Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015

Привет Вам, благодарность. Пишите мне, пожалуйста, если будет у Вас время.

Ваш Бобров.

***

Далее в переписке следует перерыв на долгие восемь лет. Почти все эти годы С. Бобров провел в изгнании в далеком казахском Кокчетаве. В. Алексеев прожил их дома, но в обстановке, далекой от спокойного благополучия. Вот самые громкие события его жизни за этот период. 1932 год — заушательская рецензия на книгу "Китайская письменность и ее латинизация" в журнале "Печать и революция" с обвинениями в мракобесии, культе самодержавной китайской старины и прочее; среди подписавших — несколько учеников В. Алексеева из числа лучших: лингвист А. Драгунов, филолог Б. Васильев. 1936–1937 годы — в такт с общей обстановкой в стране травля и поношения в печати и на собраниях, на одном из которых в Институте востоковедения младший коллега и будущий академик Н. Конрад заявляет: "Алексеев не принял Великую Октябрьскую Революцию". Все это на фоне гонений на академиков ("дело Бенешевича") и массовых арестов. В 1937–1938 годах арестованы и расстреляны лучшие ученики — Н. Невский, Ю. Щуцкой, Б. Васильев.

8

С. БОБРОВ — В. АЛЕКСЕЕВУ

(почтовая карточка)

30 октября 1940

Глубокоуважаемый Василий Михайлович!

Позвольте Вам напомнить о себе в надежде, что Вы вспомните о моей попытке переложения стихов Сыкун Ту. Сейчас занимаюсь переводами кое-кого из современных китайцев и мечтаю о старинной китайской поэзии. Очень был бы счастлив, если бы Вы нашли время поговорить со мной. Адрес и тел. на об.

9

С. БОБРОВ — В. АЛЕКСЕЕВУ

7 ноября 1940

Глубокоуважаемый Василий Михайлович!

Вчера познакомился с Вашим симпатичным учеником, Эйдлиным [1] , и он у меня просидел часа три, показывал свои бесчисленные переводы, очень много говорили о китайской поэзии вообще, и он произвел на меня очень хорошее впечатление. Переводы весьма любопытны своей близостью к подлиннику, недостатком их является слабый стих автора, но материал [нрзб.]. М.б., молодой человек просто пока еще не рассчитывает своих сил — 300 четверостиший — 1200 строк — это порция серьезная и для очень опытного человека. Однако если отобрать у него часть из тех, что вышли у него более удачно, и немножко их подправить, то, думаю, что это и в печати произведет очень неплохое впечатление. В Госиздате сейчас готовится к печати сборник современной китайской поэзии, вещи гл. обр. представляющие интерес с политической точки зрения, преимущественно связанные с властью. В дальнейшем предполагается сборник классической кит. поэзии. О Вас я уже говорил там — с директором П. И. Чагиным [2] (который выпускал Вашего Ляо Чжая [3] ) и заведующей сектором классиков З. М. Тиквиной. Последняя крайне сожалела, что Ваша рукопись, о которой Вы мне говорили, попала не к ним. Эйдлин говорил мне, что рукопись Ваша невелика [4] . Что и Вы сказали о [нрзб.] в основание будущего сборника классической кит. поэзии: 1) Вашу рукопись, 2) моего Сыкуна и 3) переводы Эйдлина из Бо [5] . Это можно легко бы и развить — ведь наверно, у Вас есть и еще материал [нрзб.]. Мне, в частности, хотелось бы очень поработать над Ли Бо, или Ду Фу, или Тао Цянем. Конечно, Позднеева [6] могла бы мне сделать подстрочники, Эйдлин мог бы оказать в этом немалую помощь, но у Вас, вероятно, есть уже что-нибудь наработанное. Если Вам этот проект не нравится — придумайте другой. От Госиздата Вы получите официальное приглашение и их участие, и их редактирование. Случай хороший, и его упускать нельзя. А чтобы его не упустить, надо иметь какие-то [нрзб.] предложения уже сейчас. Очень было бы хорошо, если бы Вы мне ответили и сообщили Ваше мнение — мы могли бы [нрзб.] с Вами письменно и явиться в Госиздат с готовым разработанным уже предложением.

1

Л. З. Эйдлинбыл аспирантом В. Алексеева с 1938 по 1941 год.

2

П. И. Чагин(настоящая фамилия — Болдовкин, 1898–1967) — партийный работник в Закавказье, журналист. В 1930-1940-х годах работал в Госиздате, ОГИЗе и Гослитиздате.

3

Имеется в виду последнее прижизненное издание алексеевских переводов новелл Пу Сунлина (1640–1715):Ляо Чжай. Рассказы о людях необычайных. (Из серии новелл "Ляо Чжай чжи и") / Перевод, предисл. и коммент. акад. В. М. Алексеева. М.-Л., 1937.

