Философские трактаты

XLII. (117) Так какое же у нас основание поклоняться богам из восхищения их природой, в которой мы ничего превосходного не видим? Освободиться от суеверия, чем вы обычно хвалитесь, легко, если ты отнял у богов всю их силу. Как ты считаешь, могли быть суеверными Диагор или Феодор, вовсе отрицавшие существование богов? Я думаю, что [суеверным] не мог быть даже Протагор, которому было все равно: то ли боги есть, то ли их нет. Учения всех этих [философов] не только уничтожают суеверия, заключающие в себе пустой страх перед богами, но также и религию, которая состоит в благочестивом поклонении богам. А те, которые утверждали, будто все эти представления о бессмертных богах были измышлены мудрыми людьми в интересах государства с той целью, чтобы религия приводила к выполнению своих обязанностей по отношению к государству тех, на кого не могут подействовать доводы рассудка? [226] (118) Разве они не разрушили религию до основания? А что оставил от религии Продик из Кеоса [227] , учивший, что люди включали в число богов то, что шло на пользу человеческой жизни? (119) А те, которые учат, что богами после смерти становились или храбрые, или прославленные, или могущественные люди, и их-то мы имеем обыкновение чтить, молиться и поклоняться им, разве не чужды всякой религии? Это учение более всего развивал Евгемер [228] , а наш Энний стал первым из всех его переводчиком и последователем. Евгемер описывает и как боги умирают, и как их хоронят [229] . Как ты думаешь, укрепил он религию или совершенно и целиком ее уничтожил? Не буду уж говорить о священном и высокочтимом Элевсине,

226

Имеются в виду софисты, в частности, Критий. Ср.: I, 77.

227

Продик из Кеоса — греческий софист, ученик Протагора, современник Сократа. Ср.: Секст Эмпирик, IX, 18. Продик Кеосский говорил: «Солнце, луну, реки, источники и вообще все полезное для нашей жизни древние наименовали богами за пользу, получаемую от них, как, например, египтяне — Нил».

228

Евгемер из Мессаны в Сицилии — греческий философ IV в.; предложил рационалистическое толкование греческой мифологии. Ср.: Секст Эмпирик, IX, 17: «Евгемер, прозванный «Безбожником» говорит: «Когда жизнь людей была неустроенна, то те, кто превосходил других силою и разумом так, что они принуждали других повиноваться их приказаниям, стараясь достигнуть в отношении себя большего поклонения и почитания, сочинили, будто они владеют некоей изобильной божественной силой, почему многими и были сочтены за богов»».

229

И как боги умирают, и как их хоронят — в сохранившемся фрагменте переведенного Эннием сочинения Евгемера сообщается, будто на Крите имеется даже могила Зевса, на которой греческими буквами написано: «Зевс, сын Кроноса».

Где в мистерии посвящаются самые отдаленные племена…

Обойду молчанием также Самофракию и тех, которые на Лемносе

Ночью, в густых лесах, тайно сходятся на поклонение [230] .

Объяснение этих таинств [231] , рациональное рассмотрение их дает более для познания природы вещей, чем природы богов.

230

Элевсин — город в северно-западной части Аттики, культовый центр богини Цереры. Самофракия и Лемнос — острова в Эгейском море, где совершались мистерии, связанные с культом кабиров — богов плодородия. Из приведенных стихов первый — предположительно — из трагедии Энния «Эрехтей» (Фален), второй — может быть, из какой-то трагедии Акция.

231

Объяснение этих таинств — посвящаемым в Элевсинские мистерии мифы истолковывались в символическом смысле.

XLIII. (120) Мне кажется, что даже Демокрит, этот великий муж, из источников которого Эпикур поливал свои садики, колеблется в вопросе о природе богов. То он считает, что во вселенной есть образы, наделенные божественностью, то говорит, что боги — это умственные начала, находящиеся в той же вселенной, то [называет богами] одушевленные образы (animantes imagines), которые обычно или помогают, или вредят нам, то — какие-то огромные образы, столь большие, что они извне охватывают весь мир [232] . Все это достойно скорее отечества Демокрита [233] , чем самого Демокрита. (121) Ибо кто может мысленно представить себе эти образы? Чтить их? Считать их достойными поклонения и благоговения? Эпикур же, отняв у богов бессмертных и возможность и желание оказывать милость, с корнем вырвал религию из человеческих душ. Ибо хотя он утверждает, что природа богов наилучшая и превосходнейшая, но он же отрицает, что богу присуще милосердие [234] ; он отнимает то, что более всего свойственно наилучшему и превосходнейшему существу. Ибо, что может быть лучше, что превосходнее доброты и благодеяния? А если, по-вашему, боги лишены этих качеств, то выходит, по-вашему же, что богу никто, ни бог, ни человек, не дорог, никого бог не любит, никого не ценит. Получается, что не только боги пренебрегают людьми, но и боги к богам относятся с пренебрежением.

