Флэшмен и краснокожие

– Ричи толкует, что не знает, как и быть, коли тебя поставят капитаном каравана.

– В самом деле? Так скажите Ричи…

– Мистер, – говорит он, – вы знаете, что это?

И показывает мне предмет, напоминающий по виду скрученную кожу.

– Ясно дело – это вяленое мясо. А теперь…

– Не спеши-ка, приятель, – продолжает чучело, подступает поближе и подмигивает мне, как десятилетний мальчишка. – Мы ж тогда засмеем старину Ричи. Скажи-ка: какой длины тебе понадобится веревка, чтобы привязать мустанга на ночь?

Я едва не посоветовал ему убираться к дьяволу, но он снова подмигнул, да и видок у него был как у человека, которого не так просто послать куда подальше. Да и что мне оставалось делать? Стоит повернуться спиной к этим бородатым фиглярам, так они животики надорвут от смеха.

– Зависит от мустанга, – говорю. – И от травы, и как долго ты ехал, и где ты находишься, и сколько в тебе мозгов. Два фута, может, три.

Он прямо зашелся от хохота, хлопая себя по ляжкам, а одетые в кожу парни зашушукали, глядя на Ричи. Тот стоял, опустив голову, и слушал. Допрашивавший меня говорит:

– Ну, все ясно, как катехизис.

В нем читалось такое довольство собой и такая очевидная насмешка над Ричи, что я решил вступить в игру.

– Следующий вопрос, пожалуйста, – говорю я.

Он всплеснул руками.

– Эй, вы поглядите-ка. Бойкий паренек! Представь: это ночной лагерь. Я – часовой. Что, по-твоему, я сейчас делаю? – Он посмотрел на куст ярдах в двадцати от нас, отошел на несколько шагов в сторону, посмотрел снова, потом вернулся ко мне. – Чой-то странное, не находишь, приятель?

– Ничуть. Ты наблюдаешь за кустами. За всеми кустами. Если после наступления темноты куст окажется не там, где должен быть, ты выстрелишь в него. Потому что там прячется индеец, не так ли? Мы то же самое проделывали в Афганистане – самый тупой солдат знает эту уловку.

– Ух ты! – просветлев, восклицает охотник и хлопает Ричи по плечу. – Ну вот, парень! А этот малый забавный, попомни мое словцо. Чо теперь?

Ричи молча смотрел, погруженный в свои мысли. Потом медленно кивнул; все замшевые парни обменялись тычками, а мой мучитель просиял от удовольствия. Ричи хлопнул меня по револьверной кобуре и вытащил из кармана кусочек ткани, затем направился к дереву и стал цеплять клок на полувбитый гвоздь. Мой рослый приятель хмыкнул и покачал головой. Я мигом смекнул, чего от меня хотят, и решил задать им жару. Эти придурки вдоволь поизмывались надо мной, пришло время поставить мастера Ричи на место.

Из-за пояса у верзилы торчал нож, и я в мгновение ока выхватил его. Это был «грин ривер», лучший нож в мире; именно такой был у Ильдерим-Хана, когда он с дьявольским терпением учил меня тому трюку на Кабульской дороге почти десять лет тому назад. Пока Ричи мостил мишень, я метнул нож. Глаз малость подвел меня: в цель я не попал, зато едва не снес ему ухо. Ричи уставился на дрожащие рядом с ним лезвие, а долговязый клоун зашелся в смехе. Замшевые дружки едва на землю не падали, надрывая животы – сдается, пришпиль я его через затылок к дереву, это для них была бы самая веселая шутка.

Под хохот дружков Ричи вытащил нож и плавно заскользил ко мне. Посмотрел своими решительными голубыми глазами, перевел взгляд на длинного [48] , потом произнес своим мягким хрипловатым голосом:

– Меня зовут Дядя Дик. Сотня сверху, говорите, кэп?

