Folie a Deux

Глава одиннадцатая

— И тебе, Бельчонок, тоже не спится?

— Очевидно, что так.

Часы показывают начало первого ночи, когда я замечаю отца входящим на кухню. Это, разумеется, чистая случайность, но он садится на тот самый стул, на котором несколько недель тому назад сидел Райан, пока я просила его о ребёнке. Я помню во многом исключительно деловое отношение, несколько официальный подход в ответ и думаю, что мне ещё только предстоит понять, как всё это превратилось в, возможно, желание действительно быть со мной. Но оно кажется мне хрупким. Способным исчезнуть так же быстро, как и появилось. Райан Андерсон не производит впечатления человека, который не знает, чего хочет, но намерение развестись и одновременно перевести отношения на стороне в предположительно серьёзную плоскость это совсем другое дело. Я не могу не спрашивать себя, почему именно я. Знает ли он сам ответ на этот вопрос? А если знает, откроет ли хоть когда-нибудь мне этот секрет?

— В определённом контексте мне действительно трудно думать о тебе, как о взрослой женщине, но если ты нуждаешься в разговоре с кем-нибудь из нас или в разговоре в целом, то я вполне готов тебя выслушать. Ты, и правда, с кем-то несчастна, ребёнок?

Я вздыхаю, делая глоток фактически остывшего зелёного чая. Неуверенная, что хотела бы, чтобы кто-то из моих родителей всё-таки меня услышал. Сомневающаяся в том, достаточно ли во мне алкоголя и желания вновь возвращаться к прерванному в ресторане разговору. Теперь, когда эмоции немного поутихли, а некоторая доля опьянения стала менее очевидной, я уже совершенно не злая. И не испытываю явной потребности стоять якобы на своём чисто из принципа, когда на самом деле правда далеко не на моей стороне.

— Хочешь поговорить по душам?

— Может быть, немного, — слегка нерешительный и уклончивый ответ вызывает у меня улыбку. Мне даже почти что жаль отца. Не сосчитать, сколько раз за всю мою жизнь ему приходилось выступать как бы в роли миротворца между мною и мамой. Я могу лишь надеяться на то, что однажды все шероховатости в наших с ней отношениях как-нибудь да сгладятся, и в один прекрасный день он сможет наконец выдохнуть.

— Я бы не сказала, что по-настоящему несчастна, но иногда я ощущаю, что вроде как близка к этому. Это не всегда так. Бывает по-разному.

— Знаешь, каждый из нас сам несёт ответственность за своё счастье. Если ты не можешь свыкнуться с тем, что не все дни или моменты с этим человеком одинаково хорошие, и при этом находишься не в состоянии что-либо изменить, то, может быть, тебе нужно просто принять волевое решение? Будет наверняка тяжело совершить этот шаг, но рано или поздно станет легче.

— Я пыталась, папа. Не вышло.

— Но он всё-таки плохо с тобой обращается?

— Нет. Нет, не в этом дело, — не задумываясь, отвечаю я на наполненный беспокойством вопрос, и это не лукавство. Райан Андерсон, вероятно, совсем не идеал мужчины, но он не причиняет мне настоящей боли. Не поднимает на меня руку. Не наносит физических увечий. В этом плане с ним я в полной безопасности. Желание контролировать и постоянно чувствовать власть не равносильно способности ударить и причинить подлинный вред.

Но отец несколько мрачнеет, невзирая на мои слова. Будто не верит мне. Или просто в любом случае хочет меня отстоять, что совершенно невозможно, даже если бы я реально нуждалась в защите. Он всего лишь полицейский из маленького городка, о существовании которого многие наверняка и не знают. Для Райана в этом всём нет и не может быть никакой угрозы. Его не напугает какой-то провинциальный папа, пусть и шериф.

— Тогда в чём, Моника?

— Он противоречивый… Вроде бы и не держит, но не отпускает.

— А ты хочешь, чтобы отпустил?

— Нет, — я могу постараться и справиться с болью, что не всё так, как мне хочется, но тоска от разлуки, невозможности видеть и быть с человеком в той степени, в какой он позволяет, не входит в список эмоций, которые я готова ощущать снова и снова. К тому же вдруг теперь меня впустят? Перестанут выворачивать многие мои вопросы наизнанку в угоду личному удобству и просто начнут на них отвечать честно, искренне и откровенно? Не сразу, но в скором времени?

— Тогда наслаждайся и получай удовольствие. И никого не слушай. В том числе и свою собственную мать, — я не верю в то, что слышу эти слова. Мало того, что они фактически идут в разрез с её мнением, и маме бы вряд ли понравилось узнать о таком, так ещё и всё это уж слишком резкий переход от тревоги до благословения делать, что хочется.

— Я извинюсь перед ней завтра.

— Если сделаешь это, после тебе придётся просить прощения ещё и у меня, — качает головой отец, выглядя действительно имеющим это в виду, — я почти уверен, что ты сказала то, что думала, а раз так, то здесь нечего стыдиться. Ты взрослая и не обязана отчитываться даже перед нами. А может, это и вовсе твоя судьба, просто ты пока об этом не знаешь. Тогда и тем более плевать на мнение окружающих. Но не смей прогибаться под человека. Я тебе запрещаю. И не хочу однажды узнать, что ты позволила себя сломать. Тебе это ясно?

