.

Однако социология ищет преимущественно общих законов в сфере взаимодействия правопереживающих душ, не устраняясь отнюдь и от описывающего изучения индивидуальных, единственных в своем роде явлений. История же сосредоточивается преимущественно на образно-созерцательной описательной реконструкции индивидуально определенных временных явлений взаимодействия правопереживания душ и [занимается] установлением тех реальных причинных рядов, в результате которых сложилось данное, единственное в своем роде явление правового характера. Однако историк отнюдь не устраняется от подъема мыслью к общим социологическим законам.

(Социология поставляет истории обобщения; а история социологии – индивидуальный материал.)⁹⁷

По самому свойству своего объекта историк нередко вынужден ограничиться описанием внешних событий, поступков, войн и т. д. Но истинная и глубочайшая задача его – во вскрытии психологической сущности исторических явлений и в объяснении их необходимости.

Моменты времени, года, эпохи не повторяются; не повторяются и общественные уклады и правовые переживания известных эпох. Они индивидуальны, вполне своеобразны, неповторяемы, единственны в своем роде. Как возникла у людей тогда мысль формулировать норму именно так, распределить так полномочия и обязанности, как они в действительности распределились? Вот задача и вопрос для историка права.

Отнюдь не историческим, а смысловым и нормативным будет рассмотрение систем правовых норм, дошедших до нас в тех или иных памятниках. Римское право эпохи императоров; Конституция первой республики во Франции, Уложение Алексея Михайловича могут изучаться в смысловом и нормативном порядке и дать систему юридических понятий.

Это дело может взять на себя и нередко берет и историк. Но, выполняя его, он временно перестает быть историком: он переходит в метэмпирический ряд правопознания.

Конечно, он знает, что нормы эти правового значения не имеют; но это не может помешать ему изучать их как нормы и как тезисы во всей строгости методологических основ этого изучения.

Нам остается еще третий, телеологический, ряд эмпирического правопознания. Но это уж до следующего раза⁹⁸.

Часть II. Этика 99

Лекция 1, [часы] 1, 2 Право и нравственность. Этика и феноменологический путь

Основные проблемы этики

1) Нам предстоит посвятить наши силы в текущем полугодии основным проблемам нравственной философии. Мы убедились в течение предшествующих часов, что все право имеет по существу своему нормативный состав и характер. Норма есть нечто в ряду ценностном, трансцендентальном. Норма устанавливает должное. Должное есть ценное, отнесенное к действительности. Посему в основании всякой нормы лежит некоторая доказательная или подлежащая доказательству ценность: критерий ценности, идеал ценности, идея о самом верховно-ценностном и достойном.

Напрасно учат с кафедр и в книгах, что правовая норма возникает из жизненных потребностей, из необходимости разграничить интересы – и только, и все тут. Правовая норма всегда решает конфликт интересов; в самой идее решения, разграничения кроется акт выбора, отбора, оценки и предпочтения. Примеры: конфликт интересов в свободе стачек, в борьбе за аграрную общину, в борьбе за всеобщее избирательное право.

Почему интересы разграничиваются так, а не иначе? Почему предпочтение отдается тем, а не другим? Марксист скажет вам: потому это так, что интенсивность интереса, осознанность его, организованность класса, влияние его на законо-творящую группу людей велики и определяющи. Он скажет так – и в своем ряду, в ряду причинного объяснения генезиса права будет прав.

Но мы спрашиваем здесь не о том, как возникла в общественном сознании мысль о норме, сознание должного, переживание такой-то или другой обязательности. Мы спрашиваем о другом: где та верховная ценность, ориентируясь на коей, ссылаясь на которую, основываясь на коей – такая-то норма формулирует такое-то правовое принудительное должествование? Не о причине эмпирической, но о трансцендентальном основании идет здесь речь. Об установлении этого верховного основания, о проверке его чистоты, высоты и верховности и о суде над мнимыми основаниями, неценными нормами, неверными должествованиями. Наконец: о построении верных, правых правовых должествований, верного естественного права.

2) Эту верховную инстанцию, стоящую над правом, судящую право, требующую его обоснования (все это, конечно, лишь образные выражения) – можно искать только в той сфере, которая имеет дело с практическим, т. е. действительным отношением людей друг к другу.

Ни теория познания, трактующая соотношения смыслов, ни эстетика, трактующая соотношение созерцательно-воображаемых величин, ни религия, трактующая отношение души к единому абсолютному средоточию, не могут установить нечто высшее, ценное и должное в отношении человека к человеку, будь-то к самому себе или к другому.

Мы знаем, что в истории человеческого духа немало примеров тому, что эстетика, а особенно религия, пытались формулировать ценное и должное в отношениях людей. Но внимательный анализ привел меня к убеждению, что во всех этих попытках эстетика или религия поглощали или вытесняли собою этику. И посему брали на себя функции им вовсе не свойственные или мало свойственные.

Только этика или, точнее, только нравственность говорит непосредственно и исключительно о том предмете, в котором движется и живет правовое регулирование. Поэтому если философ права вынужден искать высших оснований для права и правового регулирования, то ему остается только один выход: обратиться к этике и попытаться найти в ней искомое.

3) Но – и это последняя возражающая инстанция – откуда же следует, что из права и нравственности, если даже мы признаем их сходно-разрядность, их принадлежность к общему обоим предметному гнезду – что из права и нравственности [вытекает]: право должно подчиняться, а нравственность господствовать и повелевать?

а) Наличность конфликта между правом и нравственностью. Право может предписывать воспрещаемое нравственностью (смертная казнь, участие в войне, служба в тюремном ведомстве). Право может позволить воспрещаемое нравственностью (servus est res¹⁰⁰, проституция, расстрел толпы). Право может воспрещать позволяемое нравственностью (свободное осуждение главы государства, укравший святой). Право может воспрещать предписываемое нравственностью (развод разлюбивших мужа и жены, свободная проповедь известных убеждений, например, противогосударственных).