4

О какой рукописи В. Алексеева идет речь, установить не удалось.

5

Под руководством В. Алексеева Л. Эйдлин готовил диссертацию о четверостишиях китайского поэта Бо Цзюйи (772–846) и переводил его стихотворения.

6

Л. Позднеева(1908–1974) — китаевед, выпускница ЛГУ, где училась у В. Алексеева.

Статью мою на днях Вам пошлю. Жду Вашего ответа.

С. Б.

10

С. БОБРОВ — В. АЛЕКСЕЕВУ

10 ноября 1940

Глубокоуважаемый и дорогой Василий Михайлович!

На днях посылаю Вам мою статейку насчет Сыкун Ту. По поводу нее мне надобно предварительно сказать Вам несколько слов. Как Вы знаете, переводом Сыкун Ту я занялся очень давно, он у меня был закончен несколько лет тому назад, но потом я несколько раз переделывал отдельные стансы, так как некоторые чрезвычайно трудно изложить русским стихом так, чтобы получилось нечто адекватное гениальным китайским строкам. Тому назад несколько времени я отдал рукопись в Госиздат, после чего меня попросили дать "маленькое резюме" поэмы, которое бы излагало, что же такое представляет собой поэзия Сыкуна. Но я как ни потел, как ни мучился, "маленького" резюме сочинить не мог и, измаравши довольное количество бумаги, наконец сочинил статью, которую Вам посылаю. Вы представляете себе, насколько трудно изложить эту старинную поэзию человеку, который вовсе с ней незнаком. Тем паче, что Ваши доброхоты постарались еще более усложнить эту задачу (даже в Советской энциклопедии, как Вы, наверное, помните, есть указание насчет "схоластической природы" Сыкун Ту). С другой стороны, я полагаю, что Вы не станете спорить и с тем, что та концепция, которую Вы, следуя китайским ученым, развивали в Вашем исследовании около четверти века тому назад, ныне уже устарела и не может быть убедительной. Это особенно важный пункт для того, кто хотел бы, как я, ввести поэзию Сыкун Ту в литературу, а не только ознакомить с ней специалистов, которые ведь могут прочесть ее и в подлиннике. При этом я, не будучи китаистом, был привлечен к Вашей книге в свое время отнюдь не учеными ее достоинствами (которые я мог оценить только впоследствии), а просто необыкновенной силой самой поэзии Сыкун Ту. Мне и тогда представлялось и теперь представляется, что это одно из величайших творений поэтов мира. Раздумывая над этим, перечитывая Ваши комментарии, я старался поэтому найти то у Сыкуна, что его роднит с мировой поэзией, а отнюдь не то, что исключительно характеризует давно умершую эпоху, давным-давно истлевшую во мгле времен своеобразную "филозофию" той эпохи, ее туманную мистику, ибо все это само по себе может представлять собой только исторический интерес и объяснить у Сыкуна только отдельные частности, отдельные характерности и ничем не может помочь в уяснении самой поэзии, которая, что ни говори, всегда есть дитя человеческого сердца, его отношения к миру, и отношения непосредственного, и которая имеет в сущности весьма малое касательство к тому, так сказать, лесу всяческих опосредствований, которые есть плод эпохи и всех связанных с ней перипетий развития и умственного, и экономического и т. д. Вы в Вашей книге делаете некоторые попытки развить тему в эту сторону, Вы сопоставляли Сыкуна с Тютчевым, А. Толстым. Мне кажется, это-то и есть самое главное. Кроме того, меня очень заинтересовали некоторые китайские комментаторы, о которых Вы говорите. Несмотря на крайнюю туманность и превыспренность их изложения, перепутанную буддийско-даосской терминологией, мне казалось, что все же эти загадочные комментарии написаны людьми, которые любили поэзию, а следовательно, на своем непонятном языке говорили главным образом о ней, а не о даосских бреднях. Мне удалось ознакомиться с чисто даосской поэзией по путешествию Чан-Чуня к Чингисхану (в переводе Палладия [1] ), и это только укрепило меня в мысли, что поэма Сыкуна есть сочинение чисто светское, что это прямая поэзия, что поэт думал именно о поэзии, а не о мистике…

1

Речь идет об известном синологе, архимандритеПалладии(П. И. Кафаров, 1817–1878), который в числе прочих китайских сочинений перевел описание путешествия даосского монаха Чанчуня в 1221 году в ставку Чингисхана. Перевод знакомил читателей с основными идеями даосизма, разъясненными в стихотворениях знаменитого ученогопутешественника. См.: Труды членов Русской Духовной Миссии в Пекине. Т. IV. СПб., 1866.

