Фонарь на бизань-мачте

Я впервые присутствовал при разговоре о Шарле Гасте. Молчание, окружавшее его имя, наводило меня на мысль, что он был не из тех, кого с удовольствием приглашают, но я не был в этом вполне уверен. Я начинал понимать спокойствие Изабеллы, она его обрела, пройдя суровую школу.

— А особенно он поразил меня в самый последний вечер, — сказала Жанна Букар. — Не знаю уж почему, но именно на него я обратила тогда внимание. Может быть, из-за того, что Изабелла была там самой красивой из всех женщин и вокруг нее увивались поклонники. Это было в Бо-Валлоне, ты ведь, конечно, помнишь, Антуан? А он стоял у окна, опираясь на подоконник. И казалось, все время был начеку. Когда я увидела, что он направляется к Изабелле, которая вместе с Франсуа Керюбеком возвращалась из сада, куда они между танцами выходили немного пройтись, я подумала: вот будет ужас для этой женщины, если он вдруг начнет ее ревновать! Но он подошел к ним с улыбкой. Назавтра мы все узнали, что он скончался во сне.

— Между тем он был скроен так, чтобы жить сто лет, — сказала старая госпожа Букар, поигрывая своими кольцами. — Я так и вижу его с повязанной красным платком головой и бердышом в руке.

— Не то разрыв аневризмы, не то эмболия, я уж не помню, что говорил врач, но от этих болезней не жди ни предупреждения, ни пощады, — сказал Лепере.

— Он даже на помощь позвать не успел, — продолжал господин Букар, — однако его словно било в судорогах. Изабелла проснулась от звука разбившегося стакана, но, войдя в его комнату, увидала, что это с ночного столика свалился на пол графин. Весь паркет был залит водой.

— И когда Изабелла пришла?.. — спросил я.

— Уже ничего нельзя было сделать, — ответил Антуан Букар. — Она вышла, чтобы кого-то позвать, и одного раба послала ко мне, другой помчался к Франсуа… А вы замечали, насколько некоторые вещи вас иногда поражают именно потому, что они ну никак не вяжутся с остальными? Только что в этом доме случилось нечто ужасное, и меня до крайности удивил странно праздничный вид гостиной. Во всех четырех углах комнаты из ваз, точно пламя, выметывались большие красные и розовые цветы. Из них получаются изумительные букеты.

— Изабелла вела себя очень мужественно, — сказала Жанна Букар. — Я ей предложила пожить у нас, хотя бы недолго, пока не придет в себя, но она отклонила мое приглашение, заявив, что лучше она уж сразу начнет себя приучать к одиночеству.

— Почему она не пришла к нам сегодня на вечер? — спросила госпожа Букар-мать. — Вы что же, девочки, разве не пригласили ее?

— Ах, я и забыла, — быстро ответила Анна.

Мне показалось, что на лице Мари-Луизы мелькнула улыбка.

Вышколенный слуга, не менее вышколенный, чем Рантанплан, принес стаканы, лимонную настойку с лакрицей и сливянку.

XXIII

Лепере отправился к Изабелле в четыре часа. Утром она прислала ему коротенькую записку. Он у нее засиделся и еле поспел к ужину — лицо у него было хмурое и озабоченное. Когда мы все трое сошлись после ужина в библиотеке, я начал его расспрашивать.

— Что меня беспокоит, — сказал он, — так это то, что я не могу понять мотивов госпожи Гаст.

— Но она говорит достаточно ясно, что ее одолели денежные заботы, — ответил я.

Лепере посмотрел на меня со слабой улыбкой.

— Вы искренне верите, что она не в силах покрыть затраты, и все-таки покупаете? — спросил он.

Я смутился, словно меня поймали на лжи.

— Моя цель — расширить свои владения, — сказал я. — Я даже готов предложить цену, которую вы сочтете, может быть, неразумной.

— Вы меня ставите в сложное положение, — продолжал Лепере. — Я должен блюсти интересы как одного, так и другого. Я назначил свидание госпоже Гаст на среду. Мы с вами вместе осмотрим ее имение, склады, поселок рабов, усадьбу и все строения. Договоримся о цене, и на следующий же день я составлю купчую.

Так мы и сделали. Изабелла встретила нас спокойная и далекая, словно чужая. Я просил меня извинить: вовсе я не настаивал на осмотре, мне довольно и описи. Она меня перебила:

— Мэтр Лепере абсолютно прав. Начнем со служб, складов, поселка рабов и закончим домом. Я иду вперед.

Она взяла белый шелковый зонтик и спустилась с крыльца. Аллея под сводом красных и розовых цветов упиралась другим концом в шоссе. Направо шла диагональная дорожка. Мы повернули налево.

— Сейчас посмотрим конюшни, — сказала Изабелла. — Три рабочие лошади, занятые на пахоте, две верховые, кабриолет и еще две, которые ходят в упряжке.

— Но даже и речи не может быть ни о каком экипаже, упряжке… — запротестовал было я.

— Все, Никола. Я ничего не желаю себе оставлять. Если я вдруг решу отсюда уехать, надо, чтобы я могла это сделать в любую минуту.

Внезапный страх заставил меня посмотреть на нее.

— Что за странная усталость у вас, госпожа Гаст, — сказал Лепере. — Позвольте же мне, как вашему другу, задать вам этот вопрос: что происходит?

Остановившись, она повернулась к нам. Она улыбалась. И с этой минуты веселое оживление более не покидало ее, и для меня все стало легко и просто.

— Да ничего, уверяю вас, мэтр. Но вы же знаете, до чего мы капризны, женщины. Вот взбрело мне на ум доказать, что я могу управлять имением, и я это сделала. А теперь я устала и захотелось чего-то другого. Что вы мне скажете насчет разведения шелковичных червей?

— Утопия, — отвечал Лепере, — вот что я думаю. Маэ де ла Бурдонне попробовал этим заняться столетие назад в Монплезире. Это был полный провал. Не берите себе это в голову.

Мы подошли к конюшням, Изабелла по-прежнему улыбалась. Мне казалось, она поздравляет себя, что так ловко отвела внимание Лепере.

Я рассердился. «Отчего они все хотят уяснить для себя мотивы чужих поступков? — думал я. — Почему им мало принять эти вещи как факт? Сделка касается только нас с Изабеллой, а мы все не можем отделаться от объяснений с другими и, честное слово, вынуждены следить за собой, чтобы не выглядеть виноватыми».

Лошади тянули к нам шеи, и, узнав Изабеллу, один жеребенок заржал. От подстилки пахло сухой соломой. С ведром воды мимо нас прошел раб.

— Славные лошадки, — сказала Изабелла. — Да, впрочем, вы знаете их, Никола.

В поселке рабы смотрели на нас с большим любопытством. Возможно, они уже слышали что-то о наших планах. Как и всюду, они жили в хижинах, крытых связками тростниковых листьев. Полуголые ребятишки бегали между хижинами. На веревках развевалось выстиранное белье, вокруг царила полнейшая безмятежность. Мужчины еще были в поле, но жены, готовясь к их возвращению, хлопотали у очагов. Старуха, сидя на глинобитном полу некоего подобия веранды, чистила корешки маниоки. Рядом с ней на старом мешке копошился голый младенец.