Охотники разразились криками «ура» и воплями: «Да здравствует Вирджиния! Береги скальп, Дик!» Я кивнул, сказал, что жду его на рассвете, отвесил элегантный поклон и без дальнейших рассусоливаний поскакал обратно в Индепенденс – как видите, разыгрывать из себя немногословного человека мне тоже по силам. Но я вовсе не тешил себя мыслью, что доказал свою пригодность в качестве вожака каравана или нечто в этом роде. Все мои достижения, проявленные благодаря эксцентричному поведению нашего знакомого в мундире «оловяннобрюхих», сводились к тому, что я не зеленый новичок, и Вуттон, служа под моим началом, не теряет лица. Странные типы эти фронтирщики – бесхитростные, но проницательные и настолько же простые, насколько сложные – очень похожи на детей. Но меня радовало, что Вуттон станет нашим проводником: будучи сам прирожденным мерзавцем и трусом, я с первого взгляда способен вычислить порядочного человека – а уж этот был одним из самых лучших. [49]

48

На протяжении всех своих мемуаров Флэшмен никогда не упускает возможности «козырнуть именем». В этой связи удивительно, что он так и не удосужился разузнать, как звали фронтирщика в мундире лейб-гвардии, устроившего ему из-за Вуттона такую экзаменовку. Почти не подлежит сомнению, что это был знаменитый скаут Джим Бриджер. Известно, по крайней мере, что он получил в дар от своего друга, шотландского спортсмена и путешественника сэра Уильяма Драммонда Стюарта, кирасу и каску лейб-гвардейца, и существует рисунок, на котором Бриджер облачен в них. Вполне естественно предположить, что мундир также достался ему в подарок и сохранился до 1849 г. Находился ли Бриджер в Вестпорте в конце мая – начале июня 1849 г., доподлинно неизвестно; ходили слухи, что он купил там в 1848 г. участок земли и провел следующую зиму в западном форте, носившем его имя. О передвижениях Джима в последующие месяцы достоверных сведений не сохранилось. В середине июня 1849 г. он точно был в форте Бриджер – эмигрант по имени Уильям Келли оставил в своем дневнике запись о встрече там с великим скаутом. Вполне возможно, что до этого Бриджер мог побывать в Вестпорте.

Нарисованный Флэшменом портрет высокого, добродушного и терпеливого человека очень подходит под описание Бриджера, так что мы вправе сделать вывод, что Флэшмен, сам того не зная, повстречал именно этого легендарного героя Дикого Запада. См.: Г.М. Додж «Джеймс Бриджер» (1905); Дж. Сесил Олтер «Джеймс Бриджер» (1925); а также М.Р. Портер и О. Дэвенпорт «Шотландцы в оленьих рубахах» (1963). (Комментарии редактора рукописи).

49

Суждение Флэшмена было совершенно верным. Уступая в славе Карсону или Бриджеру, Риченс Лэйси Вуттон, известный также под прозвищем «Дядя Дик», не имел себе равных среди трапперов, скаутов и бойцов с индейцами тех дней. Всю свою жизнь провел он среди прерий и гор, и вполне вероятно, что никто лучше него не знал тропу Санта-Фе. Доброжелательный и немного эксцентричный, он носился с идеей организации на этой тропе, в проходе Ратон на границе между Колорадо и Нью-Мексико, пункта по сбору дорожной пошлины. Вуттон вел разведку дороги через возвышенность, и хотя ему пришлось приложить немало усилий, убеждая путешественников в необходимости этого пункта («я не опасаюсь сопротивления со стороны индейцев… по мере их продвижения пункт будет переноситься им вслед, и все прочие мелочи, к которым можно прибегнуть, чтобы поторопить их, я осуществлю быстро и весело»), затея эта окончилась провалом. Он дожил до глубокой старости, и память о нем увековечена на табличке, прибитой к скале в том месте, где современное шоссе пересекает возвышенность Ратон. См. книгу Инмана; а также «Дядя Дик Вуттон» Г. Л. Конарда (1890). (Комментарии редактора рукописи).

* * *

Три дня спустя мы двинулись на запад. У меня нет желания отнимать у вас время многословными описаниями путешествия – с ними вы можете ознакомиться у Паркмена или Грегга, если хотите, или из второго тома моего собственного объемистого труда «Дни и странствия солдата». Впрочем, он, по моему мнению, не многого стоит, да и скандал с участием Д’Израэли и леди Кардиган описывается только в томе третьем.

