Фонарь на бизань-мачте

Растения повлияли на жизнь Тристана еще и с другой стороны, когда он из юноши превратился в мужчину. Он гостил тогда в Монплезире, в поместье «Грейпфруты», у главного смотрителя Королевского сада — господина Никола де Сере, и там-то и встретил Элен Вайан. Эта юная девушка, быть может, единственная на всем острове, достаточно разбиралась в ботанике, чтобы не счесть Тристана непроходимым занудой. Она родилась в Вильбаге, на главном сахарном заводе острова, провела там все детство, затем переехала со своими родителями в «Грейпфруты» и, как все жители этих мест, гордилась садом, признанным знатоками третьим в мире по терпеливо собранным в нем редкостям.

— Неисповедимы пути господни, — сказала госпожа Шамплер мужу, когда по возвращении из «Грейпфрутов» их младший сын сообщил о своих намерениях.

«Не назовешь их брак неудачным, — думала госпожа Шамплер. — Элен хорошая жена и хорошая мать. Выбрав ее, Тристан, как видно, не собирался требовать от нее большего. Доведись Тристану уехать на несколько месяцев, она будет ждать его совершенно спокойно и не бросится в водоворот какого-нибудь полезного дела… А Гилем и Жюльетта…»

Оторвавшись от наблюдения за голубями, клевавшими зернышки на веранде, госпожа Шамплер рассеянно отозвалась на что-то сказанное Кетту.

В том возрасте, когда мальчиков так и тянет на дерзости и пререкания, Гилем был очень немногословен и удивлялся живости Элизабеты, которая была моложе его на два года. Девочка то убегала на берег, то как угорелая носилась по саду, за ней требовался глаз да глаз. За Гилема же нечего было бояться. Придите хоть через два, через три часа, наверняка найдете его все на том же месте, погруженного в свои мысли. В течение нескольких месяцев, пока ее муж отсутствовал, госпожа Шамплер внимательно следила за мальчиком, внезапно напуганная подозрением, что ее сын не совсем здоров. Однако его реакции были вполне нормальными, и госпожа Шамплер пришла к выводу, что он просто лентяй и никчемный мечтатель. Учился он, впрочем, прилежно и не отлынивал от занятий. А в двенадцать лет он встретил того, кто сумел разбудить еще спавшее в нем призвание.

Редко бывает, чтобы ребенок на некоем этапе своей жизни не выбрал себе примера для подражания среди людей, которых он знает и любит. Даже те, кто обладает неоспоримыми дарованиями и черпает силы в богатстве своей души, находят себя в человеке, вызвавшем их восхищение.

Бернарден де Сен-Пьер, инженер без диплома, приехав на Иль-де-Франс, так и не получил здесь работы, но несколько приглушил свое желчное озлобление, общаясь с ребенком приютивших его хозяев. Из прогулок, которые они совершали вместе к подножию гор и в долине Малой Черной речки, Гилем опять-таки вынес любовь к одиночеству в тишине лесов. В отрочестве он пропадал на долгие часы, никому ни в чем не отчитываясь, но к обеду являлся точно и вяло выслушивал любые упреки. «Я прихожу в отчаяние, лейтенант», — порой говорила Фелисите. Но в глубине души она признавала, что ее сын не лишен обаяния и есть в нем какая-то тайна. Лейтенант, смеясь, пожимал плечами. Подспудно ему все же льстило, что его дети не подчиняются дисциплине, бунтуют каждый по-своему, озабоченные лишь тем, чтобы делать то, что им по сердцу.

Гилем женился совсем молодым, в двадцать два года. Вечером после свадебной церемонии Фелисите Шамплер, уже вынимая шпильки из пышной своей прически, сказала, как припечатала:

— Теперь я надеюсь только на внуков.

— Ни ты, ни я, мы не из тех людей, что капитулируют, — ответил ей лейтенант.

Потому что он понял: его жена решила уже — и это с первого дня, — что в Белом Замке Жюльетта будет просто еще одной квартиранткой, имеющей право на всяческое уважение, но без какой бы то ни было власти.