232

Образы… извне охватывают… мир — у Демокрита (по Сексту Эмпирику, IX, 42) «образы» не «охватывают извне мир», а «находятся в окружающем нас», т. е. в воздухе. Может быть, и в этом случае — намеренное искажение мысли Демокрита.

233

Достойно скорее отечества Демокрита — город Абдера (во Фракии). Жители его прослыли в древности людьми недалекого ума.

234

Ср.: I, 17, примеч.

XLIV. Насколько лучше вас стоики, которых вы опровергаете. Они считают, что мудрые люди — друзья мудрым, даже незнакомым, ибо нет ничего любезнее добродетели, и кто ею овладеет, того мы будем любить, из какого бы племени он не происходил. (122) А вы, сколько же зла вы причиняете тем, что относите и стремление помочь людям, и доброжелательность к проявлениям слабости. Не говоря уже о богах, вы считаете, что и люди, если бы не их слабость, не проявляли бы ни великодушия, ни желания помочь другому. Но разве между хорошими людьми нет естественного чувства взаимной любви? Ведь само слово «amicitia» (дружба) происходит от столь дорогого нам слова «amor» (любовь), но если мы используем ее для нашей выгоды, а не на пользу тому, кого мы любим, то это будет не дружба, а какая-то торговля своими услугами. Таким образом, любят луга, пашни, стада скота оттого, что от них получают доход, а любовь и дружба между людьми бескорыстна. Тем более это относится к богам, которые, ни в чем не нуждаясь, и друг друга любят, и о людях заботятся. А если бы не так, с чего бы мы поклонялись, с чего бы молились богам? Зачем обряды понтификов, гадания авгуров? Чего нам ждать от бессмертных богов? Зачем обеты?

(123) «Но ведь есть даже книга Эпикура о набожности». Да насмехается же над нами этот человек, не столько остроумный, сколько беззастенчиво позволяющий себе писать все, что ему угодно. Какая ведь может быть набожность, если боги не заботятся о человеческом? Может ли быть такое живое существо, которое бы ни о чем не заботилось? Итак, несомненно, более прав наш общий друг Посидоний, написавший в своей пятой книге о природе богов, что Эпикуру кажется, что нет никаких богов, а то, что он говорил о бессмертных богах, он говорил ради того, чтобы не подвергнуться осуждению [235] . Не так уж он был глуп, чтобы вообразить бога похожим на человечка, да и то только по внешним очертаниям, но лишенного плотности, наделенного всеми членами человеческого тела, но ничуть не пользующегося ими. Бог у него нечто бесцветное и прозрачное, бог никому ничего не уделяет, ни к кому не доброжелателен, совсем ни о чем не заботится, ничего не делает. Но, во-первых, существа такой природы не может быть, и, видя это, Эпикур уходит от [решения] этого вопроса, сохранив [богов] лишь на словах.

235

Ср.: I, 86, примеч.

(124) Затем, если бог действительно таков, что не испытывает никакого расположения к людям, никакой любви, то пусть будет здоров! (valeat!) К чему мне молиться ему: «Будь милостив!» [236] . Ведь он и не может ни к кому быть милостивым, раз, как вы говорите, и всякая любовь, и всякое милосердие коренятся в слабости».

Книга II

I. (1) Когда Котта кончил свою речь, Веллей сказал: «Право, я был неосторожен, попытавшись вступить в бой с академиком, который, вдобавок, еще искусный оратор. Я не побоялся бы ни академика, не одаренного красноречием, ни оратора, пусть даже сколь угодно красноречивого, но незнакомого с философией Академии, ибо меня не смутить ни потоком пустых слов, ни тонкостью мыслей, если речь суха. Но ты, Котта, силен и в том, и в другом, тебе только не хватает венка и судей. Но об этом — в другой раз. А теперь послушаем Луцилия, если ему угодно» [237] .

236

«Будь милостив»… (propitius sit) — молитвенное выражение.

