Флибустьер

— Я потому и купил его, что мне в первую очередь нужны рабы, а галеон их влезает много. Говорят, в трюм можно аж тысячу натрамбовать! — восхищенно воскликнул барон.

— Натрамбовать можно сколько угодно, а вот довезти такое количество живыми — вряд ли, — предупредил я.

— Вези, сколько сумеешь, но чем больше, тем лучше, — разрешил Жан де Пуансе.

После Каракаса остальные капитаны перехотели нападать на испанские города. Инициатором похода был Мишель де Граммон, которому не везло с захватом кораблей, а у них это получалось. Прогуляв награбленное, Лоренс де Графф, Жан де Бернанос, Шарль дю Мениль и Николас ван Хорн ушли в море поодиночке и в разные стороны.

Я ушел на галеоне последним. Экипаж сократил почти вдвое, чтобы паев было всего семьдесят пять, и на каждый приходилось больше добычи. Для захвата торгового судна и прочих малых операций, которые я задумал, этого хватит, а нападать на города не собираюсь. Сразу отсеял самых недисциплинированных, а с остальными провел разъяснительную работу: кто будет сачковать или бузить, того в следующий поход не возьму. Флибустьеры побурчали, но выбора у них нет, решили посмотреть, как будут обстоять дела с добычей.

Среди флибустьеров есть индеец по имени Жак Буше (Мясник). Он сам попросил, чтобы ему придумали французское имя. Индеец низкого роста, ниже полутора метров, и худой, но жилистый. Характер невозмутимый. Его постоянно подкалывают, но он не ведется. То ли не понимает издевки, то ли не хочет понимать. На нем только короткие штаны-шорты из парусины, старые, потертые на ягодицах до дыр. Получая такую же долю, как все, тратит деньги только на алкоголь. У него отличное зрение. Замечает корабль намного раньше любого европейца, поэтому целыми днями торчит в «вороньем гнезде», где абсолютно не скучает. Еще он мастер охотиться на черепах и ламантинов. У первых отличное зрение и плохой слух, а у вторых — наоборот, но и тех, и других Мясник бьет умело. За что и получил свою фамилию. Кстати, с одного ламантина можно добыть до двух тонн чистого мяса, что мы намерены сделать, если выпадет возможность. Так вот, этот Жак Буше после долгого и тяжкого допроса (хотя на французском и испанском говорит довольно сносно, просто не понимал, зачем спрашиваю) поведал, что знает несколько крупных испанских плантаций, расположенных на значительном расстоянии от Маракайбо, где большой испанский гарнизон, и недалеко от берега моря. Индеец пробыл там рабом пару лет, пока не сбежал и не прибился к флибустьерам. Туда я и повел галеон.

15

В ночном тропическом лесу, как в кинотеатре во время сеанса, когда звук есть, а изображение пропало. Десятки, если не сотни, птиц, зверей, земноводных, насекомых издают самые разнообразные звуки. Поскольку не видишь источники звуков, они кажутся таинственнее. Подозреваю, что все религии родились в тропических лесах. Или умрут в них. Накрывшись с головой простыней, прихваченной с галеона, я лежу на охапке листьев и пытаюсь заснуть. Противомоскитные сетки еще не научились делать, приходится использовать подручные средства. Под простыней душно, а без нее достают комары. Я все еще не привык к ним. Время от времени проваливаюсь в неглубокий сон, наполненный фантастическими звуками, издаваемыми почему-то знакомыми мне зверями и птицами. Зато Гарик спит спокойно. Он вырос в джунглях, знает все их звуки. Изредка он поскуливает во сне и сучит лапами, прерывая мои сны.

— Капитан, — на чистом французском произносит Жак Буше, толкнув меня в плечо.

Всю ночь он просидел рядом со мной и Гариком, прислонившись спиной к толстому стволу дерева, обвитого лианами, и монотонно жевал табак, сплевывая тягучую слюну, которая падала с таким шлепком, будто медуза. Комары его почему-то не кусали.

Я выпадаю из липкого полусна, вытираю вспотевшее лицо простыней и сажусь. Под деревьями еще темно, но это уже другая темнота. Рядом просыпаются другие флибустьеры, будят соседей. Здесь весь экипаж, кроме трех взрослых и двух юнг, оставленных на галеоне.

Как-то вдруг становится светло. Квартирмейстер раздает всем по сухарю. По кругу идут три больших бурдюка с пальмовым вином. Каждый делает по два глотка и передает дальше. После этого легкого перекуса, флибустьеры заряжают оружие, точнее, засыпают свежий порох на полки. Заряды в стволах со вчерашнего вечера, когда мы отправились в поход.

— Вперед, — тихо приказываю я.

