Философский камень Северуса Снейпа

— Вот скотина, нашел кретинку! — все не успокаивалась она, и Снейп осмелился спросить:

— А чем вас так разозлил этот поэт?

— Да Господи, это же всем известно. Блатные не уважают поэзию, кроме Есенина. Заключённые из русских тюрем, ещё в пятидесятые, его обожали. А некоторые особо хитрые жуки, когда писали своим ба… дамам, врали, что "стихи собственного сочинения", а на деле у Есенина передирали, там несколько томов любовной лирики по рукам ходило. И такой грубый подкат, как по мне, форменное оскорбление!

Снейп хмыкнул, но уже по своему обыкновению не стал спрашивать, откуда шотландская леди из семьи провинциального священника знает, что и кому писали арестанты из российских тюрем полвека назад. У неё было слишком много тайн, но, откровенно говоря, ему не хотелось их касаться. Велик риск разрушить хрупкое доверие, а он не готов был терять единственного своего друга, следуя на поводу у сиюминутного любопытства. Кем бы ни была на самом деле эта Минерва Макгонагалл, она оставалась порядочным человеком, честным и открытым, и меньше всего Снейпу хотелось её обидеть.

Заметив что-то подозрительное в его выражении лица, заместительница указала в сторону Хогвартса:

— Пойдёмте, директор, там полшколы разнесли. Ремонт, лечение — все на нас.

— Я же, наверное, больше не директор. Приспешник Того-Кого, пожиратель смерти.

— Да хоть гусеница-плодожорка! Не пытайтесь увильнуть от обязанностей, никто вас в тюрьму не отпустит, отрабатывайте здесь. Я за вас директором становиться не буду. И все коллеги меня поддержат.

И действительно, когда Снейпа пришли арестовывать из аврората, подгребая под общую гребёнку всех известных пособников Волдеморта, коллектив практически единодушно сплотился и отстоял своего руководителя, хором свидетельствуя, что он "не состоял, не участвовал, помогал, защищал и вообще белый и пушистый". Да и Поттер подключился, все пытаясь кинуться бывшему учителю на шею. Против Национального героя даже министр Бруствер спасовал и совершенно дезориентированного, изумлённого зельевара после разбирательства оставили в школе на прежнем посту.

— Это как? — В первый же вечер после оправдательного приговора, не находя слов, растерянно спросил Северус, по привычке заняв кресло в рабочем кабинете у заместительницы. Ощущение тотального непонимания происходящего сопровождало его уже не первый день, и он наблюдал за творящимся безумием, постоянно спрашивая себя, реально ли все это.

— Какое красноречие, директор. Но я поняла вопрос. Мы ещё год назад догадались, что это ваше показательное убийство на публику — лажа какая-то, а теперь просто убедились, что это был очередной идиотский план Дамблдора. Что мы, Альбуса не знаем? В Хогвартсе же не полные дураки работают. Флитвик и догадался. На всё про всё понадобилось полчаса мозгового штурма и по две чашки чая на лицо.

— И кто был в курсе?

— Все деканы и Поппи…

— Разумеется, это все объясняет…

Это действительно проливало свет на то, почему год, при всей бестолковости, был сравнительно терпимым.

— И что, вот это — всё? Вот так, просто закончилось?

— Ну, как же "всё", вам теперь нового преподавателя по Защите искать, и по магловедению. Школьников маглорожденных собирать, ловить тех, кто письмо в прошлом году не получил, перекраивать под них программу учебную, фонды на ремонт осваивать. Не думайте, что я все на себе тянуть буду, годы не те…

— Да нет, я имел в виду — в общем? Что делать дальше?

Макгонагалл выглядела обескураженной:

— Как "что делать"? Жить, конечно. Желательно в удовольствие. У вас теперь на это куча времени впереди, постарайтесь его особенно бездарно не профукать.

А Северус сидел в кресле, глядел в скучный белый потолок и неуверенно улыбался. Он и забыл, каково это — просто жить, но теперь планировал этому научиться. В конце-концов впереди у него ещё целая жизнь… и никаких хозяев.

///

— Надо вас женить. А то уже за сорок, а все холостой.

— Мне и так не скучно.

— Давайте на Трелони. По возрасту подходит и с лица ничего, если накрасить…

— Только не Трелони.

— Тогда давайте на Синистре — умная, уравновешенная, наукой занимается.

— Только не Синистра.

— Тогда давайте на Грейнджер, она с Уизли разошлась, ассистент у Флитвика, перспективный молодой специалист…

— Только не Грейнджер.

— Вам не угодишь… Тогда давайте…

— А давайте вы Долохову ответите. Он же вам до сих пор пишет.

— Ой, всё! Даже пошутить нельзя…

///

— Минерва, здравствуйте, я вам чаю принес, шоколад, ветчину и пива чешского…

— Директор, мы уже даже не работаем вместе, я на пенсии. Почему вы до сих пор сюда таскаетесь?

— Как же я могу оставить вас без присмотра. Вы мне как тетушка!

— Вы мне не родственник. Мне никто не родственник… кроме родственников. Полный набор — братья, невестки, племянники с детьми.

— И поэтому вы живёте совсем одна.

— На себя посмотрите. Меня всё устраивает, я всех прогнала и сижу в тишине. Так что хватит являться, будто к себе домой... Куда пошли, возвращайтесь, покупки отдайте и прекратите так раздражающе ухмыляться. Заходите уж, раз пришли, вон, тапки свои берите в шкафу и бутерброды нарежьте, сами знаете, где что лежит. А я чайник поставлю…

///

— Директор Снейп, какого черта вы купили дом по соседству?

— Я теперь не директор, Лонгботтом теперь директор. А я теперь аптекарь Снейп.

— Это все равно не объясняет факт нашего соседства.

— Минерва, вам уже за девяносто, солидный возраст, вам аптекарь под боком не помешает. Да и мне ближе ходить в гости. Вот, я и мазь от ревматизма сварил.

— Лучше б вы себе мазь для мозгов сварили. Семьдесят лет, а как ребенок, честное слово. Пройдите в дом и мойте руки, у меня шарлотка поспела.

///

Снейп положил букет белых хризантем на простое гладкое надгробие — скромное, но элегантное, как сама Минерва. Имя, годы жизни — 147 полных лет, и традиционное "Vixi" — "Я жила" на латыни. Он приходил на кладбище каждую годовщину, принося покойной подруге её любимые цветы. Хотя иногда наведывался и чаще, — убирал сорняки, протирал овальное, скупо улыбающееся фото. Она часто так улыбалась — не губами, а глазами, наверное поэтому Долохов, закончивший жизнь в Азкабане, в своих многочисленных письмах восхищался именно “сиянием глаз”. Старый сумасшедший пройдоха что-то понимал, видел душу за очками, раз так влюбился. Земля ему стекловатой, как говорила сама Минерва.

Достав платок, Снейп аккуратно протер гладкий мрамор, прекрасно понимая, что в этом не было необходимости — сам же накладывал чары, защищающие от пыли и влаги. Но это, скорее, ритуал. И проявление уважения. Когда самому почти 130, традиции и привычки приобретают особое значение. Да и зачем лгать себе — все пять лет это не было повинностью, он просто привык регулярно приходить к ней, чтобы, как и последние лет сто, поворчать на жизнь или уютно помолчать. Просто теперь ему никто не ответит.