Философия леса

А сколько таких воспоминаний, о которых мы не помним, носит в себе тело?

А сколько боли в нем, с его многочисленными шрамами?

Сколько боли мы носим в себе и не освобождаем?

Я бы очень хотела высвободить. Только как?»

Лиза закрыла шариковую ручку колпачком, и положила закладкой в тетрадь, сделала последние приготовления перед выходом из дома и глоток уже остывшего кофе. Матовая помада покрыла тонким фиолетовым слоем каемку ее губ.

Она жила размеренной спокойной жизнью, такой, что легко уместилась бы в одном абзаце скучной книги.

Её взгляд, небрежно брошенный вдоль висящего на стене зеркала, споткнулся на середине его серебристой глади, остановленный подножкой чего-то – её взгляда.

Такой знакомый и одновременно чужой.

“Ты любишь недостаточно сильно, – произнесла она сама себе вслух, – твоя любовь не настоящая, ты недостаточно стараешься”.

А затем безмолвным укором взглянув на себя, как будто обратилась к кому-то из прошлого:

“Сколько нужно принести ребенку из школы хороших оценок, чтобы мама села рядом и научила рисовать слона? А что если мама не умеет рисовать слона?”

«Если бы я произнесла нужные последние слова, он бы не погиб» – Лиза плавно подошла к своему туалетному зеркалу, с опущенным взглядом, продолжая диалог с самой с собой – «не потерял управление, в его душе был бы дзен, никакие манипуляции не разрушили бы его перманентное состояние счастья».

Лиза потрогала уголки письма лежавшего на туалетном столике, рядом стояла глубокая синяя ваза с розовыми пионами, сорванные в дождливом саду ее матери на днях и спасенные от града.

“Боже в моей голове и так много проблем. Не стоило еще теребить опять эту рану. Мой психолог не разберется за один сеанс с таким комом переживаний. Эта ноша непосильно не для кого”.

Конечно же, она драматизировала.

Но все же что-то заставило ее открыть, сложенные вчетверо листы.

Они лежали у нее так давно, что пахли лишь ароматами ее туалетного столика.

Всегда, когда был выбор теребить рану или нет, она выбирала первое, чувствуя такие моменты по жжению в уголках глаз.

Ведь этот выбор был всегда – двигаться вглубь и открыть шлюзы невыплаканного (иногда даже месяцами) или притвориться, что она ничего не замечает и ничего не понимает.

Чаще всего она выбирала первое, зная, что слезы – самая честная ее часть.

И отпуская их, она омоет каждый темный угол воспоминаний, освободит пространство для настоящего или даже нового.

Лишь не боясь слез и терзая себя время от времени, она позволяла себе жить, не чувствуя и намека на ложь. А, как ей казалось, это и отдаляло ее от роботов сортировщиков, проводящих каждый день в одном и том же конвейере из года в год.

***

Привет, моя прекрасная Лизи.

Как ты поживаешь в своей солнечной долине?

У меня все хорошо. Жизнь в прибрежном городке – спирулина для моего тела. Каждый летний сезон сюда приезжают толпы скандинавских блондинок, тонких как лани, свежих как балтийское море.

У меня все очень хорошо.

Я кручусь-верчусь как всегда. Ты знаешь меня – я не пропаду, уж слишком большое количество женщин в мире, ради которых я готов взбираться на новые вершины и водрузить своё знамя на вершинах их молодости.

Мне очень сложно остановится. Иногда я разбиваю другим сердца, как уверяют они после. Хотя сразу на берегу я обговариваю детали и говорю, что мой корабль отплывает через пару дней и поплывет в поисках новой пристани. Но что-то заставляет их верить, что я кину свою фуражку в море и забуду обо всем на свете ради них.

Есть идеи почему?

Иногда мне кажется это эго.

Эго, заставляющее их верить, что – да, у Нила было много девушек, он ветреный, не сидящий на месте, постоянно забывающий свои же обещания. Но я-то самая лучшая и я смогу поймать этого джина в лампу, пока он не исполнит все мои желания и не станет безвольным псом на поводке.

А знаешь, что самое смешное? Что как только я найду ту, которая не захочет пригвоздить меня к стене как трофей, которая будет настолько увлечена этим миром, той любовью, которую она может дать другим, той заботой, которой она может оросить каждый цветок в засуху, и которая будет ценить мое присутствие без лишних вопросов; ту, в чьих глазах я найду тепло, которое бывает лишь во взгляде влюбленной женщины – тогда-то я и пойму, что это она.

Она настоящая королева моего сердца, ведь она смогла стать другом, прежде всего, себе самой, и не отпущу больше никогда.

Мне кажется, я нашел ее, но время от времени на нее что-то находит и она опять становится безликой, серой, как та очередь “псевдо королев” под моей дверью.

Я вижу, в ней зачатки моей единственной. Но когда она слаба духом, слезы и злоба на мою свободу льется рекой из всех её 9-ти отверстий.

Я стараюсь помочь ей своими словами, ты знаешь, я хороший стихоплет. Должно быть, из-за этого большинство женщин и начинают верить, что они особенные для меня.

Ведь на земле осталось так мало настоящих романтиков, напрягающих мозг чуть сильнее для того, чтобы выдать пару нестандартных комплиментов.

И стоит мне лишь повесить свою метафору посреди комнаты на железную цепь, как отовсюду, даже из самых дальних иньских восточных углов парадной, появляются охотницы за новой пищей для своего себялюбия.

Кто-то еле ползет на четвереньках, кто-то дефилирует по кругу, подняв голову, и лишь изредка бросает взгляд на заветные строки, большинство сразу же усаживаются мне на колени, поглаживая мою щетину и ненавязчиво проталкивая свои холодные ладони под мою рубашку, чтобы провести по моим соскам своим дуновением ветра.

А те, чьи ладони теплые, перемалывают мои слова в пудру и покрывают ей свои прелестные щечки изо дня в день.

Они верят, что мои слова делают их красивее.

Но, к сожалению, я не могу помочь своей музе напрямую, ты знаешь, стоит мне только сказать “Я написал это о тебе”, как ее шикарное эго третьего размера захлестнет весь мир, заставит меня купить ей янтарный трон, и я больше ни единой секунды не захочу быть с ней.

Я вижу, как она истязает себя этими вопросами. Но все что мне остается – лишь наблюдать за ее страданиями. А она делает мастерски, как голубка, порхающая по лиловому небу в последний раз с раной на шее. Раз в месяц она пытается распять себя на кресте и сделать из этого шоу. Тогда я убегаю.

Убегаю в объятия новых сирен. Но они лишь временное плацебо. Хороши лишь несколько первых свиданий, пока их груди не обнажаются и мозг не заплывает серотонином.

Хотя ты знаешь, даже несмотря на то, что их головы отключаются и где-то внизу яйцеклетки жадно кричат “дай мне этого мужчину”, нет ничего прекраснее на свете влюбленной женщины.

Её джемовый взгляд, это колышущееся от желания тело и разум заставляющий играть в игру “притворись, что тебе не важен секс, а важна любовь”.