Первым идет Жак Буше, бесшумно огибая свисающие к земле лианы и ветки. За ним шагают два флибустьера с мачете, расчищают дорогу для остальных. Джунгли заметно притихают, словно его обитатели прислушиваются, кто это так нагло прется? Мы проходим примерно с километр и оказываемся перед огромным табачным полем, разделенным узкими грунтовыми дорогами. Ровные ряды зеленых растений высотой чуть больше метра с обрезанными верхушками, чтобы сок шел в длинные и широкие листья. В этих краях собирают четыре урожая с одной посадки. Точнее, сбор идет почти постоянно. Обрываются начавшие желтеть листья. Они делятся на нижние, средние и верхние. Последние самые лучшие, а потому и самые дорогие. Раньше я был уверен, что качество табака определяется только местом произрастания. Мы проходим по края поля к постройкам, окруженным изгородью из жердей. Это несколько сушилен — навесов на высоких столбах, под которыми в несколько рядов и ярусов натянуты веревки, на которые нанизаны табачные листья; большой и высокий деревянный склад готовой продукции; длинный и низкий барак для рабов, дверь в который сейчас открывал белый охранник, вытягивая жердь, лежавшую поперек ее на крюках, вбитых в стену по обе стороны. Полусонный охранник, так и не заметив нас, пошел к другому комплексу построек. Там большое одноэтажное каменное здание с широким деревянным крыльцом с навесом, слева от него — каменное чуть поменьше для надсмотрщиков и их семей и рядом с ним печь под навесом из пальмовых листьев, труба которой казалась непропорционально высокой, а слева — деревянные подсобные помещения, рядом с которыми, упершись оглоблями в землю, стоят две арбы с очень высокими бортами из жердей. На кухне уже возятся две негритянки, из трубы вьется легкий, сизый дымок.

Вышедшие из барака рабы, зевая и почесываясь, смотрят на нас удивленно, но молча. Их с полсотни. Мужчины, женщины и дети разных возрастов и рас, но преобладают негры. Двое белых. Увидев нас, один из них, худой верзила, обладатель длинных седых волос и бороды, начинает беззвучно плакать. У него и еще у нескольких мужчин на ногах кандалы, как награда за тягу к побегам.

Я машу рукой — и половина отряда под командованием квартирмейстера молча бежит к каменным зданиям, а пятеро — на дорогу, ведущую от поместья в сторону Маракайбо. Для нас важно, чтобы никто не сбежал, не позвал помощь из города. Вскоре раздается выстрел — один из надсмотрщиков захотел погеройствовать и получил пистолетную пулю в живот. Затем ему отрубили голову, чтобы не мучился. Остальные поступают мудрее — без сопротивления идут к бараку.

Два флибустьера подводят ко мне мужчину лет пятидесяти в длинной ночной рубахе и босого. Черные короткие волосы на голове влажны, слиплись. То ли от страха вспотел, то ли спал в такую жару в ночном колпаке. Он смотрит на меня так, как, наверное, смотрят на черта, внезапно выскочившего из-под земли.

— Хозяин? — спрашиваю я.

— Управляющий, — дрожащим голосом отвечает он.

— А где хозяин? — интересуюсь на всякий случай я.

— В городе, — отвечает управляющий и кивает в сторону дороги. Затем более смело заявляет: — Он губернатор, вы жестоко поплатитесь за нападение.

— Если догонит, тогда поплатимся, — соглашаюсь я, показываю, чтобы его отвели в барак к надсмотрщикам и подзываю белого раба с длинными седыми волосами и бородой. — Ты кто?

— Флибустьер я, как и вы! — торопливо, точно боится, что я не дослушаю и отправлю его в барак. — Плавал под командованием Мигеля Баско. Попал в плен к испанцам, когда мы вместе с Олоне захватили Маракайбо. Это было… — бородач зашевелил губами, подсчитывая в уме.

— Тринадцать лет назад, Лёнг (Длинный), — подсказал один из моих флибустьеров и, поняв, что его не узнают, добавил: — Меня тогда звали Малыш Шарль. Я был юнгой.

— Малыш Шарль? Да, помню тебя! — радостно воскликнул старый раб, хотя понятно было, что забыл и юнгу, и много еще чего.

Второй белый был матросом с голландского торгового судна, которое захватил испанский пират… Лоренс де Графф и продал в рабство весь экипаж, за исключением капитана, заплатившего выкуп.

— Этих двоих расковать, и начинаем перевозку трофеев! — приказываю я флибустьерам. — Пошевеливайтесь, лодыри! — прикрикиваю на них шутливо.

Флибустьеры весело ржут и направляются кто к хлеву, чтобы вывести и запрячь волов в арбы, кто к рабам, чтобы набрать грузчиков, кто к складу, чтобы отобрать и первым вывезти лучший товар. Настроение у них заметно улучшилось. Еще с час назад флибустьеры готовы были убить меня, если не найдем добычу. Теперь уже ясно, что, если сумеем увезти захваченное, то поимеем больше, чем при нападении на Каракас. И это они пока не знают, что по соседству есть еще одно имение, такое же большое, куда я тоже собираюсь заглянуть.

16

Мы, конечно, взяли больше, чем при нападении на Каракас, а поскольку делить надо было на меньшее количество долей, то и вроде бы хорошую добычу. По крайней мере, моя репутация, как капитана, значительно упрочилась, причем не только в глазах флибустьеров, но и у губернатора Сен-Доминго… Мы ведь привезли ему, включая пленных испанцев, почти столько же рабов, сколько Мишель де Граммон из Каракаса. Табак барона Жана де Пуансе не заинтересовал. Торговлю людьми он считал достойной благородного человека, а вот товарами — нет.