237

Вторая книга «О природе богов» содержит речь стоика Луцилия Бальба. После небольшого вступления (§ 1—3) Бальб начинает свою речь с доказательств существования богов (§ 4—17). Во второй части своей речи доказывает, что мир в целом — это бог и богами являются также небесные светила (§ 18—44). В § 45 по 72 рассматривается вопрос о «природе богов», о их свойствах. В третьей части Бальб говорит о божественном промысле и управлении миром (§ 73—133). В четвертой, заключительной части — о том, что боги проявляют преимущественную заботу о людях (§ 133—167).

(2) «Я бы, — сказал Бальб, — предпочел продолжать слушать того же Котту при условии, что он с тем же красноречием, с каким он сокрушил ложных богов, теперь представил бы истинных. Ведь такому человеку, как Котта, философу и понтифику, должно иметь о бессмертных богах мнение не ошибочное и шаткое, как у академиков, а как у наших [238] , — устойчивое и определенное. Против Эпикура было сказано достаточно, даже слишком. Но я очень хотел бы услышать, что ты сам думаешь, Котта».

238

То есть стоиков.

«Разве ты забыл, — ответил Котта, — что я сказал вначале, что мне легче удается, особенно по таким вопросам, оспаривать чужие мнения, чем утверждать свое? (3) Но если бы я даже и имел какое-то определенное мнение, я все же хотел бы в свою очередь тебя послушать, после того как сам так много говорил».

«Пусть будет по-твоему, — сказал Бальб, — я буду говорить по возможности короче, тем более, что после того, как ты изобличил ошибки Эпикура, я могу опустить из моего рассуждения большую часть. Вообще, наши делят весь этот вопрос о бессмертных богах на четыре части. Во-первых, они учат, что боги существуют, затем — каковы они; потом — что они управляют миром; и наконец, — что они пекутся о человеческих делах. Мы же для этой беседы возьмем только два первых вопроса. Рассмотрение третьего и четвертого вопросов придется отнести на другое время, поскольку они более обширны».

«Вовсе нет, — сказал Котта, — мы ведь сегодня ничем не заняты, да и говорим мы о таких вещах, которые следует предпочесть всяким другим занятиям».

II. (4) «По первой части, — начал Луцилий, — кажется, даже нет нужды говорить. Когда мы взираем на небо, когда созерцаем небесные явления, разве не становится вполне ясным, вполне очевидным, что есть некое божество (numen) превосходнейшего ума, которое всем этим управляет? Если бы это было не так, как мог бы Энний, выражая общее мнение, сказать:

Ты взирай на эту высь сияющую, что зовут Все Юпитером [239] ,

и Юпитером, и владыкой вещей, и мановением своим всем управляющим, и как тот же Энний говорит [240] :

Отцом и богов, и людей,

и всеприсущим и всемогущим богом. Если кто в этом сомневается, то я не понимаю, почему он не сомневается также, есть солнце или его нет! Чем одно очевиднее другого? (5) Если бы это не содержалось в наших душах, как познанное или усвоенное, то не осталось бы оно столь устойчиво, не подтверждалось бы с течением времени, не могло бы так укорениться со сменой столетий и поколений людей. Видим же мы, что другие мнения, ложные и пустые, с течением времени исчезли. Кто, например, теперь думает, что существовали гиппокентавр или химера? Найдется ли столь выжившая из ума старуха, что теперь боялась бы тех чудовищ подземного царства, в которых некогда тоже верили? Ибо ложные вымыслы время уничтожает, а суждения природы — подтверждает. Оттого-то и у нашего народа, и у прочих поклонение богам и святость религий день ото дня становятся все возвышеннее и лучше [241] . (6) И это недаром, не случайно происходит, а потому что часто боги, являясь, обнаруживают свою силу. Так, например, у Регильского озера во время войны с латинами [242] , когда диктатор А. Постумий сражался с тускуланцем Октавием Мамилием, в нашем строю можно было видеть сражающихся верхом на конях Кастора и Поллукса [243] . И уже в недавние времена те же Тиндариды оповестили о победе над Персеем [244] . П. Ватиний, дед известного вам молодого человека, ночью шел из Реатинской префектуры в Рим. В пути ему встретились двое юношей на белых конях и сказали, что царь Персей в этот день взят в плен. Ватиний сообщил это сенату. Сенат же посадил его сперва в темницу, обвинив в том, что он легкомысленно болтал о государственном деле, но позже, после того как из полученного письменного сообщения от Павла подтвердилось, что именно в указанный Ватинием день Персей был пленен, Ватиний тем же сенатом был награжден участком земли и освобожден от военной службы. Существует также предание, что когда у реки Сагры локры разбили кротонцев [245] в большом сражении, то в тот же самый день слух об этом распространился на Олимпийских играх, которые тогда проводились. Часто люди слышали голоса фавнов [246] , часто видели обличия богов — все это не могло не вынудить любого человека, если только он не был тупоумным или нечестивцем, признать явления богов.

