Фонд последней надежды

В общем, Жорка Непомнящий — это раз. Нет, лучше сразу растворитель выпить. А кто ж тогда? Гамаюныч? Вспомнились его полосатые носки, которые Тараска принципиально носил неделями. Артём, как справедливо заметила Гулька, по другому гендеру проходит, а Жаник Снизим Риски уже ангажирован. Шофёр Виталик? Немытые айтишники? Карим Каримыч? Ой. Ты ещё Николай-улы вспомни. Остаётся только…

— Ась? Ась-сись-тентка? Здорово, едренть! — в рассветном сумраке проявилась круглая котовья физиономия Вани Мадиляна. Глаза его сверкали под низко надвинутым треухом, руки топырились для объятий, короткие ножки били нервную чечётку. Видно, успел уже поправиться с утра.

— Ты чего здесь потеряла, подруга? — удивлённо продолжал он, почеломкавшись и обдав Асю ароматом прелой соломы. — Не спится?

— Ну… — Ася набралась храбрости и сказала, глядя в сторону, — Иван, а помните, вы… То есть, ты… вчера на экскурсию приглашал? Метеорит какой-то смотреть.

— Ну приглашал, — притопнул Мадилян. — Классный, между прочим, каменюка, ёптыть! А что?

— Ну… Вот. В смысле, я бы поехала. — Ася судорожно вздохнула.

— Да-а? — вяло переспросил Мадилян, сдвинул треух набок и почесал потный лоб. — Конечно, ёшкин кот, съездить можно. Только…

«Чего это он растерялся? Или я и на Мудиляна не тяну?», — горько подумала Ася.

— Короче, этот, — пряча глаза, завёл Ваняша. — Можно поехать… Прямо сейчас если. А то мне надо к своим на полигон. Соляры им отвезти, понимаешь? Я тебя свожу быстренько — и обратно закину до обеда, а то я до послезавтра уже не вернусь. Идёт? — лицо его расправилось. — Короче, если едешь — прыгай в джипарь, но имей в виду, бля, Раиске — ни слова!

Ася кивнула. Сердце будто примёрзло к рёбрам.

Большинство автомобилей на стоянке было занесено высокими сугробами. Ванькин джипарь, много повидавший на своём веку, гостеприимно распахнул перед ней свои битые дверцы. Мадилян, как ртутный шарик, скакал вокруг него, открывая и закрывая багажник, радостно матерясь, грозя волосатым кулаком перевалу Айше.

Внутри салона было вонюче, липко и сыро. Ася влезла на пассажирское сидение и захлопнула за собой дверцу, как крышку гроба.

— Ну, погнали! — вскричал Ванька, юлой ввинтившись в водительское кресло. Сорвал треух, резко газанул — джип пополз к выездной дорожке. Из колонок жахнул Шнур.

Ехали быстро. Ася выкурила подряд две сигареты. Мадилян молчал, изредка подпевая Шнуру в самых нецензурных местах. Значит, вот так всё у неё и будет? Потный рыжий сморчок — метр в кепке, как Гулька говорила? Тоска… Может, попроситься назад в санаторий? А если он её не повезёт? Высадит на обочине. Идти назад пешком? А дойдёт ли? Да нет, дойдёт, дорога-то одна. Поворачивал он или нет? Боже, я не помню…

Мадилян, не оглядываясь, протянул Асе фляжку:

— Погрейся, подруга, ёптыть!

Ася машинально отвинтила крышку, глотнула гадкого пойла. Коньяк прожёг путь к желудку, и паника вдруг отпустила. А чего она, собственно, испугалась? Она Мадиляну ничего не обещала, речь шла только о посещении метеорита. Вот они сейчас его посетят, а после он её обратно довезёт, а не захочет везти — сама как-нибудь доберётся. Делов-то! И никакой он не страшный, на Карлсона похож. Даже забавный. Опять она напридумывала чёрте что…

За окном мелькала тундра с редкими ёлочными и берёзовыми вкраплениями, в салоне потеплело, а вместо мерзкого Шнура заголосил БГ. Странные музыкальные вкусы у этого Ваньки. А впрочем, если задуматься, может, наоборот — очень даже последовательные. «Сестра, дык ёлы-палы, здравствуй сестра-а…»

Джип остановился.

