Физрук-9: назад в СССР

— Увидимся! — сказал я, покидая кабинет.

Наверное, это было жестоко, лишать немолодую и некрасивую женщину последней надежды, но этот хвост лучше сразу отрезать, чем отсекать по кусочку. Я взял журнал девятого «А» и отправился на урок, а когда тот закончился, выгнал «Волгу» из школьного гаража и поехал в Крапивин Дол. Мне нужно было повидать Третьяковского. Накопилось вопросов, в которых одному не разобраться. Погода окончательно испортилась. Дождь лил как из ведра, так что я не слишком гнал, наоборот — прижимался к обочине, если позади напирал какой-нибудь лихач. Так я — тишком-тишком — и доехал.

Охранник меня пропустил без вопросов. Я въехал на территорию поселка, покатил по мокрым улицам, пока не добрался до писательского особняка. Окна его были освещены, слышалась музыка. Веселится лжеклассик! Ну ничего, придется ему немного пошевелить мозгами. Вообще нам сейчас должно быть не до веселья. Потому что неизвестно еще чем все обернется. Я как старая бабка начинал верить в сны. Ведь когда имеешь дело с моими суперами, нельзя утешать себя отговорками, что бывают и просто сны. Не даром же мне так навязчиво снится покидаемый жителями город и прочие ужасы.

Дверь была открыта. Я ее просто толкнул и вошел в прихожую. В доме действительно звучала музыка и слышались голоса. У Графа еще и гости! Хорошо живет. Впрочем, он может это делать маскировки ради. Все-таки ему нельзя забывать, что он известный в областном масштабе литератор. Должен вести беспорядочную светскую жизнь. Водка, болтливые приятели, не слишком юные поэтессы. Разуваться я не стал. Только снял куртку, обрызганную дождевой водой. Пошел на свет и звуки. И еще — сигаретный дым, что валил клубами из гостиной.

— Ба, кто к нам пришел! — с пьяным воодушевлением возвестил Третьяковский, выдираясь из объятий не известной мне красотки, с густо наштукатуренной физиономией.

У лжеписателя и впрямь были гости. Все сплошь незнакомые. Одни сидели на диване и в креслах, другие топтались у окна под медляк. Посреди комнаты стоял стол, уставленный бутылками разной степени опустошенности, тарелками с остатками жратвы, захватанные жирными пальцами рюмки и бокалы, вилки, ножи, окурки, торчащие как из пепельниц, так и из блюдец. Переступая через вытянутые ноги, поминутно извиняясь, Граф двинулся ко мне, распахнув объятия. Не давая ему опомнится, я ухватил его за кончик явно импортного галстука и вытянул в коридор.

— Привет! Надо поговорить, — сказал я.

— Надо так надо, — ответил хозяин дома и я увидел, что он вовсе не пьян. — Пошли на кухню!

И сам первым направился в названном направлении. На кухне оказалась какая-то парочка, которая от поцелуев и невинных объятий явно переходила к более плотским утехам.

— Идите в спальню, товарищи! — радушно посоветовал Третьяковский. — Только, чур, покрывало с кровати не снимать и физиологических пятен не оставлять.

Парочку как ветром сдуло — то ли стыдно стало, то ли, наоборот, обрадовались предоставленной хозяином возможности окончательно сорвать покровы ложного стыда. Во всяком случае, территорию они очистили.

— Выпить не предлагаю, — сказал Граф, — ты за рулем, а асфальт мокрый. А вот кофе с бутербродами тебе наверняка не помешают.

— Что это за компания у тебя?

— А-а, коллеги-писатели из областного отделения СП… — принялся объяснять лжеклассик, ставя на конфорку турку с водой. — Приходится корчить из себя гения изящной словесности. И ведь не выставишь их на ночь глядя. Придется терпеть до утра… Ну, о чем ты хотел поговорить?

— У нас с тобой одна тема.

— Понимаю. Случилось что-нибудь?

— Нагуали отказываются участвовать в опытах Илги.

— Вот как? Наотрез?

— Да.

— Это может осложнить наше положение.

— И это все, что ты можешь мне сказать?! — вспылил я. — Пьянствуешь здесь с «коллегами» и не думаешь о том, что все твои надежды на будущую великую Россию могут пойти прахом! Или ты думаешь, что если уговорил нагуалей наших поучаствовать в исполнении твоих великих замыслов, то они свои обещания выполнят? А если они не смогут их выполнить?

— Я не пьянствую, — огрызнулся Третьяковский, выкладывая ложечкой в турку молотый кофе. — И не сижу сложа руки. Ты не забывай, что после устранения Жихарева, мое начальство стало только пристальнее наблюдать за нами. Мне с трудом удалось убедить Зорина, что не нужен нам лишний соглядатай от Конторы, но, думаешь, кроме Лжестропилина, у начальства нет в Литейске глаз?.. Тот же полковник Михайлов, он, вроде, в стороне от наших дел, но все равно, держит нас под надзором. На всякий случай. А тут еще ты на своей «домре» то и дело «летку-еньку» бацаешь. Скоро в местной психушке уже свободных коек не останется. Пока что лепилы ставят самые дикие диагнозы — от тяжелой депрессии, до белой горячки, но ведь найдется умник, не здесь, так в области, который наконкает, что есть у этого внезапного психоза единый источник.

— Зазря я твой ДМРД не применяю, так только — во избежание лишнего кровопролития.

— Да знаю я! — отмахнулся он. — Я же не в осуждение… Сам такую «домру» все время с собой таскаю. И не примену пустить в дело, буде такая оказия. Хватит с меня ножичка в бочину и попыток связать и закинуть в кузов… Ты прав, все может в любой момент пойти прахом…

— Нам надо не прятать голову в песок, а выработать несколько планов, на случай разного развития событий.

— Шустрый да быстрый выйдешь в министры… — усмехнулся Граф. — Ну давай, попробуем…

— Будем плясать от худшего сценария к лучшему, — предложил я.

— И какой ты считаешь худшим?

— Назовем его «Интернат». Пацаны, как и восьмикласницы из девятнадцатой школы, исчезают всем кагалом и мы остаемся наедине с их переуганными родаками и спецоперацией Конторы, которая тщательно зачищает все следы некогда проводимого эксперимента…

— Включая нас с тобой, — добавил философ.

— Да.

— Сценарий номер два. Назовем его… «Мертвяки»…

— Почему — «Мертвяки»?..

— Да так, сон один приснился, потом расскажу… Пацаны никуда не уходят, но начинают идти вразнос… Точнее — попросту расчищать себе территорию, быть может, буквально вытесняя из города его обычных жителей… Власти, естественно, начнут принимать меры и зачищать уже самих нагуалей…

— А также — их пособников, то есть — нас с тобой.

— Вижу, тебе эта идея приглянулась.

— Не очень, — пробурчал Граф, наливая мне и себе кофе и ставя между нами на кухонном столе тарелку с еще не съеденными гостями бутербродами. — Я хотел сказать, что неизвестно, какой из двух первых сценариев наихудший…

— Пока — не важно, — сказал я, хватая первый подвернувшийся под руку бутер. — И, наконец, третий, при любом раскладе наилучший сценарий. Нагуали никуда не деваются и ситуация остается у нас под контролем.

— О! Давай сосредточимся на этом третьем, весьма увлекательном сценарии… И назовем его «Раем»…

— Рад бы в рай, да грехи не пускают, — вздохнул я, прожевав хлеб, поверх которого просто, без затей была намазана черная икра. — Чует мое сердце, что придется нам столкнуться с двумя первыми. И вот наши с тобой действия нужно продумать, исходя из них.