Флэшмен и краснокожие

Как видите, мы отправлялись в путь в блаженном неведении, но прежде чем продолжить, давайте еще раз взглянем на карту, чтобы профессор Флэши закончил свою лекцию. Видите реку Арканзас и Скалистые горы? До сороковых годов прошлого века они фактически образовывали западную и юго-западную границы США. Потом началась война с Мексикой, и американцы прихватили всю ту площадку, которую имеют сегодня. Так что по пути в Калифорнию нам предстояло пересечь земли, три четверти из которых всего несколько месяцев назад были мексиканскими, да и оставались таковыми во всем, за исключением имени. [53] Некоторые называли их Индейской территорией, и отнюдь не привирали, кстати.

53

Краткое резюме Флэшмена в отношении американо-мексиканской войны и пересмотра границ нуждается в небольшом дополнении. До 1845 года западная граница США проходила по рекам Сабин и Ред-ривер, окаймляющим Техас, затем поворачивала строго на север к Арканзасу и, следуя ему, к Скалистым горам. Далее граница шла по Континентальному водоразделу вплоть до рубежа Канады, проходящего по 49-й параллели.

В 1845-м Техас был аннексирован, а в следующем году, в результате соглашения с Англией, Орегон сделался полностью американским. В результате Мексиканской войны (1846–1848 гг.) Мексика вынуждена была уступить США территории к северу от рек Рио-Гранде и Хила. Таким образом, практически установились границы США, существующие и по сей день. Единственное изменение произошло в связи с так называемым Приобретением Гэдсдена в 1853 г., когда Штаты купили участок между Хила и современной границей Мексики. Так что во времена Флэшмена именно Рио-Гранде и Хила обрамляли владения США, если можно назвать их владениями – американские власти только-только начали появляться на уступленных территориях, да и сами границы были окончательно установлены лишь с завершением работы Комиссии по границам в начале 1850-хх гг. Не менее справедливым является замечание Флэшмена, что Нью-Мексико по характеру оставался совершенно мексиканским. (Комментарии редактора рукописи).

Вот что поджидало нас, наивных дурачков, и если вы находите выражение излишне резким, вам стоит понаблюдать за тем, как готовится к отбытию караван Комбера. Мне не в новинку было иметь дело со скотом и конвоями, но поставить на колеса бордель – это нечто особенное. Посетив место его изначальной дислокации, вы даже и не подумали бы, что там столько вещей – увидев гору добра, сваленного на пристани, я не поверил своим глазам. Грузчики с ног сбились, перенося его с парохода на берег.

Начнем с того, что все шлюхи везли с собой туалетные столики, зеркала и шкафы, набитые шелками, сатинами, сорочками, подштанниками, шляпками, чулками, туфельками, подвязками, лентами, бижутерией, косметикой, париками, масками, перчатками и еще бог знает чем. Помимо этого было еще несколько необъятных сундуков, загруженных тем, что Сьюзи называла «снаряжением» – если бы такой сундучок открылся невзначай на людях, не избежать нам расспросов полиции. Просвечивающиеся штанишки и шелковые плетки являлись самыми безобидными в коллекции – там имелись даже красные плюшевые качели и «электрический матрас», так что судите сами.

– Сьюзи, – говорю, – я еще не дозрел, чтобы отвечать за сохранность такого груза. Боже правый, да тут сам Калигула покраснел бы! Видно, в Орлеане тебя посещали довольно причудливые клиенты, а?

– Мы не сможем приобрести все это в Сакраменто, – отвечает она.

– И даже в самом Вавилоне! – заявляю я. – Ты посмотри: два фургона нужно отвести под продукты. Нам нужны мука, чай, сухофрукты, бобы, кукуруза, сахар и прочее для прокормления сорока ртов на протяжении трех месяцев, иначе мы закончим тем, что съедим все атласные рейтузы и корсеты c рюшечками!

Она попросила меня соблюдать приличия, а также погрузить все: не можем же мы-де, открывать заведение, в котором не будет все по высшему разряду. Так что пришлось распихивать по фургонам изящное постельное белье, занавески с фестонами, ковры, кресла, шезлонги, переносные ванны, пианино с подсвечником и ящиком нот. Ах, да, еще четыре канделябра, хрустальные абажуры, курильницы, соли для ванн, духи, нюхательный табак, сигары, сорок ящиков бургундского (я шепнул чокнутой бабе, что вино не выдержит путешествия), картины фривольного содержания в позолоченных рамах, запаянные банки с сыром, рахат-лукум, мыло, помаду и в довершение ко всему коробочку с опием и клетку с попугаем Клеонии. Закончилось тем, что нам пришлось нанять два дополнительных фургона.

– Дело стоит того, – отмела мои протесты Сьюзи. – Все это инвестиции, милый, и мы получим с них прибыль, вот увидишь.

– Если предположить, что золотые поля населены сплошь извращенными поэтами-лягушатниками, мы вообще сделаем головокружительную карьеру, – отвечаю я. – Слава богу, нам хоть не предстоит встреча с таможней.