239

Бальб цитирует стих из недошедшей до нас трагедии Энния «Фиест».

240

Анналы, 175, 581.

241

У нашего народа… набожность с каждым днем становится больше — Ср.: II, 9, где Бальб сожалеет о пренебрежительном отношении к ауспициям.

242

В 496 г. римляне одержали у Регильского озера крупную победу над союзом латинских племен. Ср.: Т. Ливий, II, 19.

243

Кастор и Поллукс — по Гомеру («Одиссея», XI, 299), — близнецы, сыновья спартанского царя Тиндарея (отсюда — «Тиндариды»); по Гесиоду, супруга царя, Леда, родила их от Зевса, поэтому их называли также Диоскурами (греч. «сыновья Зевса»).

244

Македонский царь Персей был разбит римским полководцем Эмилием Павлом в битве при Пидне (Македония) в 168 г.

245

Локры и Кротон — греческие колонии в Южной Италии. Сражение между ними произошло в 580 г.

246

Фавны — в древней Италии местные божества, покровители полей и скота. Им приписывали также способность предвещать будущее.

III. (7) А предсказания и предчувствия будущего о чем ином свидетельствуют, как не о том, что людям по воле богов открывается (ostendi), показывается (monstrari), подается знак (portendi), предрекается (praedici), от чего и слова произошли: «откровение» (ostentum), «явление» (monstrum), «знамение» (portentum), «пророчество» (prodigium) [247] . И если даже мы посчитаем сказками предания о Мопсе, Тиресии, Амфиарае, Калханте, Гелене [248] (однако и в сказках не стали бы признавать этих людей авгурами, если бы это совершенно противоречило действительности), то разве не научат нас примеры из отечественной истории признавать могущество богов? Ничуть нас не потрясет разве безрассудство П. Клавдия [249] в первой Пунической войне, который в шутку посмеялся над богами? Он, когда выпущенные из клетки куры не стали клевать [250] , велел бросить их в воду — пусть пьют, раз не хотят есть. Его смех, после того как флот потерпел поражение, стоил ему многих слез, а римскому народу принес великое горе [251] . А его коллега Юний [252] в той же войне, не подчинившись ауспициям, разве не потерял флот от бури? И вот Клавдий был осужден народом, а Юний сам наложил на себя руки. (8) Целий [253] пишет, что Г. Фламиний [254] из-за того, что пренебрег религией, сам погиб при Тразименском озере и государству нанес большой ущерб. Их гибель дает понять, что величием своим государство наше обязано тем, кто, занимая высокие посты, неуклонно исполняли религиозные обязанности. А если мы пожелаем сравнить наше с иноземным, то окажется, что в других отношениях мы или равны другим народам, или даже ниже их, но в отношении религии, т. е. поклонения богам, намного выше.

247

В оригинале ряд глагольных форм: ostendi, monstrari… и соответствующих существительных — слова, близкие между собой по значению. Ostentum и prodigium означают всякое вообще чудесное явление. Monstrum чаще употребляется в смысле «чудовищного», особенно в мире живых существ (например, рождение теленка с двумя головами). Portentum — особенно о явлении, предзнаменующем бедствие.

248

Мопс — мифический провидец, участник похода аргонавтов. Тиресий — слепой прорицатель, имя которого связано с фиванским циклом мифов и сказаний, в частности об Эдипе. Амфиарай — легендарный царь Аргоса, знаменитый предсказатель будущего. Калхант — по Гомеру, прорицатель, участник похода на Трою. Гелен — сын троянского царя Приама, также обладал даром пророчества (Илиада, VI, 76).

249

Публий Клавдий Пульхр — консул 249 г.

250

Куры не стали клевать — см.: примеч. к I, 55.

251

Великое горе — в 249 г. римские легионы, которыми командовал П. Клавдий Пульхр, были разбиты карфагенянами.

252

Луций Юний Пул — второй консул 249 г.

253

Луций Целий Антипатр — римский историк II половины II в.; написал историю Второй Пунической войны.

254

Гай Фламиний Непот — римский полководец во время II Пунической войны, командуя римской армией в 217 г., потерпел поражение от Ганнибала у Тразименского озера. Ср.: Т. Ливий, XXI, 63, 6—14; «Гай Фламиний не только с сенатом, с самими бессмертными богами вел войну».