Рядом Жюльетта о чем-то болтала с Элен. События, разыгравшиеся со вчерашнего дня вокруг их поместья, лишь тем коснулись ее, что муж уехал в Порт-Луи, где на каждом шагу полно не тех, так других соблазнов. Ей было досадно, что в Белом Замке нарушен привычный порядок, досадно, что посторонние люди с соизволения свекрови обосновались в поместье и распоряжаются тут рабами, досадно, что она стала пленницей в этой зоне сражения. Дальше этого недовольство ее не шло, и к тому же ей неохота было высказывать его вслух. Всю жизнь она находилась в противоречии с обстоятельствами и другими людьми, но никогда ничему не сопротивлялась. Просто считала, что надо это переболеть, пережить.

Детство ее протекало на Золотых песках, где ее дед и бабка некогда получили концессию. Дед вел свой род от младшей ветви семейства Малле, однако добавил к своему фамильному имени название одной из принадлежащих родителям ферм. Обеднев, Жан-Батист Малле де Сулак решил попытать счастья на Иль-де-Франсе, и высокое положение, которое он вскоре занял в колонии, подвигло его водворить в своем доме нечто похожее на дипломатический протокол, отчего его дети, возможно, страдали, зато научились его почитать. Сыновья называли его «сударь» и, став в свою очередь отцами семейств, сочли совершенно естественным поручать своих собственных отпрысков поначалу кормилицам, а потом, с самых ранних лет, гувернанткам. На смену заботам этих последних пришла опека наставников и учительниц. Никакой близости не было между детьми и родителями, которые, хоть и жили долгие годы под одной крышей, обменивались лишь учтивыми обиходными фразами, точно чужие люди.

Гилем и Жюльетта встретились в Шамареле, и дело сладилось очень спокойно. Переход же из одной обстановки в другую был для Жюльетты ошеломляющим. Отныне ей пришлось жить в среде, ничем не напоминавшей суровость отчего дома, в коем прошло ее отрочество, и этим, может быть, объяснялись ее полная ко всему безучастность и безразличие.

«Ну что ж, эта жизнь соответствует их наклонностям и характерам, — подумала госпожа Шамплер, глядя на бледные, утонченные руки невестки. — Да и все мы живем жизнью, которая соответствует нашей натуре. Мы с лейтенантом созданы для борьбы. И тут ничего не поделаешь, — детям жилось так легко, что они с младых ногтей поняли: их дело — лишь пожинать плоды наших с отцом трудов. Вот третье, может быть, поколение…»

Ее ласковым взгляд скользнул по лицам внуков и задержался на Доминике.

«…Похоже, что третье поколение будет на высоте, но опять-таки выбирать мне придется самой».

Чуть позже, в гостиной, разливая по чашечкам кофе, она вдруг поймала себя на мысли: «Что-то должно случиться, что-то такое, что мне поможет действовать наверняка. И то будет знак, благодаря которому я сумею провидеть будущее хоть одного из них. К примеру, однажды Тома, никого не предупредив, отправится в путешествие на пироге в Порт-Луи. Или Жак в одно прекрасное утро решит стать географом и миссионером, или Робер предпримет один экспедицию по следам пропавшего лейтенанта… Какой-нибудь безрассудный, смелый поступок, в котором проявится воля, скажется обещание великого будущего, — вот что необходимо! Смелый поступок, который, быть может, встряхнет заодно и бесчувственных их родителей».

Вокруг нее все шло как обычно. Слышалось звяканье серебряных ложечек, Жюльетта лениво обмахивалась веером. Дети умчались на кухню, где Неутомимый всегда оставлял им несколько леденцов в награду за послушание во время еды. Тристан и Элен затеяли партию в шахматы, Шарль Кетту набивал свою трубку. Эта трубка всегда вызывала восторг у детей. Изображала она куриную лапу, в которой лежало яйцо. Он привез ее из какой-то далекой страны, название которой он, однако, скрывал. Госпожа Шамплер считала нелепой привычку мужчин удаляться куда-то курить после каждой трапезы, оставляя дам скучать в одиночестве, и так часто жаловалась на это, что невестки не смели ей возражать.

— Подать вам, бабушка, вашу работу?

Госпожа Шамплер после завтрака посвящала часок-другой вышиванию гладью. «Наилучший способ добиться душевного равновесия, — говорила она, — и привести свои мысли в порядок. Когда я откладываю вышивание, все заботы успели уже утрястись, иные отпали за маловажностью, и решение предстает предо мной совершенно ясно».

Но сейчас госпоже Шамплер не казалось необходимым немедленно сбросить с плеч все свои заботы. Напротив, ее беспокойства образовали над ней прочный свод, перекинувшийся дугой из прошлого в будущее.