Зато попробую рассказать вам о том, о чем ни слова нет у Паркмена и прочих – это о том, что значило «двинуться на Запад» в «ранние годы». [50] О том, чего мы и сами не осознавали тогда, не то, наверное, никогда бы и не отважились. Гляньте-ка на карту сегодняшней Америки: вот она раскинулась, вся цивилизованная (если не говорить о людях) от моря до моря. Вы можете домчаться на поезде от Нью-Йорка до Фриско, ни разу не выйдя из вагона и не замочив ног. Можете даже последовать моему примеру: выглянуть в окошко своего «пульмана» на перегоне Этчисон-Топека, когда будете пересекать Уолнат-Крик, и постараться разглядеть следы, которые оставил наш фургон пятьдесят лет тому назад. Вы будете проезжать обширные города, возникшие там, где раньше была лишь голая прерия, и увидите колосящиеся поля на месте пастбищ, заполненных многими тысячами бизонов. Что далеко ходить: в прошлом году я попивал кофеек на веранде дома в одном маленьком городке в Колорадо – милое местечко: церковь с колокольней, школа, зерновой элеватор, даже самодвижущийся экипаж у парадных ворот. А когда я увидел «городок» в первый раз, всю его архитектуру составлял обгоревший фургон, а население – оскальпированная семья переселенцев.

50

«Ранние годы». Употребление этого термина Флэшменом в предыдущих пакетах вызвало такое количество вопросов читателей, что есть, похоже, смысл посвятить ему отдельный комментарий. Другая литературная аллюзия известна из книги Этельреды Льюис «Торговец Горн», где термин соотносится с 1870-ми годами на Берегу Слоновой Кости. Мой отец употреблял его, говоря об истории поселений в Восточной Африке. Надо полагать, он использовался для обозначения «периода первопроходцев» и являлся частью имперского жаргона, давно вышедшего из моды. Применение этого термина Флэшменом неизменно соотносится с первой половиной XIX века, чаще всего с сороковыми годами. (Комментарии редактора рукописи).

Откройте карту Америки. Нашли Миссисипи? А Канзас-Сити, чуть левее от реки? В сорок девятом году к западу от этого города не было ничего. Да и карты самой не было, коли на то пошло. Сейчас вы можете заявить, что перед пионерами сорок девятого простиралось более двух тысяч миль прерий, лесов, гор и полноводных рек – но нам все это было неизвестно. Да, все были знакомы с положением Скалистых гор и вообще с топографией местности, но посмотрите-ка на земли, которые сейчас занимают северный Техас и Оклахома. В сорок девятом верили, что там находится мощная горная гряда, преграждающая путь на запад, тогда как на деле территория эта плоская, что твоя шляпа. Ходили слухи о несуществующей «Великой американской пустыне». Впрочем, пустыня есть, да еще какая, только дальше к западу – об этом тоже никто не догадывался.

Я сказал, что карты не было, но, безусловно, охотники и старатели исходили те края вдоль и поперек. Это чокнутый ублюдок Фримонт [51] ринулся в отчаянную экспедицию и числился, согласно всем сведениям, среди безнадежно пропавших. Примите в расчет, что не прошло и шестидесяти лет с тех пор, как один сумасшедший шотландец-траппер [52] впервые пересек Северную Америку, и вы поймете: понятие о землях к западу от Мисс’ оставалось весьма расплывчатым.

51

Джон Чарлз Фримонт (Фремонт) (1813–1890) – американский путешественник, военный и государственный деятель. В конце 30-х и 40-е годы XIX в. провел ряд исследовательских экспедиций на малоисследованные земли к западу от Миссисипи. Добытые им сведения сыграли большую роль в освоении Запада. В 1849 году издал «Путеводитель для эмигрирующих в Калифорнию».