— Я буду в порядке, пап. Не переживай.

— Я на это и рассчитываю. Конечно, мне вряд ли когда-нибудь удастся привыкнуть к тебе на обложках или страницах журналов, пусть я и не вижу этого лично, но если что-то делает тебя счастливой, то я, безусловно, на твоей стороне. Но только до тех пор, пока тебе хорошо. В противном же случае я не желаю, чтобы ты держалась за вещи, приносящие несчастье.

Я киваю, с ещё большей силой осознавая необходимость многое обдумать. Но мне так и не удаётся прийти ни к чему конкретному. Ни до того, как я всё-таки засыпаю, ни на следующий день по дороге в аэропорт и обратно. Момент, когда я приближаюсь к двери своей квартиры и вижу Райана прислонившимся к ней, наступает, по-моему, слишком скоро. Ощущение, что пол под ногами словно качается, меня уже не удивляет. То же самое касается и трепета в животе. Мужские руки, засунутые в карманы брюк, всячески затрудняют все мыслительные процессы в моей голове. И всё из-за завёрнутых почти до локтей рукавов рубашки. Кажется, я хочу лишь, чтобы мы избавились от одежды, но взгляд Райана Андерсона такой же, какой и накануне вечером. Ясно демонстрирующий, что у меня ничего не получится. По крайней мере, до тех пор, пока он не услышит единственный ответ, который его удовлетворит.

— Ты уже приняла решение?

— Я не уверена, что то, чего ты вроде как хочешь, может получиться между нами в действительности.

— Я не вроде как хочу, а хочу, — с нажимом в голосе исправляет он и тут же продолжает, — почему ты так считаешь, Моника?

— Потому что ты плохо справляешься с неприятными и неудобными лично для тебя ситуациями. Ты или меняешь тему, или уходишь, и, наверное, частично я тебя понимаю. Теперь, когда знаю причину, по которой в прошлый раз ты фактически выскочил за дверь, но тогда… Я не могу быть с человеком, не способным даже постараться мне открыться. Я просто… Возможно, ты к такому привык, и для тебя это норма, и спустя столько лет в браке люди в принципе не разговаривают сильно много, но сбегать каждый раз, если я скажу что-то резкое и обидное или задам некомфортный вопрос, или когда ты просто будешь в чём-то со мной не согласен… Я не думаю, что это моё, — я делаю шаг вперёд и смотрю на то, как Райан отступает чуть вправо, чтобы я могла подойти и вставить ключи в замочные скважины, и прикрывает глаза, зажмуривая их, возможно, до боли. Замки поддаются без проблем, как и всегда. Спустя всего лишь несколько секунд. Но он по-прежнему хранит молчание. Думает, что всё, наверное, кончено? Или пытается понять, сможет ли хотя бы однажды так или иначе подогнать себя под меня?

Наконец он меняет положение, прислоняясь к двери левым боком. Вытаскивая из кармана правую руку, прикасается ею к моей спине, в ответ на что я чувствую ещё больше жара, концентрирующегося в нижней части живота.

— Мне нравится твой топик и эти джинсовые шорты. Хотя он мог бы быть и подлиннее. Чтобы, кроме меня, твою талию никто не видел.

— Вот видишь, ты вновь именно так и поступаешь.

— Если поступать так это давать тебе понять, что ты постоянно меня заводишь, даже ничего особо не делая, то да, я такой. И это не изменится. Мне не должно быть стыдно и не будет, — оставляя кожу поверх позвоночника в покое, указательный и средний пальцы хватаются за одну из шлёвок на моих шортах и почти рывком дёргают меня в сторону Райана. Он не тратит времени зря. — Я не принц на белом коне, но и сознательно причинять тебе боль в мои намерения не входит. Чего ты боишься на самом деле, Моника? Что ничего не получится, или что я могу тебя удивить, и тогда ты точно от меня не избавишься, став окончательно зависимой?

Он едва договаривает, как я уже толкаю его внутрь своей квартиры. Бросаю сумку на пол и, захлопывая дверь, засовываю руку за пояс ненавистных сейчас брюк. Но прежде, чем успеваю проникнуть под нижнее бельё, Райан разворачивает меня спиной к себе и толкает к стене. Его возбуждение упирается в меня так, будто между нашими телами и нет никаких преград. Я буквально зажата с двух сторон. Пытаюсь дышать, но снова почти забываю о естественности этого процесса, когда он задирает топик к шее, и мои соски в отсутствие лифчика мгновенно затвердевают. Хочется сдвинуться, пошевелиться, повернуться лицом, но Андерсон сжимает слишком сильно. Я не в состоянии что-либо поделать. С правой рукой на моей груди, в то время как левая стягивает шорты, я вся в его безраздельной власти. И потому меня поражает то, что, способный просто взять без единого вопроса, ведь ему уже давно должно быть всё ясно, он всё равно агрессивно стоит на своём: