Фонарь на бизань-мачте

Три негритянки убирали помещения, подтыкали подушки, перестилали простыни. Больные цингой и раненые, стараясь не поддаваться унынию, громко переговаривались друг с другом, каждый со своей койки. Их умение приспосабливаться к любым обстоятельствам могло сравниться разве что с их умением отрешаться от боли. Двадцать четыре часа назад они были готовы к смертельной схватке, да и сейчас, как видно, были готовы начать все сначала.

— Шла бы ты, Доминика, домой, — сказала госпожа Шамплер. — Твоя мать еще не выходила из своей комнаты, и, возможно, она захочет тебя увидеть.

Мимолетное удивление появилось на лице девушки:

— Ах, бабушка, вы же знаете…

Но она не закончила фразы и, глянув перед уходом в сторону лейтенанта, чуть наклонила голову.

«Была я такой в ее возрасте?» — подумала госпожа Шамплер. Заплетенные в косы темные волосы Доминики обвивали ее голову, утончая овал лица. Сине-зеленые глаза смотрели на людей и предметы со спокойной уверенностью. Уже через несколько дней после ее рождения лейтенант, наклонившись над колыбелью внучки, заметил: «Взгляд у нее, как у бабушки». С годами сходство стало разительным. «Я не исчезну совсем, — подумала госпожа Шамплер. — Ей восемнадцать лет. В восемнадцать…» И, улыбнувшись воспоминанию, она взяла внучку под руку.

— Я иду с тобой, — сказала она. — Желаю вам, господа, удачного дня.

— Приходите почаще, — сказал старый рулевой, которому разворотила бедро ударившая рикошетом пуля. — А то ведь как вспомнишь про наших товарищей, что трудятся там без нас до седьмого пота, так дню конца-краю не видно!

На аллее, ведущей к дому, им встретились трое мальчиков, которые шли со своим воспитателем. И внезапно для госпожи Шамплер исчезли, словно и не было их совсем, десять лет. Она будто вновь очутилась к концу одного чудесного летнего дня у границы поместья. Со стороны Тамарена навстречу ей рысью бежали лошади. Закатно алело море, и птицы, мостясь на ночлег, пищали в ветвях деревьев. Она ждала, присев на пенек, счастливая и не знающая сомнений, уверенная, что навеки защищена от каких бы то ни было бедствий и одиночества.

Два всадника показались на повороте дороги.

— Отныне Шарль Кетту будет нам помогать управляться с поместьем, — сказал лейтенант.

Позже, когда они вышли вдвоем на балкон, она спросила:

— Лейтенант, ты, верно, задумал уехать?

Он ничего не ответил, однако она поняла, зная это по опыту, что не должна и пытаться его удерживать. С тех пор Шарль Кетту выполнял обязанности управляющего, следя за рубкой деревьев у подножия гор, за возделыванием хлопка и сахарного тростника. В градирне он тоже ввел кое-какие новшества и сумел увеличить доход. Когда маленькому Тома исполнилось пять лет, Кетту, будто играючи, научил его чтению и письму, и этот неразговорчивый человек вдруг показал себя подлинным мастером в сложном искусстве возбуждать у детей живой интерес к учебе. К Тома присоединились его братишки, и управляющий исподволь превратился в их воспитателя, отведя для этого дела лучшие утренние часы. После второго завтрака он направлялся в градирню, куда к нему часто бегали мальчики, чтобы позаниматься с ним рядом в его конторе.

— Сегодня у вас в программе урок героизма? — спросила госпожа Шамплер, ответив на поклон учителя.

За годы, прожитые с ним бок о бок, хоть ничего и не зная о его прошлом, она преисполнилась уважением к этому человеку, приехавшему в поместье однажды вечером, чтобы остаться тут уже навсегда. Скромный и преданный, он очень быстро занял почетное место за столом Белого Замка, став понемногу незаменимым другом для всех членов семьи.

На ночь он уходил в ту часть поместья, которая называлась «На перепутье», в маленький домик, служивший когда-то приютом для учителей Гилема и Тристана, но с наступлением утра его жизнь тесно сплеталась с жизнью Шамплеров.

— В самом деле, сударыня, я подумал, что мальчики с удовольствием побеседуют с теми, кто так храбро дрался вчера у них на глазах.

— Дядя Шарль дал нам табаку для раненых и больных, — сказал Тома, с гордостью показав коробку, которую нес в руках.

— И у меня есть такая, бабушка, и у меня! — закричали Жак и Робер.

Все трое повисли на руках госпожи Шамплер, она, смеясь, отбивалась:

— Дайте же мне серьезно поговорить с дядей Шарлем!

— Идемте, мальчики, — позвала Доминика.

Они отошли к ограде, что окаймляла склоны участка, и, облокотившись на нее, принялись наблюдать за суетней моряков на обоих кораблях.

— Я предоставила контр-адмиралу и его капитанам полную свободу действий, — сказала госпожа Шамплер. — Зачем это надо, чтоб мэр принудительно забирал у нас черных? Довольно просто уведомить нас о призыве, не так ли? Если я правильно поняла, им необходимо поставить пушки на северной косе. Адмирал считает, что неприятель вернется, как только починит повреждения.

— Вероятно, — кивнул Кетту. — Сегодня утром уже переправили на косу одну пушку, ее сейчас устанавливают на маленьком взлобке, а скоро, по-моему, прикатят туда и вторую.

Они присоединились к детям, стоящим возле ограды. Л’Эрмит с наружного трапа «Покорителя» командовал перегрузкой. Рабы Шамплеров вместе с матросами сталкивали тяжелое орудие на сходни, проложенные с палубы корабля на баржу. Другая бригада должна была перегрузить орудие с баржи на берег.

Корабельные плотники кто обтесывал на корме стапель-блок, кто что-то строгал, машинально сбрасывая с верстака за борт витые длинные стружки. Дым штопором поднимался в небо, в воздухе пахло древесным дегтем.

Сад пересек негр.

— От Неутомимого так и несет порохом, — сказала, увидев его, Доминика. — Он, видно, совсем забросил свою плиту.

Спотыкающейся, неспешной походкой старого человека негр прошел к ведущей на берег лестнице. Но на минуту остановился и, медленно обведя взглядом линию горизонта, взялся рукой за перила.

— Должно быть, он вспомнил… — сказала госпожа Шамплер.

Но не договорила. Со вчерашнего вечера то и дело какие-то мелкие факты, разные незначительные бытовые детали наводили ее на мысли о невозвратимом прошлом. Несколько раз она ловила себя на том, что пребывает в глубокой задумчивости и, оттолкнувшись от настоящего, с нескрываемым наслаждением погружается в то, что давным-давно миновало.

Увидев Неутомимого невдалеке от кораблей, в этой предгрозовой атмосфере приготовлений к битве, она отключилась вдруг от Белого Замка, от внуков, что были рядом, и от Кетту, позабыла о надвигающейся опасности, вычеркнула из памяти пролетевшие годы… И вот на набережной в Порт-Луи она поджидает отца, недавно назначенного начальником сухого дока в окрестностях города. Два брига, вернувшись из плавания в Восточно-Китайское и Южно-Китайское море, бросили утром якорь на рейде, и Жан-Франсуа Эрри инспектировал корабли, осматривая полученные в пути повреждения и прикидывая, во что обойдется ремонт. Фелисите, сопровождаемая Фиалкой, пришла на свидание слишком рано и теперь ждет, пока шлюпка отца, принадлежащая Вест-Индской компании, отчалит от брига. Вокруг нее так и кипит жизнь порта. Волы тащат тележки, нагруженные дровами, и государственные рабы охапками перебрасывают поленья в шаланды. Наливные суда снуют между берегом и кораблями, пополняя запасы питьевой воды. То, что на набережной среди бела дня появилась молодая нарядная барышня, вызывает всеобщее любопытство. И любопытство это приятно Фелисите, которая с удовольствием сознает свою привлекательность с этим шелковым зонтиком на плече и в этом белом кисейном платье с пышной юбкой в воланах. Она знает, что набережная отлично видна с ближайших кораблей, но продолжает спокойно ждать отца под прицельными взглядами нескольких офицеров. Отец, всегда исполнявший все ее детские прихоти, не устоял и сегодня перед желанием доставить ей радость, когда она заявила за завтраком: «Я тебя встречу, а ты проводишь меня к Винсенте».

Едва шлюпка отваливает от брига, она подбегает к плавучей пристани. На корме сидит долговязый негр. Как только шлюпка причалила, еще до того, как гребцы подхватили швартовы, негр соскакивает на землю, водружает себе на голову деревянный, покрытый лаком сундук, который ему протянули матросы, и, широко шагая, уходит.

Его волосы, некогда черные, как вороново крыло, подернулись сединой, и веселая неуемность, благодаря которой раб получил свою кличку «Неутомимый», нынче заметно пошла на убыль…