Мне хотелось, чтобы современный читатель мог найти путь, по которому возможно подойти к освоению (подчеркнуто автором письма. — И. С.) поэзии Сыкуна. Конечно, всегда неприятно видеть, как с тобой спорят, как тебя опровергают, но я в данном случае спорю с Вашей книгой, стараясь вызволить Сыкуна от старо-китайского подхода к нему — и подойти к нему с европейской точки зрения. Мне кажется, Вам гораздо более неприятно видеть, когда спорят не с Вашей концепцией (подчеркнуто автором письма. — И. С.), а просто принимают всю концепцию безоговорочно, но только для того, чтобы вместе с ней выкинуть из поэзии и Сыкуна.

11

В. АЛЕКСЕЕВ — С. БОБРОВУ

15 ноября 1940

(1)

Многоуважаемый Сергей Павлович!

Благодарю Вас за присланную мне копию Вашей статьи к переводу поэмы Сыкун Ту на поэтический язык. Этому начинанию и факту, как я Вам уже неоднократно писал, я очень радуюсь, ибо, несомненно, что рождение чего-то живого и поэтичного из моего "некритического упрощения и известной легкости суждений" есть жизнь произведения, пускаемого в литературу из ученого, очевидно, [нрзб.].

Мне, конечно, чужд этот причудливый конгломерат всевозможных литературных и художественных allusions, которые щедрою рукою разбросаны по всей Вашей статье, но здесь наука бессильна. Я, действительно, друг поэзии, как Вы говорите, но, главным образом, ее историк и теоретик (ибо наука только в этом), и если Вы это считаете "старо-китайским подходом", то что же мне, вообще, дальше возражать, поскольку я старый русский ученый, а не старый наглец?

Что поэма Сыкуна — дело святое, а не исповедное, это ясно. Но она имеет, мне кажется, лимиты, за которыми всякое снабжение ее собственными ассоциациями теряет, по-моему, с нею связь.

В том моем положении, в которое Вы меня хотите поставить, обособив меня от дальнейшего развития мысли о "Поэме", мне трудно судить о "справедливости и полезности" (по Вашей формуле) Вашей "попытки", но я вряд ли могу отрицать за Вами, как и за всяким другим поэтом, право на эволюцию мысли, понятой мною из старо-китайских фактов и, судя по Вашему отзыву, уже отсталой. Думаю, что и Вы признаете за мной право, пока я еще не мертв, по выходе Вашей статьи и перевода, со своей стороны, точно так же печатно их рассмотреть в альманахе, который мы будем издавать здесь, в Институте Востоковедения, и в котором я буду помещать свои дальнейшие статьи и переводы, по-прежнему не выходящие из лимита, данного мне текстом, предоставив дальнейший рост ассоциаций особому роду воображения, который не может быть уделом старой науки.

Еще раз благодарю Вас за большое удовольствие, которое Вы мне доставили Вашими письмами и статьей, ибо редко кому из нас, филологов, удается привлечь к объекту своего исследования живую и творческую мысль, как это удалось мне в Вашем лице, — и я это, поверьте, очень ценю.

Свидетельствую Вам по этому поводу свои наилучшие чувства.

P.S. На первое Ваше письмо я уже имел удовольствие Вам ответить вчера.

(2)

15 ноября 1940

Многоуважаемый Сергей Павлович!

Ознакомившись теперь, после Вашего письма и статьи-предисловия с направлением Вашей полемики и приемами Вашей работы, я вижу только одно: нам нужно не соединяться, а всячески размежовываться.

"Поэт свободен, как стихия"… чего про ученого сказать нельзя.

Я думаю, что сейчас я отвечать Вам в полемическом, тем более аналогичном Вашему, тоне не буду, но с выходом Вашей статьи и переводов в свет я также найду возможным по поводу всего этого высказаться, хотя, конечно, не в том издательстве, которое возвращает обратно мои переводы и принимает Ваши версии их. Мы здесь в Ленинграде основываем систему периодических альманахов художественной литературы Востока, где я и предполагаю печататься.

Как я уже Вам писал, я не вижу никакой пользы от моего сотрудничества в московских изданиях, которые, между прочим, продолжают выпускать переводы английских переводов с китайского. ГИХЛ от моих переводов отказался. Служить официальным подстрочником намерений я не имею, и в арбитраже моем при подобных условиях никто не ощутит никакой нужды, а прежде всего, сам я.

При сем возвращаю вам Вашу рукопись, нисколько не сомневаясь в том, что она вызывает к себе интерес.

С пожеланием всяческого успеха