52

Несколько высокомерная характеристика одного из столпов освоения Нового Света, сэра Александра Маккензи (1755–1820), первым пересекшего материковые земли Северной Америки в 1793 г. Но заявление Флэшмена о размытости представлений об американском Западе, даже в середине прошлого века, вполне соответствует действительности. Капитан (впоследствии генерал) армии США Р.Б. Мерси, сопровождавший эмигрантов от форта Смит в нижнем течении Арканзаса до Санта-Фе в 1849 г. писал в своем рапорте, что ему были сообщены «совершенно неверные» сведения о предстоящем маршруте. «На лучших из карт, какие мне удалось разыскать», были обозначены горы и пустыня, о которых говорит и Флэшмен. На деле они находились совсем не там, и Мерси пишет, что никогда не видел местности, более подходящей для путешествия на фургонах (cм. рапорт Мерси о поездке Южным маршрутом в т. XIV «Документов сената»: 1-я сессия 31-го Конгресса, 1849–1850.

Также не стоит сильно винить Флэшмена за утверждения, что территория за Миссисипи в целом была плохо изучена. Маршруты Санта-Фе и Орегонский были исхожены вдоль и поперек, трапперы и торговцы со времен Маккензи и Льюиса с Кларком проникали в самые отдаленные уголки континента, американская армия совершала марши к Мексике и Тихому океану по южным дорогам, но для эмигрантов этот край оставался терра инкогнита. У редактора есть две карты, выполненные очень уважаемыми географами в период между 1845 и 1853 гг. – западные территории нанесены на них совершенно неверно. И даже Американский атлас Джонсона и Уорда 1866 г. издания, на взгляд современных картографов, показался бы крайне причудливым документом. При рассмотрении Запада на всех трех этих картах создается ощущение вопиющей необжитости страны, ее огромные пространства размечены только реками, горами и эпизодически встречающимися фортами и поселениями. Но тут нельзя упускать из виду, насколько внезапно возник американский Запад. Мы не погрешим против истины, утверждая, что за пятьдесят лет совершенно дикая территория превратилась в обжитую местность. Вполне вероятно, что кое-кто из пересекавших прерии ребенком во время золотой лихорадки успел дожить до того, чтобы смотреть программу об освоении Запада по телевизору. Но даже это не сравнится с теми печальными чувствами, которые испытывал старина Бронко Чарли Миллер, проезжая мимо заправочных станций и кинотеатров там, где когда-то скакал почтальоном службы «Пони-экспресс». (Комментарии редактора рукописи).

Взгляните еще раз на карту и сделайте в памяти зарубку, что за Вестпортом не существовало такой вещи, как дорога. Там имелись две так называемые «тропы», представлявшие собой всего лишь проложенную фургонами колею – тропа Санта-Фе и Орегонская. Но оставим дороги, подумайте о реках и проходах. Арканзас, Симаррон, Дель-Норте, Платт, Пикетуайр, Колорадо, Канейдиан – чарующие названия рек; Глориэта, Ратон, Южный Проход – это проходы. Там не было поселений, заслуживающих этого названия. Да, Санта-Фе, если вы до него доберетесь, показался бы вам городом, не спорю, но за ним до Сан-Диего, Фриско и прочих городов западного побережья не было ничего. Лучшее, что можно было рассчитывать найти в этом промежутке, это несколько Богом забытых фортов и торговых постов: Бент, Таос, Ларами, Бриджер, Сент-Врен и еще пара штук. Муки адовы, я проскакал через Денвер, не зная, что там когда-то возникнет город!

О да, тогда это было неизведанным, по крайней мере для нас – миллионы квадратных миль пустоты, которую нелегко было бы пересечь, даже будь она воистину пустой, учитывая тамошние пылевые бури, засухи, наводнения, пожары, горы, снежные лавины по семьдесят футов в высоту, циклоны и прочее. Но пустота вовсе не была необжитой; нельзя сбрасывать со счетов несколько тысяч исконных ее обитателей, называвшихся шайены, кайова, юта, сиу, навахо, пауни, шошоны, черноногие, команчи и апачи. Особенно апачи. Но даже они являлись для нас не более чем звуком, и на Востоке существовало поверье – такое у меня создалось впечатление, – что опасность со стороны индейцев сильно преувеличена.