— Эй, сестра, дык, ёлы-палы!.. — весело сказал Мадилян, поворачиваясь. — Ну чё, отсосёшь или раком встанешь?

«Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе…», — к месту добавил БГ.

Как волной накрыло воспоминанием.

Она дома одна. Дождь заунывно бренчит по стёклам. Мамы нет. Мама мёрзнет на кладбище. Как же ей холодно там, наверно… Почему она не положила в гроб любимый мамин платок? Постеснялась, дура, дура, дура. Слёзы текут и текут, капают на учебник. Бодуэн де Куртенэ. Почему-то Иван Александрович. Как-то это неправильно: Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ. Переворот в лингвистике… Сущность языка — в речевой деятельности… Кто бы спорил… Теория фонем и фонетических чередований…

Ничего не понятно. Голова как ватой набита. Батареи холодные. Кипятку глотнуть? Чай кончился вчера, а до стипендии ещё неделя. Мамочка… Нет, всё, прекрати, не плачь. Завтра семинар, надо учить.

Первым начал применять в лингвистике HYPERLINK\o «Математика» математические модели… С математикой у неё всегда было туго. Синус и косинус различать не научилась. Причём здесь синус? Синусоида.

Основал HYPERLINK\o «Казанская лингвистическая школа (страница отсутствует)» Казанскую лингвистическую школу… Подготовил третью и четвёртую редакции HYPERLINK\o «Словарь Даля» словаря Даля… Ух ты! Пополнил его новыми словами, в том числе внеся отсутствовавшую у Даля HYPERLINK\o «Обсценная лексика» вульгарно-бранную лексику. Какой молодец… Надо чайник поставить.

Ася встала с продавленного диванчика, кутаясь в мамин платок, пошла в кухню. Проходя через коридор, услышала царапанье ключа в замке, замерла, прижимая руки к груди.

Отчим распахнул дверь, ввалился в прихожую, как всегда, принеся с собой невообразимую вонь железных стружек и чесночного пота.

— Аська, чалям! Чё есть пожрать? Тащи жопу на кухню!

Не разуваясь, протопал в комнату, брезгливо огляделся, повёл носом:

— Ты чё, ёкалэмэнэ, так и не убиралась с тех пор? Всё навозом заросло. Ну ты, сука, совсем разленилась. Чё мать сказала бы, а? Подумала своей башкой? Чё встала, бля? Сказал — жрать хочу.

В кухне Ася машинально распотрошила последний бич-пакет, заварила китайскую лапшу кипятком. Отчим ходил по залу, насвистывал, чем-то шуршал. Когда Ася вернулась, она увидела стоявшую посреди комнаты клетчатую «бомжовку». Он рылся в открытом шкафу, время от времени кидая в неё вещи — мамины, её, — вперемешку. Вот в клетчатую пасть полетела коробка с новыми асиными туфлями, купленными на прошлый Новый год, мамина шаль, подаренная сослуживцами перед увольнением. Вещи похуже — пара юбок, единственные джинсы, крепдешиновая блузка, театральная сумочка с биноклем… Ася вскрикнула:

— Максим! Что ты делаешь?! Это же мамина…

Масик развернулся к ней всем корпусом, ласково прищурился, а потом наотмашь ударил Асю по лицу. Перед её глазами расцвёл багровый цветок салюта. Она упала, ударившись локтем о паркет, а он, неторопливо примерившись, пнул её в живот тяжёлым носком ботинка. Багровый цветок вывернулся и потемнел. Такой боли Ася ещё не знала. Когда она пришла в себя, лёжа на полу в луже собственной мочи, сумка была упакована, а Масик с аппетитом жрал лапшу, сидя на диване и листая учебник по языкознанию.