Фомич - Ночной Воин

И решили все радиостанции и приёмники, и прочая радиоаппаратура, помочь старушке. И послали они стоявшему в избушке радио часть своей энергии. И стало радио - Радио. Оно ожило и смогло даже не только передавать для старушки программу, которую составляли все радио в мире специально для неё, но даже само разговаривать с ней.

Вот как Радио стало говорящим. И добавило старушке, про которую позабыли равнодушные люди, несколько лет жизни.

Но потом бабушка всё же умерла, а Радио попало в эту вот избушку, где теперь ему приходится выслушивать глупую трескотню Кукушки...

Так закончило Радио свой рассказ.

Кукушка тут же отреагировала на его последнее замечание:

– Трескотню?!
– вскричала она.
– Больше, чем Радио, у нас здесь никто не трещит. Тебя вообще нужно выставить на улицу, кому ты здесь нужно?!

– Или вы немедленно прекращаете этот базар, или...
– не вытерпел Фомич.
– Где свечи?!

– Где, где...
– Кукушка опасливо глянула в сторону нешуточно рассердившегося Фомича.
– Только и знают все, что дразниться, да угрожать. Где могут быть свечи, если они пропадают? Кому они ещё могут понадобиться, кроме как Домовому?

– С каких это пор Домовые стали свечи таскать?
– удивился Фомич. Зачем они ему? Он что, ест их, что ли?

– Зачем ест? Он ими уши чистит, - хихикнула Кукушка.
– Очень ему понравилось. Свеча, она гладенькая, скользкая, в одно ухо засунул, из другого вытащил... Ты видал, какие у нашего Кондрата ухи? Он раньше их исключительно кочергой чистил. Шесть штук согнул.

Потом ухватом пробовал, а у него два рога. Не у Кондрата, у ухвата два рога. Он сунул себе в ухо один рог, стал им ворочать, а второй рог ему в ноздрю попал, кто только потом не вытаскивали, чуть вместе с башкой не оторвали... А свечи - они безопасные. И гладко, и приятно, и усилий не требуется. Вот.

– Что только тут творится!
– покачал головой Фомич.
– Вот что значит давно Живые в доме не живут... А как же ухват у него, у Кондрата, из уха вытащили?

– А чего? Ты думал, мы без тебя ничего и сделать не можем? Ещё как можем. У нас тоже есть чем соображать. У нас, если хочешь увериться, знаешь какие умельцы? Мы тут по быстрому такое приспособление придумали...

– Уж не ты ли придумала?
– вставило ехидно Радио.

– И я подсказала!
– гордо вздёрнув клювик, заявила Кукушка.
– Так вот: всё гениальное - просто. Для того, чтобы вытащить, нечего было тащить ухват за ручку, и волочить за ним по всему дому Домового. Надо было придумать ещё проще!

– И ты придумала?
– недоверчиво спросил Фомич.

– И я придумала!
– гордо ответила Кукушка, и клювик её задрался ещё выше.
– Я им подсказала, как вытащить ухват! Балагула зажал Домовому дверями голову, а все остальные ухватились за ухват, кто как смог, да кааак - дёрнут!

– И вытащили?

– И вытащили!

– Ты, Фомич, спроси её, пускай она расскажет, как они этот ухват вытащили, - посоветовало Радио.

– Как, как. Как надо, так и вытащили...
– отвернулась Кукушка, потерявшая всяческий интерес к разговору.

– И всё же?
– поинтересовался Фомич.

– Да чего такого?!
– пожала плечиком Кукушка.
– Подумаешь, ухо! Пришили ему это его ухо обратно... Потом...

– Какое ухо?
– заинтересовался Фомич.

– Обыкновенное ухо, которое на ухвате осталось...

– Ну и дела вы здесь от безделья вытворяете! Посмотрите только, во что дом превратился! А они уши отрывают. Дом кто должен соблюдать?

– А кто его, без Живых, блюсти-обихоживать будет? Домашние, они для чего? Они должны помогать людям, а заменять людей они не могут. Сам как будто не знаешь...

– Я-то знаю, да кроме правил и совесть должна быть...

– А я так и вообще не при чем. Моё дело - откуковала, объявила полночь, и сиди себе... Поглядывай.

– Да, как же - наблюдательница!
– вмешалось Радио.
– В этом доме не было ещё случая такого, в котором ты бы не поучаствовала!

– Поклёп!
– возмутила Кукушка.
– Как я могу хоть в чём-то участвовать, когда меня к этой палочке дурацкой припаяли?!

– Всё! Хватит, в самом деле, препираться!
– остановил её Фомич.
– За столько лет впервые Живой в нашу глухомань забрёл, и то не дадут поговорить... Ты своё откуковала?

– Ухожу, ухожу...
– обиженно сказала Кукушка, непочтительно поворачиваясь задом, и вызывающе вертя куцым хвостиком, ушла в темноту, ожидавшую её за крохотной дверцей в домике на ходиках.

– Давно пора!
– обрадовалось Радио.

– А ты само не слишком много отсебятины болтать стало?
– охладил эту радость Фомич.
– Твоё дело какое? Передавать то, что другие говорят. А ты?

– А что - я? Почему всегда так? Всякую ерунду слушают, уши развесив, а там такое болтают, что даже повторять не хочется. Чем они умнее и интереснее меня? А меня не слушают, - Радио тяжко вздохнуло.
– Вот умру, все сразу начнут ахать: ах, как мало мы знали это замечательное Радио!

– Да ты пока умрёшь - само кого угодно на тот свет отправишь... Ты либо рассказывай что положено: новости там всякие, или ещё что, либо молчи.

Радио пронзительно засвистело высокими частотами, забулькало коротковолновым треском и писком, а потом, фыркнув, сказало сурово:

– Ещё рано...

После этого в нём что-то щёлкнуло, и зеленый глазок погас.

– Ну вот, теперь хотя бы поговорим спокойно, - вздохнул хозяин. Только свечи раздобудем... А ты что кашу не ешь? Остынет.

– Рано ещё, только-только на огонь поставили...

– Рано?
– удивился Фомич.
– Кушать только поздно бывает. И зачем еду на огне держать? Поставил - и снимай.

Я неуверенно подошел к печке, сунул ложку в котелок, помешать крупу, да тут же и выдернул: каша была готова! Да ещё и тушёнкой заправлена, и какими-то специями, которых в моих запасах и в помине не было.

– Ты не сомневайся, - это травки. Они для здоровья очень полезны, и вкус дают необыкновенный. Ты кушай. Домашние во вред Живому ничего сделать не могут. Наозорничать - это сколько угодно, но здоровью навредить никогда. Мы чай твой не стали заваривать, мы тебе зверобой приготовили. Травка она всегда и везде полезна.

– Всё Живому полезно, что в рот полезло, а бедной птичке даже маленького зёрнышка никто не даёт...
– раздался голос Кукушки, которая высунула голову с хитрыми, живыми глазками из дверцы.

– Какое тебе зёрнышко, ты же механическая?
– приподнялся Фомич.
– И опять ты вылезла!

– Я, возможно, и механическая, но внутри у меня живая и трепетная душа!
– гордо возразила Кукушка.

Под этот шумок я накладывал в миску кашу.

– А ты будешь?
– спросил у Фомича.