Другою головную боль представляли собой шлюхи. Хотя Сьюзи и держала их в ежовых рукавицах и одевала, как учениц благотворительной школы, даже младенец догадался бы, что это за пташки. Все цветущие красавицы как на подбор, они не могли заставить себя ходить или сидеть как подобает монашкам. Стоило бросить один только взгляд на статную черную фигуру Афродиты, прихорашивавшейся перед ручным зеркальцем, или на резвушку Клаудию, расчесывающую кудри, или на Жозефину, томно восседающую на ящике и с удовлетворением разглядывающую свои очаровательные ножки, или на Медею с Клеонией, собирающих луговые цветочки, укрывшись под зонтиками от солнца, или на облокотившуюся на фургон аппетитную Эжени, обводящую всех знойным взором и обмахивающуюся веером, чтобы понять: нет, это вовсе не девочки из церковного хора. Наблюдая за возчиками и охранниками, которых нанял для нас Оуэнс, я приходил к выводу, что нам было бы безопаснее путешествовать даже с грузом золотых слитков.

На вид эти парни производили вполне приличное впечатление: половина в замшевых рубахах, некоторые в полинялых синих армейских мундирах, все до единого на хороших конях и вооружены до зубов винтовками и револьверами. Заводилой среди них был подвижный, крепко сбитый ольстерец с рыжеватыми бачками и мягким, бархатистым выговором. Представился он мне как Грэттен Ньюджент-Хэр, «через дефис, сэр; это мелочь, понимаю, но я привык к ней». На рукаве у него виднелось темное пятно на месте содранных шевронов, а слезая с лошади, он напоминал тюленя, соскальзывающего со скалы. «Джентльмен – солдат, – решил я, – выходец из мелких ирландских джентри: сельская школа, был вхож в Дублинский замок [54] , как пить дать, но деньжат на офицерский патент не нашлось. Весьма приятный, славный парень с ленивой улыбкой и длинным носом».

54

В Дублинском замке располагалась английская администрация, управляющая островом.

– Ты был с Керни, обращаюсь я к нему. – А до этого?

– Десятый гусарский, – отвечает он.

– Цепочечный десятый! [55] – не сдержался я.

Его сонные глаза распахнулись. Уж этот мой дурацкий язык!

– Ну да. А вы, как говорят, джентльмен из флотских, мистер Комбер? То есть, пардон, я хотел сказать, капитан. – Ирландец дружелюбно кивнул. – Знаете, глядя на ваши бакенбарды, я уже решил, что вы тоже из кавалерии. Да, видать, ошибся.

Я насторожился – глаз у парня оказался острый. Меньше всего мне хотелось встретить старого знакомого из английской армии. Впрочем, Десятый гусарский мне был известен разве что по имени, и это успокаивало.

55

Отличительной чертой Десятого гусарского были цепочки на портупее.

– И как далеко на запад вы зашли с Керни? – спрашиваю.

– До реки Хила… это за Санта-Фе, знаете? Так что для меня те края не в новинку. Но вы, насколько понимаю, идете до самой Калифорнии, причем с леди. – Он бросил взгляд мне за спину, посмотрев, как Сьюзи загоняет своих подопечных в фургоны, и ухмыльнулся. – Чтоб мне лопнуть, милашки хороши, как молодые крольчихи на лугу, честное слово!

– Такими они и должны оставаться, мистер Ньюджент-Хэр…

– Зовите меня Грэттен, – сказал он, похлопав мустанга по морде. – Я буду двигаться по дороге перед вами, мистер Комбер. Как понимаю, вы хотели сказать, что через несколько недель мои парни могут разгорячиться, и тогда эти очаровательные юные девицы – простите за выражение, сэр, – окажутся в опасности? Не стоит, сэр, не стоит. Они тут в такой же безопасности, как в академии Святой Урсулы. – Ирландец нахлобучил шляпу, лицо его сделалось серьезным. – Поверьте, сэр, кабы я не знал, как управляться с этими подонками, разве был бы здесь?

Самоуверенный тип, решил я, но, видимо, не без оснований – армия не прошла для него бесследно. Я напомнил ему, что военная дисциплина – это одно, а тут мы имеем дело с гражданскими, да еще в прериях.

Грэттен весело рассмеялся.

– К черту военную дисциплину, – говорит. – Тут все просто, как горох лущить: если кто-то из этих ребят осмелится хоть пальцем тронуть одну из ваших девиц, я проломлю ему башку. А теперь, сэр, какие будут распоряжения? Что скажете против такого порядка: один впереди, один – в арьергарде, двое по флангам, а сам я на подхвате? Если вас устраивает… Вы сами поведете караван? Отлично…

Не будь его нос таким длинным, а улыбка – такой открытой, иметь дело с ним было бы одно удовольствие. Впрочем, дело свое он знал и хорошо получал за это. В конце концов, даже будучи капитаном каравана, я вполне мог преспокойно дремать в фургоне большую часть путешествия.

Тем не менее в великий момент отправления я был в седле, при полном кожаном параде, любо-дорого поглядеть. Бок о бок с Вуттоном, я прокладывал путь по направлению к лесу, за нами громыхал дилижанс со Сьюзи, обмахивающейся веером с видом Клеопатры; за ней примостились ее черномазая служанка и повар, а затем, в окружении парней Ньюджент-Хэра, следовали восемь могучих сухопутных шхун. Их пологи были скатаны, как паруса на реях, шлюхи восседали парами, ослепляя взор. Замыкали караван мулы под присмотром пары мексиканских саванеро. Трехсотфунтовые вьюки казались неправдоподобно высокими и опасно раскачивались. Колея была ухабистая, и фургоны то и дело подпрыгивали под охи и визг девушек, но я приметил, что охранники, которым могла прийти в голову идея предложить свои галантные услуги, едва удостаивают красоток взглядом. Видимо, у Грэттена слова и впрямь не расходятся с делом.